ни Веспуччи; четвертая – Лодовика – была из рода Вентури; она вышла за него, когда ему было уже больше 75 лет, она же была вдовой после своего первого мужа, Бартоломмео да Верраццано. Сыновей у него ни от одной жены не было, а были три дочери от второй жены: первая дочь, Коза, вышла за Пьеро, сына Джино Каппони; вторая, Аньола, вышла, не очень удачно, за Пьеро, сына Андреа Веллути; третья, Бьянка, вышла против воли за Филиппо, сына Филиппо и внука Луки Питти[180]; она сделала это по настоянию мессера Луки, который был тогда в силе, и Пьеро, сына Козимо, который стремился к этому браку, желая угодить мессеру Луке. Сыновей у мессера Луиджи не было, если не считать незаконного сына Риниери, который после смерти отца был епископом Кортоны. Сын этот был у него от рабыни пизанского гражданина Биндо Галетти, когда мессер Луиджи был в Пизе морским консулом[181]; ему же оставил он по смерти все свое имущество.
Якопо, сын Пьеро Гвиччардини, родился в 1422 году и шестнадцати лет от роду женился на дочери Франческо Перли, Гульельметте, тогда еще девочке, взяв за ней в приданое три тысячи пятьсот неполноценных флоринов, ходивших в то время почти как полноценные; хотя это приданое было велико, если иметь в виду то небольшое имущество, которое должно было достаться ей от отца, однако ценность его еще возрастала благодаря качествам девочки, обладавшей в совершенстве всеми свойствами, которых можно требовать от женщины, причем внешности она была более чем скромной, а домом управляла превосходно; помимо того, она отличалась замечательным умом и силой суждений в делах, для которых требуется ум мужской; она хорошо играла в шахматы и прекрасно читала; не так сильна была она в умении считать, но, когда ей дали немного времени, она выучилась этому собственным умом, а не по обычным правилам арифметики, которые преподаются в школах. Дела государственные она понимала хорошо, может быть, лучше многих мужчин, искушенных в них по опыту, – и охотно говорила и слушала разговоры о вещах, о которых обычно беседуют мужчины; ко всему этому присоединялась в ней доброта, так что она и жила и умерла как святая. Если бы со всеми отмеченными мной качествами сочеталась в ней еще настоящая смелость, она была бы замечательна во всем, но в ней было даже больше робости, чем это обычно встречается у женщин. Я хотел упомянуть о ней, потому что, по причине этих добродетелей ее, я глубоко чту ее память. Я очень любил ее при жизни, когда я был еще ребенком, так как умерла она в 1498 году, и еще больше люблю ее после смерти, ибо возраст позволяет мне лучше понимать ее добродетели. Когда Якопо было девятнадцать лет, умер в Мартиненго отец его, Пьеро, и сам Якопо, находившийся при нем, был в смертельной опасности, так как заболел тяжким недугом. Из отцовского наследства он взял одну тысячу пятьсот флоринов, а приданое жены вложил в торговое дело и начал на этом богатеть, потому что в те времена дела приносили большой доход. Юношей он много веселился, и был всеобщим любимцем за свою красоту, щедрость и приятный нрав. Раза два или три он выступал на состязаниях и раз остался победителем, показав особенную смелость. В делах государственных он много раз получал почетные отличия и занимал высокие должности; двадцати четырех или двадцати пяти лет от роду он был подеста в Фермо[182], находившемся тогда под властью графа Франческо; в это время он собирался жениться, добился отсрочки отъезда, и я не знаю, поехал ли он туда в конце концов или нет. В нашей области он был капитаном Пизы, Ареццо и Борго Санто Сеполькро, викарием Ангьяри[183], Чертальдо[184] и Сан Джованни; много раз бывал он послом и комиссаром. Впервые это было в 1465 году, когда он отправился на свадьбу мадонны Ипполиты, дочери герцога Франческо, с Альфонсо, герцогом Калабрии, впоследствии королем Неаполя, причем хотя в Неаполе уже находился оратор от нашего города, именно мессер Джаноццо Пандольфини, но для такого праздника нашли нужным послать двух ораторов и послали Якопо; он один исполнил поручение и присутствовал на всех других торжествах, потому что в самый день его приезда в Неаполь Пандольфо заболел. После свадьбы Якопо вернулся во Флоренцию и оттуда поехал викарием в Ангьяри, а отбыв эту должность, вернулся и застал в городе распри между партией Пьеро, сына Козимо, и партией мессера Луки Питти, причем Якопо стоял за Пьеро открыто и ни с чем не считался.
На следующий год, когда пришло известие, что мессер Диетисальви и другие изгнанники подстрекают Венецию и Бартоломмео да Бергамо к войне, мессер Томмазо Содерини и Якопо были избраны послами в Венецию, чтобы разузнать, каковы намерения венецианцев и готовы ли они хранить мир; им было поручено начать сперва переговоры с герцогом Борсо[185], поведение которого внушало недоверие, а затем, когда поручение в Венеции будет исполнено, они должны были отправиться в Милан и сообщить его повелителю о том, что они видели в Венеции; если они заметят какие-нибудь признаки новой войны, они должны были указать герцогу, что опасность эта грозит всем, и разузнать его мысли насчет общих мероприятий. В Ферраре послы видели герцога Борсо, который не только готов был всеми силами охранять мир в Италии, но больше всего желал быть другом нашего города. Затем они продолжали путь на Венецию, где им наговорили много хороших, но общих слов, и они убедились, что синьория не хочет заключать никакого определенного договора, который позволил бы нам считать, что мир в будущем обеспечен. Кроме того, они говорили с мессером Диетисальви, которого в Венеции очень уважали, и он жаловался им одинаково на Пьеро и на мессера Луку и просил об отмене изгнания; в действительности им показалось, что он не намерен покорно оставаться в назначенном ему месте. Из всего этого они заключили, что венецианцы настроены плохо и что Бартоломмео да Бергамо готовится к новому походу, несмотря на противоположные уверения сеньории и на самый пышный и почетный прием, оказанный им в Венеции и во всех венецианских землях. После этого они приехали в Милан и, ознакомившись с намерениями его властителя, настроенного прекрасно, а также с силами его, донесли об этом во Флоренцию; таким образом с ним было заключено условие, по которому он получал некоторое количество денег и в свою очередь обязался послать нам на помощь не менее двух тысяч всадников, которые будут считаться нашими солдатами. Когда в 1467 году Бартоломмео да Бергамо появился в Романье и король Феррандо в исполнение обязательств Лиги послал на помощь флорентийцам войска, во главе которых стоял дон Альфонсо, то Якопо, как капитан Ареццо, был назначен комиссаром, и ему было поручено отвести эти отряды в Романью и соединить их с войском Лиги.
В 1468 году умерла мадонна Бьянка[186], мать герцога Галеаццо, и Якопо был послан оратором в Милан, чтобы выразить повелителю его скорбь нашего города, но вместе с тем ему было предписано постараться уладить некоторые споры, возникшие в Луниджане между нашими подданными и подданными герцога. Приехав в Милан и собираясь посетить герцога, он облачился в фиолетовые одежды, как и подобало послу, ибо считал неудобным одеться в черное по случаю смерти женщины, но, узнав, что герцог вне себя от горя, он счел за лучшее явиться в черном. Оставался он в Милане всего несколько дней, так как нашел, что герцог совсем не склонен улаживать дела в Луниджане.
В 1469 году он был гонфалоньером; затем итальянские дела омрачились из-за похода, предпринятого папой Павлом и венецианцами против Роберто Малатеста, синьора Римини, и так как король Феррандо, герцог Галеаццо, и мы, обязанные, как члены Лиги, совместно защищать этого князя, начали к этому готовиться, то было признано, что каждая из этих трех держав должна послать в Рим ораторов, которые указали бы папе, что все они желают сохранить в Италии мир и что, как известно его святейшеству, они именно с этой целью несколько месяцев тому назад взяли на свою службу синьора Роберто и обещали ему защиту его владений; ведь, если бы они поступили иначе, его город попал бы в руки венецианцев, а это было бы достаточной причиной, чтобы зажечь пожар по всей Италии, так что они вынуждены сейчас защищать его ради соблюдения верности; ораторы должны были просить его святейшество устранить чинимую сему властителю обиду, а если этого сделано не будет, то заявить открыто, что державы их употребят на защиту его все средства, какие только для них возможны, и даже не побоятся задеть тех, кто сейчас задевает его. Наш город послал мeccepa Отто Никколини[187] и Якопо, которые отправились в путь вместе с прочими ораторами лиги, и начав эти мирные переговоры, они вели их несколько месяцев; затем, когда умер Пьеро, сын Козимо, Якопо вернулся во Флоренцию, оставив мессера Отто в Риме.
В конце этого года произошло возобновление лиги между королем Феррандо, герцогом и нами, и по этому случаю были отправлены в Неаполь для поздравления послы мессер Якопо и Пьеро Франческо Медичи[188]; так как Якопо должен был вступить в должность капитана Пизанской крепости, был издан приказ, по которому вступление в должность было отсрочено на шесть месяцев. Несколько дней они пробыли в Неаполе, где их встретили очень любезно, но так как велись переговоры о создании общей лиги всех итальянских властителей для защиты христианских стран против турок[189] и мессер Отто по этой причине находился в Риме, то к нему присоединили Пьеро Франческо Медичи, и Якопо остался в Неаполе один. Однако через несколько дней мессер Отто умер, и Якопо было приказано ехать в Рим, чтобы исполнить это поручение; приезд его туда был очень приятен герцогу, который рассчитывал на свою дружбу с ним и еще больше с мессером Луиджи и уверил себя, что посол будет весь к его услугам.