Охвачен страстью и надежд лишен.
Виновник этой муки Купидон
Меня ободрил, и сказал мне он,
Чтоб не скрывал я жар любви своей.
С тех пор я больше не молчал о ней
В плену скорбей.
Теперь я стал в речах своих смелей.
Из страха, что отвергнут буду ей,
Я дерзко изменил свой прежний тон
И стал молить спасти меня скорей
За то, что был страданьем иссушен,
Поскольку не хочу я быть смешон
В плену скорбей.
И слышу голос ласковый богини,
Той, что дороже мне моей души.
"Забыв ее, лишусь я благостыни, —
Сказал себе, — лишь ей одной дыши,
Ведь от нее ты получил отныне
Честь, разум, чувство, сердце, жар души
В плену скорбей!"
ОДА В ЧЕСТЬ ДАМЫ ЛУИЗЫ ЛАБЕ К ЛЮБЕЗНОМУ ЕЕ СЕНЬОРУ[247]
О девять аонид-сестер[248],
Да воспоет ваш вещий хор
Фюме, кто мудрым зван по праву,
Кто, лет презрев жестокий ход,
Все лучшее от вас берет,
Дабы свою упрочить славу.
Он должен мне, а я — ему:
Велевши своему уму
Ответный дар принесть со рвеньем,
Воображаю я, как он
Был столь же страстно увлечен
Латинской оды сочиненьем[249].
С чего начать нам в этот раз?
Ответьте, Музы, — я без вас
Сброд не отрину неученый,
Без вас вовеки не спою
Так, чтоб одобрил песнь мою
Создатель лиры закругленной[250].
Когда герой (рожденный встарь
В той медной башне[251], в кою царь
Богов проник уловкой мудрой)
Отсек главу, что вмиг могла
В каменья превращать тела,
Главу Медузы змеекудрой,
И в воздух взвился, оседлав
Коня крылатого[252] стремглав,
И сотрясал в руках добычу;
В соседстве с небом, в тыще мест
Он людям виден был окрест,
Постигшим подвига величье.
Меж тем, еще полужива,
Усекновенная глава
По каплям кровью истекала;
Где кровь упала, из земли
Цветы багряные росли,
И вся округа представала —
Нет, не драконом, не ручьем,
Не волком, девой иль орлом,
Не лебедем и не сатиром —
Но камнем, коий всем явил:
Цвет по наследству сохранил
Губительную власть над миром.
Вот потому и верю я,
Что, воздух в тыще мест бия
Над тыщей стран, нам неизвестных,
Он и над Францией летал
И с мерзостной главы ронял
Густую кровь меж гор отвесных;
Умчался прочь, мост[253] окропив,
Что возведен насупротив
Фурвьевра[254] дерзостной вершины,
Там, где за вами вслед мой взгляд
Был с пылом устремляться рад
Меж двух потоков[255] средь долины.
В тот миг, как рока произвол
Меня впервые к вам привел,
Увидел я воспламенение
Цветок, что сказочно красив, —
Он, сердце мне поработив,
Его окаменил мгновенно.
Вкруг забавлялись от души
Амура братья-малыши
И с тысячей проказ резвились;
Влюбленных так же, как и я,
Сновала тысяча, тая
Сердца, что в камни обратились.
Вот камнем стал я в свой черед
И вижу, что ко мне идет
Медуза[256], многажды хитрее
Той, что пошла Афине в щит[257],
Дала Атланту новый вид[258],
Весь свод держащему на шее.
Та, что не столь была мила,
Власами-змеями могла
Окаменять свою поживу,
А здесь грозил единый взгляд,
Очей струивший сладкий яд,
Метаморфозою счастливой.
Кто смотрит на ее чело,
Тот пред собою зрит стекло,
Хрусталь иль свод небес слепящий,
А кто на бровь ее глядит,
Тот лук эбеновый следит,
Стрелой Амура нам грозящий.
Кто зрит румянец нежный щек
Тот видит розана цветок,
Что утром Фебу рад раскрыться,
А кто стремит на кудри взгляд,
Тот зрит в струях Пактола клад[259],
Которым весь поток златится.
Кто двойню зрит ее очес,
Тот зрит два светоча небес,
Что разгоняют мрак безбрежный,
А тот, кто слушает порой,
Пленяясь, голос неземной,
Внимает зов Сирены нежный.
Кто пьет, целуя рот ее,
Дыханья сладкое питье,
Тот чует Савы ароматы[260],
А кто увидит зубы вдруг,
Тот узрит искристый жемчуг,
У стран восточных с бою взятый.
Кто грудь узрит, что столь гладка,
Пышна, крепка и высока,
Тот попадет к Амуру в гости,
А кто увидит два сосца,
Узрит два млечных бугреца,
Два кругляка слоновой кости.
Кто руку смог ее узреть,
Себя уверить может впредь,
Что зрел воочью длань Авроры;
Кто видел пару легких ног,
Тот убедить себя бы мог,
Что тешила Фетида[261] взоры.
Что до того, куда наряд
Не позволяет бросить взгляд,
Чтоб совершенством наслаждаться, —
Лишь Другу этот рай открыт,
Но пухлость мягкая ланит
Дает о многом догадаться.
Вот так и был я взят в полон,
Киприды чадом уловлен,
Пронзен стрелой, для сердца милой,
Вот так Медуза, лик явив
И сердце в камень обратив,
Благой ущерб мне причинила.
На самом деле красота,
Что в ней с изяществом слита,
Чарует люд, пред ней склоненный,
А неожиданность затей
Лишает воли всех людей,
Как чары страшные Горгоны.
Косою вооружено[262],
В лазурный цвет одето время —
Понять нам должно, что оно,
Хоть и царит над нами всеми,
Законами небес живет;
Брада седая нас наводит
На мысль, что от Косца наш род
И даже боги происходят.
Вобрал он разные цвета
В свою лазурь, поскольку вечно
Вслед за блаженством — маета,
За болью вслед — покой сердечный:
Сносить нам должно бремя бед
И верить в лучшее упрямо,
Как уповать влюбленным след,
С терпеньем милость ждать от Дамы.
Покрыт лазурный тот наряд
Мирьядой крыльев оперенных,
Являя, что лета летят
Быстрее облаков взвихренных.
Сопровождает Старца ход
Весьма приятная девица,
И знайте: от его щедрот
Нам без нее не насладиться.
Ее Удачею зовут[263],
Плешива дева только сзади
(Намек мудреный виден тут),
А спереди — густые пряди:
Кто с ней в один прекрасный день
Столкнется вдруг, пусть потрудится
Тотчас свою отбросить лень
И в волосы рукой вцепиться.
Коль отвернувшись, вдаль уйдет,
Как ни старайся, все напрасно,
Не будет толка от хлопот.
Нам Время даст досуг прекрасный —
Мы станем слушать остряка,
Сойдясь в беседах пустословных,
И прочь развеется тоска
Рассказом о делах любовных.
В грядущем Время в свой черед,
Дивясь красой своею вечной,
Чрез Авансона[264] воспоет
Твой лучезарный облик вечный —
Сейчас Удача заждалась,
Словам пора остановиться:
Не упустить бы мне свой час,
Иной личине б не явиться.
МАДРИГАЛ[265]
О Донна, сожжено отныне сердце Вами:
Попала в цель коварная стрела,
И мысль вдруг обожгла,
Что в нем уж никогда не сможет вспыхнуть пламя.
Но с каждым часом Вы прекрасней и милее,
И вновь горит огонь во мне сильнее.
И, если Ваше не сдержать цветенье,
Грозит мне гибель от самосожженья.
ОДА[266]
К смертным порой благосклонный,
Зевс, всевластительный бог,
Жизнь сотворяя бессонно,
Сделать из атомов смог
Женщину дивную эту,
Милости к смертным залог.
Равной красавицы нету!
Судьбы хранят свои тайны!
Рок проявил свою власть,
Чтобы в тот день не случайно
Славная дочь родилась.
Часть обрела свою часть:
Встреча, союз их счастливый,
Богом внушенная страсть
Миру дала это диво.
Девятерым юным Музам
Стала одной из сестер.
Гордая этим союзом,
Светит им, словно костер,
Внемля одический хор
Тех, кто снискал у ней право
Дружбой своей с этих пор
Пить из источника славы,
И перед ними явила
Дар удивительный свой.
Кротко склоняется сила
Перед ее красотой.
Все поклоняются той,
Чьи им понятны уроки.
Женщины той молодой
Будут бессмертными строки!
Кто от пылающих, страстных,
Верных Амуру людей
Обособляет несчастных,
Тех, в ком душа холодней?
Кто же, надеждой своей
Щедро одних одаряя,
Скуп до скончания дней
С тем, кто не создан для рая?
Чьим победительным словом
Был Мусагет[267]