, то после изменения образа правления был установлен годичный срок власти и избрали двух правителей[28]; предки наши думали, что благодаря этому человек никак не может возгордиться ввиду своей непомерной власти.
7. (1) С тех пор каждый начал преувеличивать свои достоинства и все более и более кичиться своими способностями. (2) Ибо царям честные люди подозрительнее, чем дурные, и чужая доблесть всегда их страшит. (3) Но трудно поверить, в сколь краткий срок гражданская община усилилась, достигнув свободы, и сколь великая жажда славы овладела людьми. (4) Вначале юношество[29], как только становилось способно переносить тяготы войны, обучалось в трудах военному делу в лагерях, и к прекрасному оружию и боевым коням его влекло больше, чем к распутству и пирушкам. (5) Поэтому для таких мужей не существовало ни непривычного труда, ни недоступной и непроходимой местности, ни внушающего страх вооруженного врага; их доблесть превозмогала все. (6) Но между собой они энергично соперничали из-за славы; каждый спешил поразить врага[30], взойти на городскую стену[31], совершить такой подвиг на глазах у других; это считали они богатством, добрым именем и великой знатностью[32]. До похвал они были жадны, деньги давали щедро, славы желали великой, богатств — честных. (7) Я мог бы напомнить, в каких местах римский народ малыми силами разбил многочисленные полчища врагов, какие природой укрепленные города взял с боя, если бы это не отвлекло нас слишком далеко от нашего замысла.
8. (1) Но Фортуна[33] властвует, конечно, во всяком деле; она не столько по справедливости, сколько по своему произволу все возвышает или оставляет в тени. (2) Подвиги афинян, по моему мнению, были достаточно блистательны и великолепны, но гораздо менее значительны, чем о них говорит молва. (3) Но так как в Афинах появились писатели чрезвычайного дарования[34], то деяния афинян и прославляются во всем мире как величайшие. (4) Поэтому доблесть тех, кто совершил деяния, оценивается так высоко, как ее только смогли превознести выдающиеся умы.
(5) Но у римского народа никогда не было таких людей[35], так как все самые дальновидные были и самыми занятыми; умственный труд всегда сопровождался упражнениями для тела; все лучшие люди предпочитали действовать, а не говорить, — чтобы другие прославляли их подвиги, а не сами они рассказывали о чужих.
9. (1) Итак, и во времена мира, и во времена войны добрые нравы почитались, согласие было величайшим, алчность — наименьшей. Право и справедливость зиждились на велении природы в такой же мере, в какой и на законах[36]. (2) Ссоры, раздоры, неприязнь — это было у врагов; граждане соперничали между собой в доблести. Во время молебствий они любили пышность, в частной жизни были бережливы[37], друзьям — верны. (3) Двумя качествами — храбростью на войне и справедливостью после заключения мира — они руководствовались, управляя государством. (4) Вот какими весьма вескими доказательствами этого я располагаю: во время войны тех, кто вопреки приказанию вступил в бой с врагом и, несмотря на приказ об отходе, задержался на поле битвы, карали чаще[38], чем тех, кто осмелился покинуть знамена[39] и, будучи опрокинут, вынужден был отступить; (5) но во времена мира они правили не столько страхом, сколько милостями[40], и, испытав обиду, предпочитали прощать, а не преследовать за нее.
10. (1) Но когда государство благодаря труду и справедливости увеличилось, когда могущественные цари были побеждены в войнах[41], дикие племена и многочисленные народы покорены силой, Карфаген, соперник Римской державы, разрушен до основания[42] и все моря и страны открылись для победителей, то Фортуна начала свирепствовать и все ниспровергать. (2) Кто ранее легко переносил труды, опасности, сомнительные и даже трудные обстоятельства, для тех досуг и богатства, желанные в иных случаях, становились бременем и несчастьем. (3) И вот, сначала усилилась жажда денег, затем — власти; все это было как бы главной пищей для всяческих зол. (4) Ибо алчность уничтожила верность слову, порядочность и другие добрые качества; вместо них она научила людей быть гордыми, жестокими, продажными во всем и пренебрегать богами. (5) Честолюбие побудило многих быть лживыми, держать одно затаенным в сердце, другое — на языке готовым к услугам[43], оценивать дружбу и вражду не по их сути, а по их выгоде и быть добрыми не столько в мыслях, сколько притворно[44]. (6) Вначале это усиливалось постепенно, иногда каралось; впоследствии, когда людей поразила зараза, подобная мору, гражданская община изменилась; правление из справедливейшего и наилучшего стало жестоким и нестерпимым.
11. (1) Но вначале честолюбие мучило людей больше, чем алчность, и все-таки оно, хотя это и порок, было ближе к доблести. (2) Ибо славы, почестей, власти жаждут в равной мере и доблестный, и малодушный человек; но первый добивается их по правильному пути; второй, не имея благих качеств, действует хитростью и ложью. (3) Алчности свойственна любовь к деньгам, которых не пожелал бы ни один мудрый; они, словно пропитанные злыми ядами, изнеживают тело и душу мужа; алчность всегда безгранична, ненасытна и не уменьшается ни при изобилии, ни при скудости[45].
(4) Когда Луций Сулла, силой оружия захватив власть в государстве, после хорошего начала закончил дурно, все начали хватать, тащить; один желал иметь дом, земли — другой, причем победители не знали ни меры, ни сдержанности, совершали против граждан отвратительные и жестокие преступления[46]. (5) К тому же Луций Сулла, дабы сохранить верность войска, во главе которого он стоял в Азии[47], вопреки обычаю предков содержал его в роскоши и чересчур вольно. В приятной местности, доставлявшей наслаждения, суровые воины, жившие в праздности, быстро развратились. (6) Там впервые войско римского народа привыкло предаваться любви, пьянствовать, восторгаться статуями, картинами, чеканными сосудами, похищать их в частных домах и общественных местах, грабить святилища, осквернять все посвященное и не посвященное богам[48]. (7) Таким образом, эти солдаты, одержав победу, ничего не оставили побежденным. (8) Ибо удачи ослабляют дух даже мудрых. Как же люди с испорченными нравами могли сохранить самообладание, будучи победителями?
12. (1) Когда богатства стали приносить почет и сопровождаться славой, властью и могуществом, то слабеть начала доблесть, бедность — вызывать презрение к себе, бескорыстие — считаться недоброжелательностью. (2) И вот из-за богатства развращенность и алчность наряду с гордыней охватили юношество, и оно бросилось грабить, тратить, ни во что не ставить свое, желать чужого, пренебрегать совестливостью, стыдливостью, божескими и человеческими законами, ни с чем не считаться и ни в чем не знать меры. (3) Стоит, осмотрев дома и усадьбы, возведенные наподобие городов[49], взглянуть на храмы богов, построенные нашими предками, благочестивейшими из смертных. (4) Ведь они украшали святилища набожностью, дома свои — славой и побежденных лишали одной только свободы совершать противозакония. (5) А наши современники, трусливейшие люди, преступнейшим образом отбирают у союзников все, что храбрейшие мужи как победители им когда-то оставили; как будто совершать противозакония и значит осуществлять власть.
13. (1) Надо ли упоминать о том, чему может поверить только очевидец, — что многие частные лица сравнивали с землей горы, моря мостили?[50] (2) Для них, мне кажется, забавой были богатства; ведь они могли бы с честью ими владеть, а торопились растратить их позорно. (3) Далее, их охватила не меньшая страсть к распутству, обжорству и иным удовольствиям: мужчины стали вести себя как женщины, женщины — открыто торговать своим целомудрием. Чтобы разнообразить свой стол, они обшаривали землю и море[51]; ложились спать до того, как их начинало клонить ко сну; не ожидали ни чувства голода или жажды, ни холода, ни усталости, но в развращенности своей предупреждали их появление. (4) Все это, когда собственных средств уже не хватало, толкало молодежь на преступления. (5) Человеку, преисполненному дурных качеств, нелегко было отказаться от своих прихотей; тем безудержнее предавался он стяжанию и всяческим тратам.
14. (1) В столь большой и столь развращенной гражданской общине Катилина (сделать это было совсем легко) окружил себя гнусностями и преступлениями, словно отрядами телохранителей[52]. (2) Ибо любой развратник, прелюбодей, завсегдатай харчевен, который игрой в кости, чревоугодием, распутством растратил отцовское имущество и погряз в долгах, дабы откупиться от позора или от суда, (3) кроме того, все паррициды[53] любого происхождения, святотатцы