[130] — барышням, составляющим обычную свиту Безумия.
"Успокойся же, Амур, и не разрывай стародавнего союза, который действительно существует между тобой и мною, хотя ты об этом по сю пору и не ведал. И не считай, что я тебе выколола глаза: я только доказала, что ты никак и не пользовался ими и раньше, когда они еще были на твоем лице, равно как и теперь".
Мне остается просить тебя, Юпитер, и вас, прочие боги, не руководствоваться почтенностью рода (насколько я знаю, вы этим и не руководствуетесь), но вникнуть в истину и сущность самих вещей. Так, если у людей более подходящим считается говорить "Такой-то влюблен" вместо "Такой-то безумен", то виной тому их неведение. И так как они, не обладая пониманием истинного смысла вещей, не смогли дать им наименования, соответствующие их истинной природе, но, напротив, нарекли прекрасное уродливым, а уродливое прекрасным, то из-за этого не препятствуйте мне охранять достоинство и величие Безумия. Не дайте нанести ущерб этой прекрасной Даме, которая вместе с Гением[131], Юностью, Вакхом, Силеном и услужливым Стражем Садов[132] принесла вам столько удовольствий. Не дайте в обиду ту, благодаря которой у вас до сих пор ни единой морщины, ни одного седого волоса. И в угоду чьему-либо гневу не лишайте ее радости находиться среди людей. Вы избавили их от Царства Сатурна[133] — не возвращайте же их туда никогда; и, будь то в любви или в чем другом, не завидуйте им, если, дабы утишить их размолвки, Безумие заставляет их радоваться и веселиться. Я сказал.
Когда Меркурий окончил свою речь в защиту Безумия, Юпитер, видя, что боги выражают различные чувства и высказывают разноречивые мнения, причем одни из них держат сторону Купидона, а другие склонны оправдывать Безумие, дабы положить конец разногласию, произнес вот какой предварительный приговор:
Юпитер
Ввиду сложности и важности ваших разногласий и различия мнений, мы откладываем ваше дело с этого дня на трижды, семижды девять веков[134]. И отныне мы повелеваем вам жить в добром согласии, не обижая друг друга. И да поведет Безумие слепого Амура и будет водить его повсюду, куда ему заблагорассудится[135].
Что же касается вопроса о возвращении ему глаз, то распоряжение о сем будет дано после переговоров с Парками.
ЭЛЕГИИ
ЭЛЕГИЯ I
Когда богов и смертных победитель,
Амур, всех помыслов моих властитель,
Зажег впервые пламенем страстей[136]
Мой ум и кровь и мозг моих костей,
Еще недоставало мне уменья
Оплакивать в стихах мои мученья[137],
И светлый Феб, зеленых лавров друг,
Не позволял еще вступить мне в круг
Поэтов. Но теперь, когда он властно
Наполнил грудь мне смелостью прекрасной,
Должна я петь не громы[138] с вышины
Олимпа и не ужасы войны,
Грозящие по воле Марса миру.
Нет, он вручил мне пламенную лиру,
Воспевшую лесбосскую любовь[139],
Чтоб я свою оплакивала вновь.
Дай мне смягчить, о Лучник всеблагой,
Мой голос, что срывался бы порой
При описанье всех моих мучений,
Скорбей, печалей, бед и огорчений.
Залей огонь, чья яростная сила
Меня уже почти испепелила.
Лишь вспоминаю — чувствую: слеза
Невольно застилает мне глаза.
Когда Амур вступил со мной в сраженье,
Коварное он взял вооруженье —
Мои глаза, чтоб ими метче стрел
Сражать того, кто б на меня смотрел
И, лука моего не опасаясь,
Ко мне стремился, страстью разгораясь.
А в стрелах и была беда моя:
Сама примером мщенья стала я.
А ведь смеялась, слыша, как напрасно
Мне многие в любви клянутся страстной.
И столько слез пришлось мне увидать,
Молений, вздохов столько услыхать,
Что не заметила, как я стрелою
Вдруг сражена была[140] такой же злою
И с яростью такою пронзена,
Что до сих пор я не исцелена,
И мне теперь судьба велит сурово
На боль былую жаловаться снова.
Красавицы! Читая сей рассказ,
Со мной вздохнете, может быть, не раз.
Когда-нибудь и я придам вам силы
И помогу, чтоб голос ваш унылый
Сумел о ваших муках рассказать,
Что днем и ночью будут вас терзать.
Пусть вы суровость в сердце затаили -=
Но покорит Амур вас без усилий.
И вы не осуждайте в свой черед
Всех тех, кого воспламенил Эрот.
Ведь даже те, кто более сильны,
Терпеть его любовный гнет должны.
И гордость, красота, происхожденье
Их не смогли избавить от служенья
Суровому Амуру, чьих оков
Не избежал никто из мудрецов.
Семирамида, гордая царица[141],
Чья в душах наших слава не затмится,
Пример войскам, отвагою горя,
Разбила эфиопского царя,
И эскадроны черные бежали
От обагренной кровью храбрых стали.
Решив соседей подчинить себе,
Их одолеть в безжалостной борьбе,
Она, Амура повстречав однажды,
Забыла все в огне любовной жажды.
Как обесславить сан ее и власть
Могла в ней к сыну вспыхнувшая страсть?
Сраженьям в лад, царица Вавилона,
Твое стучало сердце непреклонно.
Где ж сталь копья, где кованый твой щит,
Чей блеск, бывало, храбрецов страшит?
Где шлем чеканный с гребнем горделивым
Над золотым твоих волос разливом?
Где грозный меч, блестящая броня,
В которой ты была, врагов гоня?
Где бешеные кони, колесница,
Тебя к победе мчавшая, царица?
Столь слабому врагу хватило сил,
Чтоб душу сильную он размягчил?
Забыла ты утехи жизни бранной
Для неги ложа сладостно желанной,
Войны суровость и ожесточенье
Сменив на радости и наслажденья.
И так тебя любовь преобразила,
Что, кажется, в иную превратила[142].
Я видела старуху. Молодой
Она любовь хулила[143]. Став седой,
Вздыхала томно и пылала жаром,
Скорбя, что время потеряла даром.
Чтоб стать красивой, ей не жаль труда,
В ход пущены румяна и вода.
Узор морщин, резцом годов прорытый[144],
Изглажен был, душистой мазью скрытый.
Скрыть седину — уже простое дело:
Всклокоченный парик она надела.
Но, тратя и белила и сурьму,
Милей не стала другу своему.
Ее красой любимый не прельстился,
Бежал он прочь, ее любви стыдился.
Бедняжка, хоть была удручена,
Пожала, что посеяла она.
Всех отвергавшая неумолимо,
Теперь сама любимым не любима.
Амуру нравится, вселяя страсть,
Не дать желаньям любящих совпасть.
Один любимый холоден к влюбленной,
Другой влюблен — отвергнут непреклонной.
Так, тщетную в нас разжигая страсть,
Амур свою поддерживает власть.
ЭЛЕГИЯ II
Не так стремится раб вернуть свободу,
Не так желанна гавань мореходу[145],
Как жду тебя, мечтая день за днем
О возвращенье сладостном твоем.
Пускай теперь я у тоски во власти —
Мучениям конец положит счастье
Увидеться с тобой. Но ожиданье
Так тягостно для моего желанья! — —
Зачем же мне, жестокий ты, жестокий,
Писал о близком возвращенья сроке[146]?
Возможно ль, что в такой короткий срок
Меня забыть ты, вероломный, мог?
Обманывать меня ты смеешь, зная,
Сколь верною была тебе всегда я?
Иль в той стране, где берега покато
Спускаются к теченью По рогатой[147],
В твоей груди уже пылает пламя
Любви к другой прекрасной нежной даме[148]?
Ты в верности мне клялся, но она,
Наверно, уж забвенью предана.
А если так, ты, разлучась со мною,
Простился с верностью и добротою.
Так что же удивительного в том,
Что ты и жалость потерял потом?
О, сколько опасений, дум и страсти
В тебе, душа, что у любви во власти!
Лишь вспомню я любви недавней пыл,
Не верится, что ты меня забыл,
И твоему, как долго ты ни странствуй,
Сердечному я верю постоянству.
Ведь может статься, что в стране чужой
Ты слег в пути беспомощный, больной.
Я думаю, что нет: с такою силой
Я за тебя молитвы возносила,
Что боги были б тигров всех лютей,
Когда б не помогли в беде твоей,
Хоть, друг неверный, за мои страданья
Ты и заслуживаешь наказанья.
Но вера так в душе моей сильна,
Что бед от всех спасет тебя она.
Быть может тот, кто властвует вселенной,
С высот услышит голос мой смиренный
И, просьб моих горячих не презрев,
При виде слез моих смягчит свой гнев.
Ему служила ревностно всегда я,
Пред ним пороков и грехов не зная,
За исключеньем только одного:
Тебя люблю, как Бога самого