Покамест день не встал
С его страстями стравленными,
Из сырости и шпал
Россию восстанавливаю.
К 1930-м гг. Марина Цветаева совершенно ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Важное значение для понимания поэзии Цветаевой, которую она заняла к 1930-м гг., имеет цикл «стихи к сыну». Здесь она во весь голос говорит о Советском Союзе как о новом мире новых людей, как о стране совершенно особого склада и особой судьбы, неудержимо рвущейся вперед — в будущее и в само мироздание — «на Марс».
Нас родина не позовет!
Езжай, мой сын, домой — вперед —
В свой край, в свой век, в свой час — от нас —
В Россию — вам, в Россию — масс,
В наш — час — страну! В сей — час — страну!
В на — Марс — страну! В без — нас — страну!
Русь для Цветаевой — достояние предков, Россия — не более как горестное воспоминание «отцов», которые потеряли родину и у которых нет надежды обрести ее вновь, а «детям» остается один путь — домой, на единственную родину, в СССР. Столь же твердо Цветаева смотрела и на свое будущее. Она понимала, что ее судьба — разделить участь «отцов». У нее хватало мужества признать историческую правоту тех, против которых она так безрассудно восставала. Личная драма поэтессы переплеталась с трагедией века. Она увидела звериный оскал фашизма и успела проклясть его. Последнее, что Цветаева написала в эмиграции, — цикл гневных антифашистских стихов о растоптанной Чехословакии, которую она нежно и преданно любила. Это поистине «плач гнева и любви», Цветаева теряла уже надежду — спасительную веру в жизнь. Эти стихи ее — как крик живой, но истерзанной души:
О, черная гора,
Затягивающая весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.
Отказываюсь — быть
В бедламе — нелюдей,
Отказываюсь — жить
С волками площадей.
Цветаева мощью своего творчества показала, что женская любящая душа — это не только хрупкая свечка, но и пожар, перекидывающий огонь с одного дома на другой. Вся поэзия Марины Цветаевой — безграничный внутренний мир, мир души, творчества, судьбы.
40. Возрождение толстовской эпической традиции в романе А. Фадеева «Разгром»
Александр Александрович Фадеев — писатель, биография которого тесно связана с историей советского государства. Его юность опалена огнем революции и гражданской войны. Свои впечатления от боев на Дальнем Востоке он отразил в романе «Разгром».
Объясняя идею произведения, писатель говорил, что хотел показать, как «все враждебное сметается революцией, все не способное к настоящей революционной борьбе, случайно попавшее в лагерь революции, из миллионных масс народа закаляется, растет, развивается в этой борьбе… Эта переделка человеческого материала идет успешно…» Фадеева с полным правом можно назвать последователем толстовской эпической традиции.
«Разгром» покоряет читателя естественностью реалистической манеры письма. Фадеев сознательно отказывается от соблазна эффектного живописания боевых действий дальневосточных партизан, автор описывает мытарства партизанского отряда в период, когда революционное движение в крае временно шло на спад. Отряд стремится уйти от преследователей, но попадает в засаду, несет огромные людские потери. Тем не менее из-под пера Фадеева вышло произведение, насыщенное подлинной романтикой борьбы за мир новых человеческих отношений.
Среди живых характеров, выписанных с большой художественной убедительностью, два образа выдвигаются вперед — Левинсон и Морозка. Командир отряда и рядовой боец, знающий свою цель большевик и только пробивающийся к постижению окружающих событий выходец из низов. Автор не столько сопоставляет их, сколько сталкивает эти два характера, являющиеся ключевыми в развитии темы. Думы командира устремлены вперед, в будущее. Ибо «жила в нем огромная, не сравнимая ни с каким другим желанием жажда нового, прекрасного, сильного и доброго человека». Его отличает революционная сознательность, умение организовать массы и руководить ими. Внешне Левинсон ничем не примечателен: маленький, неказистый на вид. Однако партизаны видят в нем человека «правильной породы». Командир все умел: и разрабатывать план спасения отряда, и потолковать с людьми о хозяйственных вопросах, и вовремя отдать приказание, и главное — убедить людей; ему присуща политическая прозорливость. В трудные для Левинсона минуты колебаний никто не замечал в его душе смятения, ни с кем он не делился своими чувствами, сам старался найти правильное решение. Под влиянием командира отряда закаляются в революционной борьбе, поднимаются до героических подвигов бойцы — партизаны, например Морозка. Бесстрашный разведчик Метелица, попав в беду, защищается до последнего, а перед смертью думает о том, что все самое большое и важное «он делал ради людей и для людей».
Сколь тернист, нелегок и в то же время исторически обусловлен путь к такому человеку, — об этом свидетельствует судьба Морозки. Сюжетными линиями Левинсона и Морозки начинается повествование; затем они то расходятся, то через несколько глав пересекаются вновь, наконец, развиваются параллельно и венчают повествование.
Для раскрытия образа Левинсона — личности, во многом сложившейся к началу описанных в «Разгроме» событий, — автору достаточно несколько ударных моментов; история же Морозки потребовала целой серии эпизодов. Двенадцать из семнадцати глав так или иначе связаны с последовательным выявлением перемен, которые, назревая в чувствах и мыслях бывшего шахтера, ведут к развитию его самосознания и духовному возрождению.
Морозка — представитель широких народных масс, он — активный участник жарких сражений.
Под конец повествования мы расстаемся со смертельно усталым героем, когда перед желанием отдыха отступают назад «даже самые важные человеческие мысли», но именно в эти минуты Морозка предстает человеком, до конца осознающим свой высший партизанский долг. Поэтому так естествен его трагически прекрасный подвиг: посланный в головной дозор Морозка ценой собственной жизни предупреждает отряд о казачьей засаде.
Морозка совершил то, что был обязан сделать впереди ехавший Мечик — другой дозорный. Воспитанный буржуазной средой, он не мог проникнуться силой революционных идей, не мог понять революционного гуманизма. Мечик располагает большими возможностями воспитать в себе революционера: он грамотен, быстрее осмысливает происходящее, у него первоначально существовала романтическая жажда подвига, но партизанская карьера закончилась предательством и бегством. Таким образом, в период решающей схватки двух миров происходит не только отбор, переделка человеческого характера, но и решительный отсев из пролетарского лагеря инородного материала.
Фадеев, рожденный суровым временем революции и гражданской войны, сумел отразить и правдиво показать его в своих произведениях. Хотим мы того или нет, его нельзя «вычеркнуть» из истории русской литературы. Это наше наследие, которое мы должны знать.41. Развитие жанра антиутопии в романах «Мы» Е. Замятина и «Чевенгур» А. Платонова
«Будущее светло и прекрасно», — писал в своем романе «Что делать?» идеолог русской революции Н. Г. Чернышевский. С ним соглашались многие русские писатели прошлого столетия, создавшие свои варианты социальных утопий, а именно: Л. Н. Толстой и Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский и Н. С. Лесков. XX в. внес в этот хор писательских голосов свои коррективы. Сама историческая действительность обусловила появление многих произведений в жанре антиутопии как в русской, так и в зарубежной литературе (Дж. Оруэлл, О. Хаксли).
«Мы» — роман о далеком будущем, будущем через тысячу лет. Человек еще полностью не восторжествовал над природой, но уже отгородился от нее стеной цивилизации. Эта книга воспринималась многими как политический памфлет на социалистическое общество. Однако сам автор утверждал, что «этот роман — сигнал об опасности, угрожающей человеку и человечеству от власти машин и государства». Появление тоталитарных режимов вызвало у него серьезные сомнения в возможности существования, пусть в отдаленном будущем, идеального общества, подорвало веру в разумные начала человеческой природы. Одаренный уникальной способностью предвидения, Е. Замятин понял, какую опасность таит нивелирование личности, излишняя жестокость, разрушение классической культуры и других тысячелетних традиций. Так родился роман-антиутопия, прогноз на будущее, если настоящее захочет им стать.
Уже в упомянутом выше романе Н. Г. Чернышевского нарисован будущий «город солнца», воплощающий радость и гармонию на земле. Замятин во многом повторяет описание этой классической литературной утопии: перед нами предстают «стеклянные купола аудиториумов», «стеклянный, электрический, огнедышащий “Интеграл”, «божественные параллелепипеды прозрачных жилищ». Каково же отношение автора ко всему этому великолепию? Писателя интересуют не столько признаки материального благополучия и прогресса, сколько духовное состояние будущего общества, и прежде всего взаимоотношения личности и государства. Замятин показал читателю общество будущего, где человек — только винтик в бездушной машине Единого Государства, лишенный свободы, души и даже имени; где провозглашаются теории о том, что «несвобода» — истинное «счастье», естественное состояние для человека, потерявшего свое «я» и являющегося ничтожной и незначительной частью всеохватывающего безличного «мы». Вся жизнь граждан Единого Государства строго регламентирована и открыта всеобщему обозрению, что было сделано для эффективности обеспечения государственной безопасности. Но автор художественно убедительно показывает, что настоящего счастья механическими средствами не достичь, живой человеческой душе не нужна формация абсолютного блага. Живая душа всегда будет в движении, свойственном всему природному, естественному, ее не удовлетворят конечные идеальные конструкции.