Впрочем, Рошефильд не совсем обыкновенный глупец: у него тщеславия и гордости столько же, сколько у умного человека, с тою только разницей, что умные люди надевают на себя личину скромности и обращаются в кошек, которые ласкаются к вам, чтобы и вы их приласкали; а самолюбие Рошефильда очень откровенно и грубо, и очень любит восторгаться сам собой. Тщеславие его было низменного свойства и, помести его в конюшню, он и тут нашел бы пищу для самохвальства. Бывают у людей такие недостатки, о которых знают только близкие люди и которые появляются только в скрытой от всех интимной жизни; в свете же, по отзыву общества, такие люди слывут за приятных людей. Рошефильд по всем данным должен был стать нестерпимым, едва только в нем явилось бы подозрение, что его семейному очагу грозит опасность: его ревность мелочна и труслива; будучи застигнут врасплох, он способен стать зверем; он будет трусливо таить свою ревность в течение шести месяцев и совершит убийство на седьмой месяц. Он думал, что очень ловко обманывает жену, и вместе с тем боялся ее: два повода к деспотизму, раз он заметить, что маркиза из милости делает вид, что совершенно равнодушно смотрит на его неверность. Я нарочно разбираю его характер, чтобы объяснить вам поведение Беатрисы. Маркиза искренно восхищалась мной; но от восхищения до зависти – один шаг. Моя гостиная считается одной из самых интересных в Париже: ей захотелось устроить у себя такой же салон, и она всячески переманивала от меня моих знакомых. Я никогда не умею удерживать тех, кто имеет намерение отойти от меня. У нее стали собираться разные поверхностные люди, которые от скуки сходятся со всеми; входя в гостиную, они уже думают, как бы уйти; но кружка ей не удалось создать. В этот период она, по-моему, жаждала стать известной. Она всегда отличалась величием души, царственной горделивостью; в ее уме постоянно зарождались новые мысли; она удивительно легко схватывала и понимала всевозможные сведения: сейчас она будет говорить с вами о метафизике и музыке, сейчас о богословии и живописи. Вы увидите ее теперь вполне сложившейся женщиной, но в ней произошло мало перемены с тех пор, как мы ее видели молодой новобрачной. В ней заметна некоторая аффектация: она слишком старается показать, что знает разные трудные вещи – китайский и еврейский языки, что она имеет понятие об иероглифах и может прочесть содержание папирусов, которыми обернуты мумии. Беатриса – светлая блондинка, перед которой покажется негритянкой светлокудрая Ева. Она очень тонка и пряма, как свечка, бела, как хлеб для причастия; овал ее лица довольно длинный и острый; цвет лица очень изменчив: сегодня она бела, как полотно, а завтра лицо ее вдруг делается смуглым и все точно покрывается подкожными точечками, как будто в одну ночь кровеносные шарики покрылись пылью; у нее чудный, но несколько вызывающий лоб; зрачки глаз бледно-зеленые, глазное яблоко совершенно белого цвета; брови мало заметны; веки точно отяжелели. Под глазами часто бывают круги. Нос ее, изогнутый, с узкими ноздрями, говорит об ее хитрости и придает ей суровое выражение. Рог у нее австрийский, верхняя губа толще нижней, которую она часто презрительно отставляет. Она всегда бледна и делается розовой только от сильного волнения. Подбородок ее довольно толст; мой также не тонок и, может быть, мне не следовало бы поэтому говорить вам, что женщины с жирным подбородком очень требовательны в любви. Я редко встречала такую красивую талию, как у нее; спина ее ослепительно бела; прежде она была слишком плоска, а теперь, говорят, она округлилась, пополнела, но бюст и руки остались худощавы, не пополнели, как плечи. Вообще у нее такая фигура и такие непринужденные манеры, что они заставляют забыть об ее недостатках и рельефно выдвигают ее красоту. Природа наделила ее той царственной осанкой, которую приобрести нельзя и которая так идет ей, выставляя на вид благородство ее происхождения; все в ней гармонично, и несколько худые, но красивой формы бедра, и чудная ножка, и роскошные, ангельские, точно залитые сиянием, волосы, которые особенно любил рисовать Жироде. Не будучи безупречной красавицей, она, если захочет, может произвести сильное, неизгладимое впечатление. Ей стоит только одеться в бархат вишневого цвета, с кружевами, вколоть в голову красные розы, и она становится божественно красивой. Если бы каким-нибудь чудом она могла бы одеться в костюм тех времен, когда женщины носили лифы с массой лент, кончающиеся узким мысом и переходящие в широкие, торчащие складки парчовых юбок; когда женщины окутывались в сложенные крупными складками фрезы, прятали руки в рукава с прорезами и кружевными буфами, так что видны были только концы пальцев, точно пестик в чашечке цветка; когда они сверх завитых в букли волос надевали перевитый драгоценными каменьями шиньон – вот тогда Беатриса могла бы с успехом соперничать с такими идеальными красавицами, каких вы здесь видите.
Фелиситэ указала Калисту на прекрасную копию с картины Миериса, где изображена женщина в белом атласном платье, которая стояла с нотами в руках и пела брабантскому знатному вельможе; негр наливает в стакан на ножке старое испанское вино, а старая экономка укладывает печенье.
– Блондинки, – продолжала она, – имеют над нами, брюнетками, то преимущество, что они более разнообразны: есть блондинки ста разных оттенков, а брюнетки все похожи друг на друга. Блондинки женственнее нас; мы, француженки-брюнетки, больше похожи на мужчин. Неужели, – сказала она, – вы не влюбитесь в Беатрису после нарисованного мною портрета, как это сделал какой-то принц в «Тысяче одном дне»? Но и тут ты опять опоздал, бедное дитя мое. Но утешься. Ведь всегда первому достаются кости!
Это было сказано ею с известной целью. Восторг, написанный на лице юноши, больше относился к портрету, чем к художнику, труды которого, таким образом, не достигали цели.
– Хотя Беатриса и блондинка, – продолжала она, – но она не так воздушна, как ей бы следовало быть; черты лица очень строги, она изящна, но в ней есть что-то жесткое; оклад лица ее несколько суховат; можно подумать, что она способна запылать тропическим знойным огнем. Она похожа на ангела, который пылает и сохнет. Глаза ее точно вечно томятся жаждой. Когда она смотрит прямо, она всего лучше; а в профиль ее лицо кажется точно сплюснутым между двумя дверями. Вы сами увидите, права ли я. Вот из-за чего мы стали близкими подругами. Беатриса в течение трех лет, с 1828 года до 1831-го, веселилась на последних пирах Реставрации, бывала в свете, при дворе, служила украшением костюмированных балов Елисейского дворца Бурбонов и судила о людях, о вещах и о событиях очень осмысленно и умно. Ум ее был занят. Насколько ошеломленная бурным потоком светской жизни, она не жила сердцем, оно молчало, так как ей пришлось познакомиться с прелестями брака: явился ребенок, роды, одним словом, все эти материнские обязанности, которые я так не люблю. Я не выношу детей: они доставляют только одно огорчение и вечное беспокойство. Я всегда находила, что для нас имеет неоцененное значение свобода, предоставленная нам в наше время и утраченная нами благодаря этому лицемеру Жан-Жаку, свобода делаться матерью или нет, смотря по желанию. Не я одна так думаю, но высказываю это я одна. Беатриса провела бурный год от 1830–1831 года в имении мужа и скучала там, как праведники в раю. Вернувшись в Париж, маркиза не без основания решила, что революция, которая, по мнению некоторых, имела только политическое значение, произведет и нравственный переворот. Тот мир, к которому она принадлежала, не смог возродиться за время неожиданного пятнадцатилетнего торжества Реставрации и поэтому он должен неминуемо искрошиться в мелкие куски под ударами тарана, который быль в руках буржуазии. Она слышала великие слова г-на Лене: «Короли сходят со сцены!» Мне кажется, этот переворот сильно отразился на ее последующей жизни. Она принялась изучать новые доктрины, которые возникали целыми массами в трехлетний промежуток, следовавший за июльской революцией: все эти новые учения роились одно за другим, точно мошкара на солнечном лугу, и увлекли многих женщин. Но, как и все дворяне, она, хотя находила все эти новые идеи превосходными, но все же хотела спасти дворянство. Видя, что личные качества не ставятся ни во что, видя, что знатнейшие фамилии держатся того же молчаливого протеста, который они оказывали Наполеону, и этим ограничивается вся их роль в эпоху великих событий и деяний, а подобная роль во время нравственного переворота равносильна подаче в отставку; сознавая все это, Беатриса предпочла счастье этому молчаливому недовольству. Когда мы вздохнули свободнее, маркиза встретила у меня человека, с которым я надеялась провести всю остальную жизнь – Женнаро Конти, талантливого композитора, неаполитанца по происхождению, но родившегося в Марсели. Конти очень умен, талантливый композитор, хотя он никогда не мог бы составить себе первоклассную известность. Не будь Мейербера и Россини, он, может быть, и прослыл бы гением. Но он имеет над ними большое преимущество: он в вокальной музыке занимает то же место, что Паганини на скрипке, Лист на рояле, Тальони в танцах, и место знаменитого Гара, которого он напоминает. Это не голос, друг мой, это сама душа! Когда пение может затронуть некоторые душевные струны и отвечает тому необъяснимому настроению, которое в данную минуту охватывает женщину, то она погибла. Услыхав пение Женнаро, маркиза безумно влюбилась в него и похитила его у меня. Хотя это пахнет провинцией, но вполне свойственно натуре человека. Она снискала мое уважение и дружбу своим дальнейшим поведением относительно меня. Она считала меня за женщину, которая будет защищать свою собственность, а не знала того, что для меня смешным становится человек, из-за которого ведется борьба. Она приехала ко мне. Эта гордая женщина была так влюблена, что поведала мне свою тайну и отдала свою судьбу в мои руки. Она была очаровательна и осталась одновременно женщиной и маркизой в моих глазах. Я должна вам сказать, друг мой, что женщины часто поступают дурно, но у них есть скрытое величие души, которое никогда не оценят мужчины. Итак, теперь, когда в виду близящейся старости я могу уже писать свое завещание, я скажу вам, что была верна Конти и осталась бы таковой до смерти, но все-таки я хорошо узнала его. Он принадлежит к числу людей, которые очаровательны на вид, но в действительности отвратительны. Он большой шарлатан в сердечных делах. Бывают мужчины, как, например, Натан, о котором я вам говорила, они обманывают женщин вполне искренне: они лгут сами себе. Поднявшись на ходули, они воображают, что стоят на собственных ногах и вполне простосердечно проделывают разные фокусы. Тщеславие у них в крови; они так и родились комедиантами, хвастунами, с разными вычур