Итак, любопытные, не из стихов и не из книг, но из жизни людей вылавливая и собирая ошибки, неудачи и погрешности, превращают собственную память в унылое хранилище всего, что чуждо изяществу и образованности.
Вот и в Риме есть люди, которые ни во что не ставят ни картины, ни изваяния, ни даже красоту продажных мальчиков и женщин, а только вертятся кругом площади, где выставлены уродцы, глазея на безногих, криворуких, трехглазых, птицеглавых и высматривая, не уродилось ли <где-нибудь>
Пород смешенье двух — чудовищный урод.1101
Однако, если приводить их на такие зрелища постоянно, они скоро почувствуют пресыщение и отвращение. Так и те, кому любопытны жизненные неудачи, позор целых родов, какие-то разлады и прегрешения в чужих семействах, пусть вспомнят, что они узнали прежде, и пусть увидят: никакой радости и никакой пользы им это не принесло.
11. Самое сильное средство от этой страсти — постепенное приучение, а именно такое, когда, начавши издалека, мы упражняем себя и наставляем в воздержности определенного рода. Ибо этот недуг, заходящий мало-помалу все дальше и дальше, привычка и взращивает. А как нам это делать, мы увидим, рассуждая об упражнении.
Мы начнем сперва с самого незаметного и незначительного. Разве так уж трудно не читать по дороге надписи на могилах? и разве так тяжело, гуляя по городу, отводить взгляд от надписей на стенах? если, конечно, при этом внушать себе, что ни примечательного, ни полезного там ничего не написано, а только имярек помянул добром имярека, такой-то, мол, — лучший из друзей; и многое другое, полное подобного же вздора. Казалось бы, от такого чтения нет никакого вреда, но незаметно оно все же вредит, потому что внушает помыслы о том, что нас не касается. Ведь и охотники не разрешают щенкам сворачивать в сторону и бежать за всяким запахом, нет, они дергают за поводок и тянут назад, стремясь сохранить собачье чутье тонким и сильным для его собственного назначения: чтобы с большим рвением шли псы по следу,
Носом ища несчастных зверей потаенные тропы.1102
Точно так же вылазки и рысканья любопытного ради всевозможных зрелищ и слухов следует пресекать и стараться отвлечь его на что-нибудь полезное. Подобно орлам и львам, которые, ступая, втягивают когти, чтобы не стерлись их острые концы, так и мы, признавая, что острота его и сила любознательного — любопытство, не будем попусту тратить его и притуплять.
12. Вслед за тем станем приучать себя, проходя мимо чужих дверей, не смотреть внутрь, чтобы наш любопытный взгляд не поймали в доме, как вороватую руку; есть у нас как раз подходящее к случаю изречение Ксенократа, утверждавшего, что все равно, глаза или руки запускать в чужой дом. Ведь такое подсматривание противоречит праву, безнравственно, да и удовольствия не доставляет.
Внутри увидишь лишь постыдное, пришлец!1103
По большей части в доме можно увидеть разбросанную там и сям утварь или рассевшихся служанок — а это зрелище ничем не примечательное и ничуть не радующее глаз. Взгляды же искоса, увлекающие за собой душу, и само это подсматривание — привычка постыдная и порочная. Диоген, увидев, как ехавший на колеснице олимпионик Диоксипп1104 все больше поворачивал назад голову, заглядевшись на красивую женщину, смотревшую на шествие, и не в силах оторвать от нее глаз, воскликнул: «Смотрите, как бы девчонка не свернула молодцу шею!» Легко заметить между тем, что любое зрелище сворачивает шею любопытному и тянет его за собою, если уж взор его привык усердно рыскать повсюду.
Однако, я уверен, нашему зрению и не следует слоняться по улицам, как плохо вышколенная прислуга; нет, посланное душою за делом, оно должно исполнить приказание и тотчас возвращаться с известием, а затем снова благонравно оставаться подле разума и подчиняться ему. Здесь нам очень кстати слова Софокла:
Чувства, не получившие воспитания и, так сказать, надлежащей выучки, выскакивая наружу и отвлекаясь в разные стороны, нередко заставляют наши помыслы обращаться к ничтожным делам и предметам. Впрочем, вымышлен известный рассказ о Демокрите, который-де, устремив взор на зеркала, освещенные огнем, и восприняв отражение, по своей воле погасил свет очей, дабы глаза не вносили смуты в его мысли, то и дело вызывая их наружу, но позволили бы печься о [внутренних]@углы? делах и заниматься умопостигаемым как бы за затворенными ставнями. Однако истиннее всего будет вот что: кто занят в основном размышлением, редко беспокоит свои чувства. Вот и мусейоны1106 выстроили подальше от городов, и ночь нарекли «благоразумной», почитая покой и сосредоточенность чрезвычайно важным для успеха изысканий и раздумий.
13. И право же, ничуть не тяжело и нисколько не трудно не подойти к людям, бранящимся на рынке и поносящим друг друга, или усидеть на месте, когда зачем-то станет собираться народ; а если уж с собою никак не совладать, то встать и уйти. Не стяжать тебе никакой корысти, если смешаешься с толпою любопытных, зато великое благо добудешь, если, приучая любопытство повиноваться разуму, насильно отвратишь его в сторону и преградишь ему путь. Тому же, кто стремится, упражняя самообладание, преуспеть еще более, следует пройти мимо театра с утешным представлением, вырваться от приятелей, что тянут с собою посмотреть на плясуна или комика, а на шум, поднявшийся на стадионе или ипподроме, не обернуться. И как Сократ советовал избегать пищи, возбуждающей голод в сытых, и питья, разжигаюшего жажду, так и нам необходимо тщательно оберегать и зрение и слух от того, что безо всякой нужды нас захватывает и влечет к себе. Кир, во всяком случае, не пожелал посмотреть на Панфию, а Араспу,1107 сказавшему, что красота этой женщины стоит того, чтобы ее увидеть, ответил: «Тогда тем более следует воздержаться, ибо если, послушав тебя, пойду теперь к ней, то, возможно, она сама заставит меня прийти к ней в другой раз и, хотя я чужд праздности, захаживать еще, смотреть на нее и сидеть с нею рядом, пренебрегая множеством дел, достойных и усердья, и внимания». Так же и Александр не стал смотреть на жену Дария, которая слыла несравненной красавицей, и, заходя к ее матери, уже старухе, не выжидал появления молодой и прекрасной. А мы, тайком бросая взгляды на носилки женщин и прилипая к окнам, делая любопытство столь податливым и столь вездесущим, не видим за собою никакой вины.
14. Для упражнения справедливости уместно порой отказаться от выгоды, причитающейся по праву, чтобы тем более приучать себя сторониться неправедной наживы. И точно так же для воспитания целомудрия полезно иногда воздержаться от собственной жены, чтобы тем менее пленяться чужою. Перенеся такой образ действий на любопытство, постарайся пропускать мимо ушей и не замечать кое-что из имеющего до тебя касательство, а когда придут к тебе, чтобы сообщить о домашних твоих делах, постарайся это отложить и слова, будто бы о тебе сказанные, гони от себя прочь. Ведь и Эдипа любопытство ввергло в величайшие несчастия: отправившись узнать о своем происхождении (потому что он был не коринфянин, а чужак), Эдип встретил Лайя, убил его и женился на матери, получив за нею царство, и, хотя мнил себя счастливцем, снова стал дознаваться, кто он такой. И чем больше жена противилась этому, тем пуще он пытал старца, бывшего всему свидетелем, всеми силами принуждая его. И наконец, когда рассказ уже вызвал страшные подозрения, а старик вскричал:
Увы, весь ужас высказать придется, —
он, захваченный страстью и трепеща от нетерпения, отвечает:
А мне — услышать… Все ж я слушать должен.1108
Так вот какова сладкая горечь и неудержимый зуд любопытства, что собственную рану раздирают до крови! Тот же, кто уже избавился от этого недуга и кроток от природы, не ведая о каком-либо несчастии, скажет, пожалуй:
Властительное зла забвенье, сколь ты мудро!1109
15. Вот почему нам нужно приучить себя и к тому, чтобы, получив письмо, вскрывать его не сразу и без спешки (многие ведь зубами перекусывают завязки, если не удается развязать руками); и к явившемуся откуда-либо вестнику не бежать и не вставать навстречу; а если кто-нибудь из приятелей скажет: «У меня есть для тебя кое-что новенькое», — ответить: «Я предпочел бы что-нибудь дельное или полезное».
Когда в Риме я как-то раз выступал с беседою, меня слушал известный Рустик1110 (казненный впоследствии Домицианом из ревности к его славе). Внезапно появился воин и передал Рустику письмо от императора. И хотя воцарилось общее молчание, я прервал свою речь, дабы он мог прочесть послание, Рустик не пожелал этого сделать и не прежде распечатал письмо, чем я дошел до конца в своей речи и собравшиеся разошлись. Все тогда дивились твердости этого мужа.
Даже если взращивать любопытство на дозволенной пище, оно обретает такую силу и дерзость, что потом, когда оно привычно устремится к запретному, сдержать его будет уже нелегко. Такие-то люди и распечатывают письма друзей, вторгаются на тайные сходки, глазеют на святыни, кои не должно видеть, топчут заповедные места, дознаются о словах и делах государей.