Чьи овцы, чьи быки горбаты
В своих стадах не знают траты?
Чьим ветроногим табунам
Не ведают в пустынях счета?
Ответ: то — Иова добро!
Над ним — Всевышнего щедрота;
К нему — со всех сторон сребро!
И вот, под тению дубравы,
Вкушая долгий, сладкий мир,
Народов пастырь величавый
Семейный празднует свой пир:
Прямее пальм три девы милых
Напевом старца веселят;
И семь сынов пред ним стоят,
Слитых из мужества и силы.
Одна из дев зовется: День,
Зовут другую Ароматом...
Богатому семьей и златом
Дивятся Уц и Иемен.
И жил наш патриарх-счастливец долго!
И внучатам твердили деды: «Он
Испытан Богом был — испытан строго:
Пустыня вся, страдальца слыша стон,
Дивилась, как он мог стерпеть так много!!
Но Бог воззрел и — все былое сон! —
Темнит нас грех, но чистит огнь страданий,
И сладок плод от горьких испытаний!..»
Владимир КарпецИ МНЕ РАВНЫ И МИГ, И ВЕК…
Служением Отечеству можно по справедливости назвать жизненный путь Федора Николаевича Глинки. Боевой офицер, прошедший путь от прапорщика до полковника, участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов от Аустерлица до Парижа, редактор «Военного журнала», помощник военного губернатора Петербурга, член Союза Спасения и Союза Благоденствия, политический ссыльный, затем чиновник тверской губернской управы, военный писатель-мемуарист, историк, ученый-краевед и географ, археолог, путешественник, организатор народных училищ и помощи бедным в Твери, естествоиспытатель и, наконец, стихотворец, проживший на земле почти целый век, — вот «послужной список» его жизни. «Письма русского офицера» и «Очерки Бородинского сражения» наряду с «Наукой побеждать» Суворова и партизанскими дневниками Дениса Давыдова выходили в годы Великой Отечественной войны в «Библиотеке офицера», на них воспитывались после войны суворовцы и нахимовцы. А стихи его «Москва» («Город чудный, город древний...»), «Тройка» («Вот мчится тройка удалая...»), «Узник» («Не слышно шума городского...») и многие другие стали песнями и романсами. Они справедливо любимы народом. И все же мы крайне мало знаем о поэте. А ведь он не только автор известных и популярных стихотворений, но и глубочайший поэт-философ, стоящий в одном ряду с Тютчевым. Он один из создателей «космической поэзии», во многом опередившей XIX век и созвучной концу века XX: в стихотворении «Две дороги» Глинка предсказал выход человека в космос и одновременно возможность самоуничтожения. Да, это поэт во многом сложный, непростой... Но деятельная любовь к родине всегда определяла и его жизнь и его писательство.
Еще в 30-е годы прошлого века один из тогдашних журналов, «Северный Меркурий», давая обзор русской словесности, писал: «Наиболее природный из русских стихотворцев есть Федор Николаевич Глинка. Доброжелательная любовь к родной стране и произведенная сю полнота души, тонкое чувство изящного, открывшее тайну поэзии в русской природе, в русских нравах, в политической жизни России, русский язык со всей его выразительностью, гибкостью и благозвучием — вот, по нашему мнению, отличительный характер того рода стихотворений Глинки, который ставит его, в отношении к народности, на первое место между русскими стихотворцами и делает сего поэта драгоценным достоянием России».
Точная дата рождения Федора Николаевича Глинки до сих пор не установлена. В некрологе его, помещенном в Тверских епархиальных ведомостях в 1880 году, сказано, что он умер девяноста шести лет от роду, и, стало быть, родился в 1784 году. В словаре Толя указан год его рождения — 1788-й; тверской друг и биограф Глинки А. К. Жизневский называет 8 июля 1786 года. В формулярном же списке, хранившемся в Тверском губернском правлении и составленном в 1830 году, сказано, что полковнику Ф. Н. Глинке 40 лет, значит, родился он в 1780 году.
Родитель будущего поэта, дворянин Николай Ильич Глинка, женатый на Анне Яковлевне, урожденной Шаховской, владел небольшим имением Сутоки в Смоленской губернии. По обнародовании указа о вольности дворянства он поселился в деревне, занимался хозяйством и воспитывал сыновей — Сергея, Федора и Григория.
В 1781 году Смоленскую губернию посетила императрица Екатерина II, которая поело встречи с местным дворянством сама записала старшего сына Глинок, Сергея Николаевича, в Сухопутный шляхетский кадетский корпус. В этот же корпус через несколько лет направили и Федора Глинку, который успешно окончил его в 1803 году. Два события на всю жизнь отложились в сознании молодого человека в бытность его в кадетском корпусе и сразу же по окончании его и во многом определили его дальнейшую судьбу. Первым был, как писал сам Глинка в своих воспоминаниях, данный им обет говорить всегда только правду — при любых условиях, любых обстоятельствах, обет, который Федор Николаевич держал до последних дней своей жизни. Вторым событием была встреча его, уже прапорщика, с генералом графом Михаилом Андреевичем Милорадовичем, учеником Суворова, одним из самых одаренных военачальников того времени. Обратив внимание на Глинку во время одного из строевых смотров, генерал вскоре взял его в личные адъютанты.
В составе Апшеронского полка Федор Глинка принимает участие в войне 1805-1807 годов с Наполеоном. Первые бои, первые встречи с «летающей повсюду смертью», «которая попирала стонами все величие мирское»... 24 октября 1805 года в битве при Браунау, находясь на передовой, Глинка чуть не погиб, а вскоре, 29 октября, участвовал в бою в составе Апшеронского полка, прорвавшего передовую оборону и «доставшего победу концом своего штыка». В штыковой бой ходил он и при Аустерлице.
Возвратись в Россию, Федор Николаевич подает в отставку по болезни и поселяется в Сутоках. Там он приводит в порядок свои военные записи, и в 1808 году в Москве выходят в свет его «Письма русского офицера о Польше, австрийских владениях и Венгрии с подробным описанием похода россиян противу французов в 1805 и 1806 гг.». К тому же времени относятся и первые стихотворные опыты Глинки, напечатанные в 1807-1808 годах в журнале «Русский вестник». Сам же начинающий писатель, однако, чувствовал необходимость углубленного познания отечества, и в 1810-1811 годах он предпринимает путешествие по нескольким среднерусским губерниям {Значение волжского путешествия для становления личности и, следовательно, или деятельности Глинки, общественной и художественной, велико. В конце XVIII — начало XIX века, после «Указа о вольности дворянства» 1702 года и Жалованной грамоты дворянству Екатерины II, многие молодые дворяне, проводя значительную часть времени за границей, но только терпли духовную, нравственную связь с родной землей, но даже плохо знали по-русски. К чести Федора Николаевича, о нем этого сказать нельзя. Выйдя в отставку, он отдает силы познанию споен «малой родины» — земель вокруг Смоленска.}. Киев — Смоленск — истоки Днепра — верхняя Волга — Ржев — Тверь — Клин — Москва... Вот примерно путь, проделанный отставным офицером пешком и верхом, на перекладных, в лодках, по дорогам и рекам, с остановками в селах, городах и городках. Побывавший в Европе русский офицер так напишет потом об этом: «С сердечным удовольствием видел я, что благие нравы предков, вытесненные роскошью и нововведениями из нынешних городов, не остаются вовсе бесприютными сиротами на русской земле. Скромно и уединенно процветают они в простоте сельской. Не раз повторял я про себя достопамятное изречение Монтескье — «еще не побежден народ, хотя утративший войска, но сохранивший нравы свои».
В городе Ржеве Глинка составил жизнеописание Терентия Ивановича Волоскова. «Здешний механик, богослов и химик», как назвал его Федор Николаевич, родился в семье купца среднего достатка, имел много братьев, никогда и нигде специально не учился. «Созерцая в мире всеобщий неизменный порядок, — писал о нем Глинка, — которого ни бури, возмущавшие воздух, ни громы, потрясающие твердь, нимало не нарушают, он понял, что удивлявшее его некогда правильное движение нескольких стрелок в малых часах его отца есть не что иное, как самое слабое подражание в огромном строении природы». Помимо естественных забот о семье, Волосков всю жизнь занимался изобретением разных часов, в том числе астрономических, писал сочинения против раскола, отвратившее от заблуждений и суеверий многих ржевских жителей. Под старость Волосков стал заниматься астрономией. Позднее тема взаимосвязи времен — космического, исторического и личного, человеческого — станет одной из основных тем философской лирики последних десятилетий жизни поэта. Вернувшись из ссылки, он еще в конце тридцатых годов как бы откроет эту область своих раздумий почти дословным стихотворным воспоминанием об опыте Волоскова:
Есть часомор и у часов природы,
И у часов, не зримых в высоте...
Не остались бесследными для Глинки и беседы с другим ржевским самоучкой, тоже купцом, Петром Ивановичем Демьяновым, который, занимаясь математикой и механикой, предсказал «летание по воздуху». «Но, овладев новой стихией, воздухом, — говорил Глинке Демьянов, — люди, конечно, не преминут сделать и ее вместилищем своих раздоров и кровавых битв. Тогда не уцелели бы и народы, огражденные морями!..» Не об этой ли беседе вспоминая, напишет через много десятков лет Глинка свое стихотворение «Две дороги» — о гордом человеке, который станет «человек воздушный» и, овладев сокрытыми силами природы, будет «смеяться и чугунке душной и каменистому шоссе»? Но гордое человечество должно оставить раздоры и вражду, опомниться. Молодой писатель не проходит и мимо социальных отношений, обращая внимание на связь их с бытием в целом. При этом уже тогда он обнаруживает крайне настороженное отношение к возможности буржуазного развития. Причина воцарившейся в мире несвободы, но Глинке, — сребролюбие. Особенно заметна в этом отношении молодая заокеанская рес