Назначил срок ты нашей встречи. Феба
Рога сомкнула дважды в чаше неба[150],
А от тебя, любимый, никаких
Нет мне вестей, хороших иль дурных.
Но, если, в даму новую влюбленный,
Остался ты в стране той отдаленной,
Достойна вряд ли, полагаю я,
Тебя подруга новая твоя
По красоте, по красноречью, знаньям.
А ведь за них я почтена признаньем
Людей, известных всем своим умом.
Но как навек мы славу сбережем?
Не только Франция меня ласкает
И больше, чем желаю, восхваляет,
Но вся за Пиренеями страна,
Что синевой морей окружена.
В краю, где Рейн блестит в брегах песчаных,
В стране прекрасной рощ благоуханных[151],
Как написал ты мне об этом сам,
Известна я возвышенным умам[152].
Поторопись же благом наслаждаться,
К которому столь многие стремятся[153].
Я не скажу, что я могу с другою
Сравняться совершенной красотою,
Но ни одна не принесла бы вместе
Тебе с любовью большей больше чести.
Пускай вельможи, чтоб меня пленить,
Наперебой готовы мне служить,
Устраивают празднества, забавы
Иль в честь мою турнирной ищут славы.
Так равнодушно я на них смотрю,
Что никого и не благодарю.
Ты — все добро и зло мое, друг мой,
Я без тебя — ничто, и все — с тобой.
Я оглянусь — мне все кругом постыло,
Любое удовольствие не мило,
От развлечений всех я далека,
Пристали мне лишь горе и тоска.
Не видя мукам ни конца ни краю,
Тысячекратно в день я умираю[154].
Два месяца уже прошло со дня,
Как, милый друг, покинул ты меня.
Тысячекратно и неотвратимо
Любовь меня казнит неумолимо.
Скорей вернись, коль хочешь ты со мной
Еще увидеться, любимый мой.
Но, если ты узнаешь, что успела
Смерть разлучить с моей душою тело,
Ко мне в одежде траурной приди,
Надгробья мрамор белый обойди[155].
Дай господи, чтоб над моей плитою
Четверостишье выбили такое:
ЛЮБОВЬ К ТЕБЕ МЕНЯ ТАК ДОЛГО ЖГЛА,
ЧТО ОТ МЕНЯ ОСТАЛАСЬ ЛИШЬ ЗОЛА,
НО ТЛЕТЬ ЕЩЕ НАД НЕЮ БУДЕТ ПЛАМЯ,
ПОКА ЕГО ТЫ НЕ ЗАЛЬЕШЬ СЛЕЗАМИ.
ЭЛЕГИЯ III
Когда, о дамы славного Лиона[156],
Прочтете вы о горестях влюбленной,
Когда о муках и слезах моих
Расскажет вам мой каждый грустный стих,
Пусть не услышу я слов осужденья
За юности грехи и заблужденья[157].
Да заблужденья ли? Кто в мире сем
Похвалится, что с ними незнаком?
Иному зависть не дает покоя:
Соседу счастье выпало какое!
Другой, чтоб водворить повсюду мир,
Обрушил бы войну на целый мир.
Пороком бедность многие считают,
А золото, как бога, почитают.
Тут лицемер, чьи речи словно мед,
Ему доверившихся предает,
А там насмешник, злобный и болтливый,
Другим вредит, слух распуская лживый.
Я родилась под знаком тех планет,
Что не сулили мне подобных бед.
Не огорчалась при чужой удаче —
Пускай сосед мой стал меня богаче.
Среди друзей не сеяла раздор,
И выгод не искал нигде мой взор.
Мне было б стыдно огорчить другого,
О ком-нибудь промолвить злое слово.
Стать совершенною могла бы я,
Когда бы не Амур, мои друзья[158].
В дни юности так страстно я хотела
Свободно развивать мой ум и тело,
Но в сети я к нему попалась вдруг,
И все ненужным стало мне вокруг.
Хотелось мне так овладеть иглою,
Чтобы с искусницей сравняться тою[159],
Что, создавая дивный свой узор,
Осмелилась вступить с Палладой в спор.
Кто поглядел бы на мои доспехи,
В метании копья мои успехи,
С какой отвагой я вступаю в бой,
Колю, скачу на лошади любой,
Сказал бы: "Вот достойная примера
Иль Брадаманта, иль сестра Руджеро"[160].
Но что ж? Амур не потерпел, чтоб я
Жила, всем сердцем Марса лишь любя.
"Ты навсегда забудешь меч и латы, —
С улыбкою сказал мне бог крылатый, —
О, дочь Лиона, не уйдешь, поверь,
Ты от огня любовного теперь.
Я властелин, — сказал он, — над богами[161],
Над преисподней, морем, небесами,
Так неужели власти я лишен
Заставить смертных мой признать закон?
Кто здесь бороться вздумает со мною?
Сильнейшего сражу моей стрелою.
Меня бесстыдно смеешь ты хулить,
Желая Марсу, а не мне служить.
Гляди же, как теперь ему служенье
Тебе поможет выиграть сраженье".
Так говоря, он гневом пламенел[162],
И, вытащив острейшую из стрел
И натянув свой лук с предельной силой.
Чтоб кожу нежную она пронзила,
Жестокий лучник выстрелил в меня.
Скрывала сердце слабая броня!
Любовь сквозь брешь тотчас проникла смело,
Лишив покоя разум мой и тело,
И так меня преследует она,
Что я не ем, не пью, не знаю сна.
Нет для меня ни зноя, ни прохлады.
Огонь любви, пылая без пощады,
Так изменил всю душу, плоть мою,
Что я сама себя не узнаю[163].
Шестнадцать лишь исполнилось мне зим,
Когда любовь пришла врагом моим,
И вот уже тринадцатое лето[164],
Как нет в моих мучениях просвета.
Ход времени — враг гордых пирамид[165],
Ход времени потоки осушит.
Оно дробит и стены Колизея
И города сметает, не жалея,
Кладет конец всему, все хороня,
И гасит жар любовного огня.
Увы! Во мне все ярче он пылает,
Все больше мне мучений посылает.
Парис Энону нежную любил,
Но как недолго длился страстный пыл[166]!
Ясон любил прекрасную Медею[167],
Но сколь жестоко он расстался с нею!
А ведь они, умея так любить,
Любимыми могли бы вечно быть.
Когда не диво разлюбить любимой,
Как нелюбимой быть неколебимой?
Не вправе ль я тогда тебя молить,
Амур, мои страдания не длить?
Не допусти, чтоб в этом испытанье
Нашла я в смерти больше состраданья.
Но, чтобы до конца любила я,
Пусть мой любимый, в ком вся жизнь моя,
Один, кто заставлял меня смеяться,
По нем вздыхать, слезами обливаться,
Почувствует в душе, в костях, в крови
Такой же, как и я, огонь любви.
А тяготы Амура легче вдвое,
Когда их делит кто-нибудь с тобою.
СОНЕТЫ
I
Ни мудрый Одиссей, ни кто-либо иной
Таких не ведал мук и бед в земной юдоли,
Что причинил мне тот, кто в светлом ореоле
Любви, как юный бог, предстал передо мной.
И так же ты, Амур, взор устремивши свой,
Мне душу уязвил, невинную дотоле,
И нет спасенья мне от нестерпимой боли,
Пока ты над моей не сжалишься бедой.
Как если бы меня ужалил Скорпион
И стала б у него защиты от терзаний
Искать[168], молю: "Амур, услышь мой слабый стон!
Избавь меня от мук, — к тебе взываю я, —
Но лишь не убивай в груди моей желаний,
Ведь с их погибелью исчезнет жизнь моя".
II[169]
О взгляд смущенный, огненные очи,
О горьких слез печальный водомет,
О безотрадный солнечный восход,
О безнадежность ожиданья ночи,
О радости, что с каждым днем короче,
О дней потерянных незримый счет,
О тысяча смертей в лесу тенет,
О рок, что с каждым годом все жесточе,
О смех, о лютня, голос, жгучий взор,
О факелы, зажегшие костер,
Какая в них убийственная сила!
III[171]
О тщетные надежды и желанья!
О вздохи, слезы, вечная тоска!
Из глаз моих бегут ручьи, река,
Блестя, рождается от их слиянья.
О боль, суровость, мука ожиданья!
Взгляд милосердный звезд издалека.
Страсть первая, ты, что острей клинка,
Умножишь ли еще мои страданья?
Пускай Амур, испытывая лук,