Проходит год, а может и два. Он больше не хочет жить и решает отнять у себя самого жизнь, которая так его тяготит, и отправляется туда, где, как ему известно, находится глубокая пещера. Разумеется, его охватывает ужас перед тем, чтобы зайти туда, но он берет себя в руки, успокаивая себя и даже восхищаясь тем, что ему больше не на что надеяться и что для него больше нет обладания и нет стремления обладать чем-либо, и проходит через мрачные высокие ворота и спускается ступенька за ступенькой вниз, все глубже, уже после первых шагов ему кажется, что он идет целый день, и наконец он приходит вниз, на самое дно, в тихий, прохладный, скрытый глубоко внизу склеп. Здесь горит лампа, Брентано стучит в дверь. Он долго, долго ждет, пока наконец, после долгого, долгого ожидания и страха, ему дают ответ и страшно повелевают войти, и он входит с робостью, которая напоминает ему о детстве, и стоит перед мужчиной, и мужчина, чье лицо сокрыто маской, резко приказывает следовать за ним: «Ты хочешь стать слугой католической церкви? Тебе сюда». Вот что говорит мрачная фигура. С тех пор о Брентано ничего не известно.
В разное время Вальзер написал 4 текста, посвященных Брентано. Первый носит название Brentano. Eine Phantasie, но и в тексте из данного сборника и в поздних текстах Brentano (II) и Brentano (III) Вальзер заимствует эпизоды биографии поэта Клеменса Брентано (Clemens Brentano, 1778–1842), чтобы создать мифологизированное описание судьбы, в котором отразился один из возможных сценариев его собственного существования (он был ровно на 100 лет моложе романтика).
Из Стендаля
Стендаль рассказывает в прекрасной книге о любви сколь простую, столь и жуткую и трагическую историю, речь идет об одной графине и юном паже, которые любят друг друга, находят друг в друге сладкое удовольствие. Граф это мрачная, таящая в себе ужас фигура. История любви происходит в южной Франции. Мне южная Франция представляется богатой средневековыми крепостями, замками и дворцами, а воздух там наполнен мечтами и шепотом о нежной, уютной и меланхоличной любви. Я довольно давно читал эту историю, написанную особенным, старомодным, наивным французским языком, который звучит одновременно и грубо, и мило. Обычаи тогда тоже, должно быть, были грубоваты и все же прекрасны. В общем, они переглядывались, дама и юноша, и их глаза привыкли друг к другу. Они улыбались, когда их взгляды встречались, и все же оба знали о жестокой варварской опасности, которая ожидала их вслед за взаимной симпатией. Юноша прекрасно поет; она просит его спеть и он берется за инструмент, с которым умеет обращаться очень грациозно, и поет любовную песню, а она слушает его, слушает его музыку. Ее муж любитель охоты и диких сражений. Распри и войны интересуют его больше, чем губы жены, которая подобна красотой мягкой, прелестной майской ночи. И однажды, в известный час, губы юного слуги встречаются с губами прекрасной дамы и результатом чарующей встречи становится долгий, горячий, безумный, сладкий, роскошный поцелуй, блаженство от которого могло бы убить обоих. Лицо графини покрыто святой, ужасающей бледностью, в ее больших темных глазах вспыхивает и пылает губительный огонь, что в родстве с раем и адом. Но она улыбается благословенной, счастливейшей улыбкой, которая схожа с благоухающим, мечтательным цветком. Стоит поразмыслить над тем, что эта дама, решившись на поцелуй, обрекает себя на смерть, потому что граф, ее муж, ужасный человек, о котором ей известно, что он убивает, когда приходит в гнев. Как же высока ее любовь, если стоит ей жизни, если выйдет так, как не должно выйти, как, однако, может выйти очень легко. Жизнь возлюбленного также висит на волоске, когда он предается наслаждению поцелуем, из чего непременно следует, что это наслаждение высокого порядка, что это того стоит. Любящий и любящая отважны и готовы к самому страшному, но за это они наслаждаются высшим. Они приближаются к вершине собственной жизни, на карту поставлена их жизнь, и только так возможно достичь вершины. Если жизнь не подвергается опасности, она никогда не будет благословенной.
Диалог Eine Aufzeichnung von Stenhal также имеет в основе эссе De l'amour (1822) Стендаля.
Коцебу
Вообще-то нельзя сказать, что Коцебу создал что-то вечное, хотя его коцебутузное кошачье имя и сегодня тут и там произносят. Странная вещь с этими знаменитостями, скорее бессмертностями, каковой является и Коцебу. Лично я думаю так: мне все равно, мне кажется, Коцебу был отвратителен. Он состоял не из костей и прилегающего к ним жесткого или мягкого мяса, нет, он был из пепла. И вот дунет кто-то, к примеру: и нет Коцебу. Коцебу оставил вечно благодарным и дружески-привязанным потомкам массивные, полные, спрессованные, напечатанные, переплетенные в телячью кожу, выблеванные и разбухшие сочинения, и все-таки, да будет мне позволено, его никогда не будут читать. Те, кто его читают, помрут, а те, кто его не читал, кажется, ничего не потеряли. Он все ж таки обыватель. Его лицо было полностью спрятано и скрыто в высокий воротник. А горла у Коцебу вовсе не было. Нос у него был длинный, а что до его глаз, они вечно пучились. Он написал многочисленные комедии, которые имели оглушительный кассовый успех в то время, когда Кляйст был в отчаянии. В общем, нужно признать, он чисто сработал. Когда кто-то оказывался рядом с Коцебу, его крючило и корежило, а соплеменники и современники, которым приходилось иметь с ним дело, невольно стыдились того, что они вообще жили. Так и никак иначе было вокруг Коцебу, которого, как мы надеемся, все-таки можно отнести к героям немецкого духовного мира, как и кого-нибудь другого, такого же странного сыча, как и Коцебу. Если я не совсем впал в слабоумие, он работал в Ваймаре. Но где он воспитывался и кто привил ему те несколько крупиц знания, одному богу известно. Богу все известно. Великодушный, благосклонный! Ему даже про какого-нибудь Коцебу все известно. Коцебу обидел богов, и ни чем иным, а именно что только тем самым, что вбил себе в голову обязанность думать о себе как о ком-то значительном. Один глупый человек, которого звали Занд, в слепоте своей думал, что должен избавить мир от Коцебу и пустил ему пулю в лоб. Таков был конец Коцебу.
В этом наброске к портрету Вальзер также несколько вольно обращается с историческими фактами: Аугуст фон Коцебу (August von Kotzebue, 1761–1819) был не застрелен, а заколот К. Л. Зандом (Karl Ludwig Sand, 1795–1820), фанатичным студентом-теологом из Йены.
Побег Бюхнера
Одной таинственной ночью, охваченный гадким и омерзительным страхом быть задержанным полицейскими ищейками, Георг Бюхнер, ярко сияющая молодая звезда на небосводе немецкого поэтического искусства, сбежал от грубостей, глупостей и жестокостей политического фиглярства. В нервозной спешке, которая воодушевляла его отбыть как можно скорее, он сунул беловато сияющую рукопись «Смерти Дантона» в карман просторного, смело скроенного студенческого сюртука. Буря и натиск пронеслись, подобно широкому королевскому потоку, в его душе; и неведомая и немыслимая доселе радость овладела его существом, когда он, удаляясь быстрыми и широкими шагами по освещенной луной сельской дороге, увидел перед собой широкие просторы, объятые великодушными, сладострастными руками полуночи. Германия лежала перед ним чувственная и естественная, и благородному юноше сами собой вспомнились старые прекрасные народные песни, слова и мелодию которых он стал громко напевать, как будто был непринужденным, бодрым подмастерьем портного или сапожника, находящимся в ночном походе в поиске работы. Время от времени он трогал узкой изящной рукой драматический, впоследствии ставший знаменитым шедевр в кармане, чтобы убедиться, что он все еще там. И он был там, и радостная, рвущаяся наружу сила овладевала им и переполняла Бюхнера, то, что он находился на свободе, даже если бы ему пришлось отправиться в темницу тирана. Черные, большие, рваные тучи часто закрывали луну, будто хотели заключить ее в темницу или задушить, но каждый раз она показывалась вновь, подобно прекрасному ребенку с любопытными глазами, из мрака для величия и свободы, бросая лучи на тихий мир. Бюхнеру хотелось броситься на колени на землю и молиться Богу от дикой, сладкой радости беглеца, но он сделал это лишь в мыслях, и бежал вперед так быстро, как только мог, испытанное могущество позади и неизвестное, еще не пережитое могущество впереди. Так он бежал, и ветер веял в его прекрасное лицо.
Драматург Георг Бюхнер (Georg Büchner, 1813–1837) бежал в марте 1835 г. из Дармштадта в Страсбург, чтобы уйти от преследования за памфлет Хессенский посыльный (Der hessische Landbote, 1834)
Бирх-Пфайффер
Если у кого-нибудь когда-нибудь и был талант, я считаю, то у знаменитой Бирх-Пфайффер. Она жила в идиллически расположенном Цюрихе и называла себя графиней. Обладая полной, но в известном смысле стройной фигурой, она была внушительной, и, можно сказать, обольстительной и очаровательной женщиной. Все почитали ее, все и каждый преклоняли перед ней колени. Она добилась самых пышных успехов как человек, также как и поэт. Подобрав широкие юбки, она с размаху завоевала сцену и с тех пор царствовала на ней. Она была одаренной, и сама в избытке раздавала дары, наслаждения и восхищения. И сегодня еще, через столько лет, до сих пор дают ее конфеты, то есть: пьесы. Она писала так сладко и прелестно, что люди, которые бежали в театр, чтобы увидеть ее спектакль, плакали от умиления и стеснения души. Она ткнула испытывающий жажду по любви мир носом в мелодраму, которая в то же время была и детективом, и тронутый и потрясенный мир поблагодарил ее, прославляя ее триумф и нося на руках. Одна из ее наиболее часто даваемых пьес называется: «Лорле, или Деревня и город, драма в пяти действиях и бездействиях». Когда какой-нибудь Бюхнер, который жил в то же время что и Бирх-Пфайффер, оставался порядочно забытым и безвестным, ее вызывали на сцену криками, а когда она появлялась, широкая и большая, перед занавесом, ликованию не была конца. Позволим себе перечислить прочие странности, которыми обладала эта большая женщина: О, чтоб нам помереть при мысли о несравненной и незабвенной. У прелестницы была такая сильная грудь, что каждый, кто видел ее, падал, будто в него попало пушечное ядро. Она носилась, словно подвижная гектолитровая бочка, а на ее орлиный нос никто не мог взглянуть, чтобы глубочайшим образом не восхититься благородным профилем. Как сказано в анналах, она питала особенную страсть к ярко-желтым чулкам с черными лентами. Ее талия была мощной, а спина упиралась в гору, будто иначе могла взорваться. Ее темные, как буря, глаза смотрели с осуждением, и она закусывала губы. Ну вот, это некоторые из самых примечательных ее черт. Есть еще кое-что, но мы лучше будем молча