251
1
шумят метрические воды
пиррихия ладьи на них
в ритмические непогоды
метафорический жених
плывет и ббб склонили выи
грозит глаголь – сверкает эммм
взрываются миры иные
из черточек бегущих схем
и черточки уже чертами
полузнакомыми летят
чертя крылами и четами
в излете домы предстоят
и на летейском черном крине
у крайней мысленной черты
плывущие из тьмы витрины
провеивают вдруг черты
течет рифмованным теченьем
по рифам – с тенями ладья
кассир полупрозрачной тенью
за отраженьями стекла
в прозрачной камере гуляет
чертя задумчивое икс
металл звеня о брег стекает
в ладьями населенный стикс
252
2
гиперболическая птица
на крыльях варварских несет
скудных поколений лица
выспренний страшит полет
диких сих сопоставлений
свергающихся воспарений
смущенным не преодолеть:
холодных выводов сомнений
горением да не согреть
а там – вздох бурей вырастает
зерно мирами процветает
сталкиваются слова:
гремя кремнями высекают
из скрежетов – смысл естества
253
3
в сад сно-в'иденья молчащий
крылатый ветвь души несет
хтонические ропщут чащи
воздушный воздыхает свод
аллегорические дива
грядут преобразуя ум
их одеяния счастливый
блаженный источают шум
математическою славой
по предначертанным кругам
ведут налево и направо
следы их к мысленным брегам
где опершись в венках о лиры
в задумчивости возлежат
былой гармонии кумиры
и кормят вечности орлят
254
4
аллегорическим скелетом
под ношей рунною и вот
в сем виде пастыря вдоль леты
в сем виде доброго идет
от закоцитных вертоградов
с серпом навстречу лунный жнец:
путь грозной вдоль небесных градов
следит задумчиво отец
кругла межзвездная дорога:
град овна девы и весов
град скорпиона козерога
стрельца тельца и близнецов
где древа в тверди коренятся
где твари тленья не боятся
где триумфаторы грядут
где звездные весы кренятся
и девы в мир эфиры льют
где выползли из стикса раки
чудовища разверзли зев
где в герметические злаки
бредет зодиакальный лев
и горние господни руки
гномический роняют сев
а севы словом прорастают
над словом в седины вникают
персты прозрачных мудрецов
и из могилы процветают
колосья ветхих мертвецов
255
5
вот в облаках ночных по пояс
гуляет с евою адам
взирает долу беспокоясь
прислушиваясь к городам
созвездного плода вкушая
– катится желтый лунный плод –
муж падает того не зная
твой! смерть! предъощущая пот
– да просто он какой-то пресный:
так сморщившись жене – адам
и падает на склон отвесный
надкушенная часть плода
и озабоченная ева
нагнулась подымая плод
где призраком познанье – древа
крылами – замышляет взлет:
но гадами они – корнями
навек сопряжены с землей!
безлетное! вращай крылами
в бескрылом гневе землю рой
256
6
сегодня в ночь на воскресенье
луна расторгла небеса
земли производя трясенье
и стала приближаться к нам
пылая багровели дали
взывая громовой трубой
а матери еще рожали
и где-то шел последний бой
вдоль берегов ночного стикса
на плаху смертников вели
и также! с этим смертный свыкся!
стояли души на мели
но с мертвыми уже живые
смешались – из окна слежу
как обезглавленные выи
мелькают между шляп внизу
воскресшие играют детки
о смерть! где мудрый твой ужал!
и в саване какой-то ветхий
стуча костями пробежал
безвесны стали персть и души
и призрачны – преграды тел
тогда закрыв глаза и уши
я у стола бездвижно сел:
хотел в уме представить снова
вкруг точки движущийся свет –
неколебимую основу
удобнее которой нет
хотел представить вновь над нами
уютный звездный очажок
и – столь неверна наша память –
представить ничего не мог
257
7
ущербный недовоплощенный
огнем небесным заклейменный
средь страшных каменных высот
муж под пятой тяжелой прятал
свой взор от мировых красот
и шла невидимая пря там:
светлейший луч лазурный сот
упрямую бороли темность
окрывшую и язь и слух:
на переходе диком дух
явил малейшему огромность:
– что каин ты меня бежишь
(oрганом пронеслись глаголы)
в гроб ограниченного лишь?
когда простерты духу долы
и слуху ангельская тишь!
лей очищения водицу
в семистволистую цевницу
всели 7 притч и 7 услад
возрадуй звездный вертоград!
но защищаясь прах не слышит
и прячет темное лицо –
а дух уже наклонно пишет
зодиакальное кольцо
прах в дол но силой опрометной
дух принимает вид дерëв
ручьится сенью перелетной
исходит в голосе быков –
в руне пасущемся по склону
в руне текущем в голубом
и в мëдной чистоте студеной
где пенится струя лучом
и жажду гордого пытает
всë: плечи очи и ручей
и вот цевницу уж влагает
в персты жест властный и ничей
и свищет птицею цевница
цветет богозвучаний град
и родов лики нимбы лица
засветный покидают град
на срок вновь обретая тень и
вот – призрака незримый зрак
вперен в склоненные колени
свистящего усладно так
и слушают священно роды
как бег включает песня та
в ключ – буколические воды
гномическая чистота
1937 – 1938
ПРИТЧИ
258
1
на куче мусора с весами
с распущенными волосами
кассандра взвешивает мир
вот золотник любви и тленья
вот праха звездного цветенье
вот становления эфир
не хочеш ли о смертный персти
при видимости тех что вне!
глоточка огненного тверди
прогулки к деве на овне
иль камушка засветной суши
с брегов сновидческой реки
где в уточненном виде души
неточной персти двойники
259
1(8)
нас демоны прельщают в чувствах
без плоти повторяя прах
нам явлены они в искусствах
виденьях виденьях и снах
в чертах ли ангела сапфирных
в касаньях призрака ль руки
явлений мирных иль немирных
прельстительные двойники
сновидцу отворив могилы
магические вздув огни
сообщники великой силы
играют ликами они
но и в личинах полумнимых
блаженно нам узнать былых
забытых преданных любимых
и с ужасом коснуться их
260
2 (9)
туманы входят в зеркала
луна курится в белом кубе
и только в пустоте угла
чернеет принесенный в шубе
лежит стоический мудрец
на гробовом сосредоточен
на лбу положен знак конец
солнцеобразен четок точен
опоры в вещном ищет глаз
мутнобезумен и печален
и лиш во сне в последний час
мир несомненен и реален
261
3 (10)
сновидцу явленное действо
прельщающий все чувства сон
а тут готовится злодейство
и кознями он окружон
но дева страшного виденья
по полю синему идет
и лик луны сокрытый тенью
скользит в засветный небосвод
взирает белая Паллада
из тьмы музейной на звезду
душа без перстного наряда
блуждает бледная в саду
там белые проходят веи
и корни чорные ползут
и в чаще голубой злодеи
скрывают свой поспешный труд
262
4 (11)
уснул доверчиво живой
луна коснулась одеяла
над отделенной головой
сошлися вечные начала
смерть говорит: я у живых
прислушаться люблю к дыханью
а жизнь:– то вечный дышет в них
готовясь вечно к умиранью
в безмолвии и тишине
стоят над спящим братом сестры
и видится ему во сне
блаженства неоткрытый остров
263
5 (12)
в тумане сонца розоватом
засветное луной сквозит
в косматом крылом и рогатом
высокий бледный лик открыт
сквозь сон сквозь сросшиеся веки
слепому явлен внешний план
где белые стремятся реки
на камни чорные в туман
в нем призраки парят спасенья
безгрешный грешным обличон
и в страшном мраке пробужденья
со стоном воскресает он
264
6 (13)
вот меркнет лунный зрак в золе
в бесцветном охлажденном оном
чернеют камни на земле
засветным скованы законом
спасенья позабыв слова
лунатик в пропасть упадает
воскресшая опять мертва
забывши снова вспоминает
и на лицеприятный суд
рассвета юноши все в белом
ее прозревшую ведут
ее облекшуюся телом
265
7 (14)
к раскрытым язвам звездный перст
готов целительный вернуться
лежит протянутая персть
не может простонав проснуться
сияет слабая рука
упавшая на одеяло
и ущербляется начало
и в мире вспять текут века
ещо откроется спасенной
змеиная природа рыб
застонет в грëзящем бессонный
затеплется прозрачный нимб
двухмерною неликой тенью
сойдет по лествице могил
в прямоугольные селенья
начальные пределы сил
266
1 (15)
на камне черством он сидит
травинку мертвую срывает
у ног его по спинам плит
песок шипя переползает
но проницает смертный взгляд
светило камень и травинку
и тайны внешние томят
скудельную господню глинку
и хоть подобен он живым
и грешен и умен и тленен
безблагодатен неблаженен
они сторонятся пред ним
страшатся как засветной тени
а он сидит глаза смежив
в сиянии осенней сени
ещо не мертв уже не жив
267
2 (16)
косматой львиною ногою
рогом быков крылом орлят
и ликов демонской красою
смыкается земной квадрат
течот рифмованным теченьем
по рифам – с тенями ладья
кассир полупрозрачной тенью
за отраженьями стекла
в прозрачной камере гуляет
чертя задумчивое икс
металл звеня о брег стекает
в ладьями населенный стикс
268
3 (17)
художнику откроют евы
земную сонную красу
но слышатся земле напевы
в предутреннем немом часу
здесь призраком сквозится пища
здесь плотностью страшит призрак
пресыщены лежат кладбища
томит зодиакальный знак
безгрешны новые народы
и юноши спешат в поход
о материк воскресшей оды
бьют дива отвлечонных вод
и кровью смешанною с шерстью
чернеет белокрылый храм
где жертвенной горячей перстью
живые предлежат богам
269
4 (18)
на одеяньи девы знаки
шевелятся глаголет ткань
но упадут они и в мраке
коснется обнажонной длань
рассыпятся звеня по полу
миры зодиакальных бус
ногою теплой о глаголы
отступником я оступлюсь
и скорпион в пяту послушный
богам и мудрым уязвит
на волнах плоти безвоздушной
ладьею белый серп скользит
в ладье над телом лук и стрелы
сжимает в тишине стрелец
с огнем в боку от смерти белом
ладье предшествует мертвец
270
5 (19)
в том розовозеленом мире
аллегорических прикрас
где правосудие в порфире
не видя взвешивает нас
где мерой прописною веса
душ соблюдается закон
математического леса
среди расчисленных колонн
на древе голубом повешен
муж опрокинутый висит
блажен преображон нездешен
презрен неотражон забыт
но если есть такая малость
в миру как смерть любовь и сон
в мирах как вечность и усталость
причиной сим причинам – он
271
6 (20)
над бездною ночной плывет
отважный парус совершенства
под ним отчаянье живет
пред ним дразня кружат блаженства
но чаша звездная пуста
в руках слепого водолея
и истомленная чета
кормило держит цепенея
вот плоть супругу говорит
о смерти о грехе о хлебе
а тот нахмурившись следит
последнюю звезду на небе
272
7 (21)
вхожу в полуночные недра
где звездная сочится грудь
но обнажонная по бедра
мне мудрость преграждает путь
смотря как вид ее безумен
воскресший кажет мертвецу
а тот – язык его заумен
и бледность ветхому к лицу
с приставшими к власам комками
он силится взглянуть на нас
как туча белая над нами
сверкающий разверзла глаз
во тьме горят ещо видений
одежды розоватость тел
но мертвецу сей мир явлений –
прозрачный теневой предел
просвечивают в формах знаки
кружит небесный гороскоп
и воют в ужасе собаки
и звезды охлаждают лоб
1936-1938
273
0 (22)
от крова остается печ
кровать скелетом и порог
беглец с дороги должен леч
пусть отдыха не знает рок
за колесо хватает Буг
Бог с берегов зовет назад
беглец певец воспой сей круг
когда уста небес гремят
кто ты где твой заблудший дом
что ты в борьбе полубогов
тесней пространство с каждым днем
все ниже голоса громов
Сатурна одинокий глаз
глаз немигающий открыт
на судьбы чорные на нас
на тайны сокрушенных плит
1939
<ПРИТЧИ>
Цикл второй
274
1
перед лавчонкой мелочною
где лиш полынь вчера цвела
раскинут самотканным станом
чудес чудовищный шатер
органы крики зазывные
стон бубна крики обезьян
и надо всем как в лимонаде
тумана розовый огонь
– оставь на нынче страх где шляпа
где кошелек чулки сурма
– но там среди толпы и всхода
жандарм на лошади сидит
– как у шагов гигантских мачта
он напряжонно недвижим
сойдем и ты увидиш:
сзади на жерди рама и картон
– для пущего же маскарада
горячих вафель купим мы
и их ванильною начинкой
ты щоки вымажешь себе
а если упрекнет прохожий:
ну что ж легко не рифмовать?
покажем что ещо сложнее
чем перед смертью вафли есть
275
2
чернь давка и в луче из свода
картонный маг подносит жезл
в обмана гибельном завете
блестят змеиные глаза
базарных съезд ли шарлатанов
совет разгневанных богов
грядëт в багрянце кумачовом
в сединах паклевых чета
не упрекай что перепевом
незрелости всë занят я:
от лет всë в тот же мрак вперенных
шевелит смерть мои власы
с аляповатою косою
олеографией висит
Здесь нет толпы лиш – искажонный
от тайны – кто-то съел в тоске
разделом тут в молчаньи вафлю
чтоб убедиться в пустоте
– ты крем весь высосеш я ж корку
воспоминания сгрызу
276
3
вперëд влекут волнуя чуда
кричит высокий звездочот
вот на весах зодиакальных
юнона раков продает
за рифму штраф – огромным раком:
впился мне клещами в лицо
горит зодиакальным знаком –
вновь рифма и клещи ещо
ищу где можно здесь умыться
и тру горящее лицо
а ты тем временем блуждаеш
в толпе и как найти тебя?
в уборной нежные потоки
ладонь сиринга флейт сквозняк
никак не оттереть клещей мне –
остались чорные следы
а выпуклые отраженья
круглятся пучась на меня
подмигивают близнецами
и став в вершок прыг прыг в карман
смотрите горсть несу в кармане
стеклянных пучеглазых «я»
разбить с размаху и ногою
как огородник червяков
но где ты! как во сны вбегаю
в чуланы душные лотков
через магическую рухлядь
и в паутину головой
277
4
вот изобилья рог картонный
вот изобилья колесо
у лотереи обезьяны:
червонец за щеку и – фант
крутись крутись ты было древом
познанья пепелившим плоть
а нынче девам карусельным
сулиш капризные плоды
проставив все свои червонцы
я к рогу – можно из него
зажмурясь вытянуть бесплатно
оракул сложенный судьбы
он сложен голубем иль шлемом
корабликом или письмом
судьбу зажмурясь вынимаю
тяну гляжу – она пуста
зато при случае сплетенье
красивых слов – что красота!
вот розовые две минуты
из рога выпали у ног
о боги маги шарлатаны!
чтож значил этот гром и вой
посулы войны потрясенья
и после – ничего! пуста!
278
5
в поту от зноя и тревоги
от криков магов обезьян
ищу тебя кружась на месте –
нахал! гляди перед собой
– простите я – нет вы простите –
вот с фонарем идет монах
к нему: отец! мне посветите
а тут клещи за рифму – ах!
летят на голову мне раки
прорвался балаганный свод
и хлещут лавой зодиаки
тасуемых картонных вод
279
6
лежу полудыша стучатся
в глаза фонариком глядят – ах
вы не знали что за это
теперь и пуля и петля
– да но за что за что? где вины? –
а это что? – и весь в поту
я на столе своем всю свору
картонных магов узнаю
лежат чудовищные карты
уликой смертной – пробудись!
он их безжалостно тасует
и вкладывает в пистолет
спускаемся кружат ступени
и больше в небе нет прорех
ещо ступеней в жизни сколько?
в каком теперь созвездьи марс?
280
7
за занавесью голубой
уже клубясь проходят вздохи
родятся дива и стучит
тростями зал нетерпеливый
и взвилась: когтекрылый
враг дух гнусный обольщает деву
медузой солнца заслонясь
забрало рыцарь опускает
сраженье закулисный гром
миганье рампы зал не дышит
и верит как не верить тут
когда и в жизни вкруг всë то же
вот выйдет зритель в ноч свою
в мозгах на камне поскользнется
там выстрел тут большая тень
повисла мышью на глаголе
гляди: могилу мертвецы
себе последние копают
а рыцарь? от груди отняв
младенца – за ногу – о камень
и в доме ты поднявши перст
пророчиш мне за помидором
что возродится красота
с валютой павшей человека
но чу! погаснул свет и вой –
тревога гости налетают
и в погреб рушимся спасать
мы обанкрутившие кости
12.9.42
281
1 (8)
когда превратностью скитаний
в пыли скрипело колесо
нам ведьма бросила проклятья
вложив их в непристойный жест
она от хохота шаталась
провидев наш позор и смерть
а колесо в пыли скрипело
и рок толкал вперед его
свой вид стративши человечий
могилу роя для себя
тот ведьмин вспомнили мы хохот
и тверже стала нам земля
282
2 (9)
вот человек стоит на крыше
и вместе с ней сползает вниз
и в погреб скрывшиеся дети
объелись каменной трухи
и без того лишонный жизни
вот брат его идет на казнь
но от удара чорной плетки
в собаку обратясь бежит
вот – вот! а впрочем и собаке
от пули той же не уйти
и как узнать какая легче
людская иль собачья смерть
из лопнувших водопроводов
в развалинах текли ключи
там рылись люди с фонарями
искали заступом детей
за проволокой мертвых улиц
в чумной пустыне пес лежал
а человек что был на крыше
сейчас сидит и ест яйцо
283
3 (10)
мы шли я видел человека
висящего главою вниз
с руками связанными сзади
с согнутою ногой на крест
его лицо во тьме теплило
блаженной светлостью черты
потом нам встретился с ягненком
через плечо – его двойник
шел пастырь добрый нам навстречу
и взглядом метился в меня
взгляд настеж был широк и долог
и я потупившись лицом:
что значат знаки те спросил я
у своего проводника
а он костлявым хрустнув пальцем
в своих широких рукавах:
то близнецы сказал иссохшим
от страсти голосом: они
окрыты тайною но люди
зовут их просто – жизнь и смерть
284
4 (11)
во время светопреставленья
сидеть поглубже под землей
свистеть в свои пустые кости
и головою в такт качать
вот что осталось от привычек
великолепнейших веков:
от буколических овечек
и трагиков потрясших свод
о евмениды и елены
о добрый пастырь эпиктет
цимбал что огненной свирелью
в шекспировской ночи звучал
чертог прозрачный леонарда
органа сотрясенный пик
язык дерзнувший мир спасти
вселенной строгие проекты
он был несмертен горд и дерзок
он стал и смертен и смешон
в безумных голубых сединах
прикрывши птичий глаз лежит
к одру слетаются всë чаще птиц
крылопанцырных стада
разбито бомбами кладбище
гроба зияя вопиют
во время птичьего налета
сидеть поглубже под землей
свистеть в свои пустые кости
всë что осталось мертвецу –
дитя Корделия! напрасно
ты обливаеш персть слезой
ты напеваеш что воскреснет
лавр ставший высохшей лозой
285
5 (12)
не защищаеш больше нас
о древо жизни! ты листами
к нам черная слетает птица
железным клювом нас когтит
тот сук опустошон и высох
а эти – та же ждет судьба
растерзанная птицей плоть
летит с ветвей окровавлëнных
руно и поле голубое
в которое ты вверх вросло
покрыты брызгами сухими
как потолок у мясника
а в бездну воздуха спадает
заржавевший звенящий лист
сникает на лице богини
небеснозвëздноголубом
286
6 (13)
бывало из какой-то карты
дух дымом белым в потолок
чертог раздвинется а ноги
коснутся таинства земли
теперь же две кровавых карты
дано живым перебирать
возьмеш одну – восходит солнце
другую – над стеной луна
о две исшлепанные карты!
о как счастливы мертвецы
что проползти уже успели
сквозь время ужас и петлю
не в карты – в кости неживущий
готов в могиле поиграть
могила общая без досок
свободно голым мертвецам
бросают кости а старуха
кричит: отдайте – кость – моя!
кто здесь карга! считает кости
нас не считали в темноте
не имени тебе не камня
собачья яма и лежи
я сам вот рад что сохранилась
рука хоть череп разнесен
когда в великий полдень Ветхий
увидит снова свой народ
утешся старая! он кости
и наши ниточкой сошьет
287
7 (14)
в дни истребления народа
они сидели в темноте
и спор вели: что зло на свете
– один сказал устало: жизнь
другой сказал с гримасой: чувства
гнездятся в чувствах страхи боль
а третий возразил им: память
не надо помнить лучших лет
там девочка была – в то время
ещо не отняли детей –
она сказала строго: роги
у зла острющие и хвост
– тут дверь пробитая прикладом
распалась и ворвалась та
кого они не помянули
ни разу между смертных зол
собравшись вскоре под землею
продолжить диспут мертвецы
они по-прежнему остались
при разных мнениях о зле
288
1 (15)
капрал был рыцарь и настолько
что дамам выйти приказал
мужчины же с открытой плотью
пред ним построившись прошли
так был ещо один упрямец
открыт и тут же истреблен –
преступник родился пади ты!
а быть убитым не хотел
289
2 (16)
меж стен разрушенных шли двое
один сказал: народ что дал
пророков миру – меч в орало –
другой сказал подумав: здесь
и первый вновь: тех о тростинке
той непреломленной что ваш
учитель взял в пример – другой
в ответ рассказал: раздевайся
рубаху скинув и штаны
добавил первый: то за ними
вы месть любовью – а другой
шаг отступив приклад примерил
тут диспут кончился: собрав
на руку снятое умолкшим
христианин в пути обратном
себе ни слова не сказал
290
3 (17)
ещо скрывались под землей
по погребам домов сожжонных
когда же начали взрывать –
они на свет повыползали
схватив их повели толпой
то танец смерти был: качаясь
мертвец в объятьях мертвеца –
плясали на костях лохмотья
тот падал – павшего сапог
пинал мешком пласталось тело
потом за голову и ноги
и – в пропылëнных грузовик
когда же поднял пулемет
свирельное благое дуло
в мешках наваленных прошол
едва заметный жизни трепет –
то была эра: водолей
лил вместо звезд дождем кровавым
и бог вселюбящий на славу
победу грозную справлял
со мной ты можеш поменяться
столетьями невинный друг!
дай руку прямо со страницы
я соскочу на твой диван ты
в роман! но верь: удобней
такую жизнь читать чем жить
291
4 (18)
сойди в потопный сон низин
что трупный ил кусками кроет
нагнись к земле девкалион!
брось через спину влажный камень
кого вернеш движенью ты
в сад место пусто обращая?
открывших лож грехов музей?
искусства гениев лазурных?
ил из камней опять твоих
возникнет малых дел европа
до дней последнего потопа
стяжать гнести и убивать
292
5 (19)
лазурь крылатый обронил
пером цветком безвиднотканным
где с кистью ангел бородатый
стоял с органами в груди
в пожар луны в витраж во фрески
в прарафаэлевский соблазн –
всë чтоб чудовищных амфибий
бока расписывать под луг
в начале слово бе веками
чтобы учить – греметь – пленять
и – кончить на клейме машинном
и на синодике стенном
духовных математик гений
перечертивший план миров
дал косному подобье мысли
металл на крылья положил
и вот: малейшее из умных
хитрейший винтик из очков
(что я вчера искал с метелкой
с тревогою оползав пол)– восстал
ползучим и летящим
на сушах в водах и с небес
круша и план и дом и тело
и дело своего творца
293
6 (20)
сходили боги оставляя
в камнях земли гигантский след
с ключами истины у ведер
и очистительный как гром
чтоб в полноводье –летье духа
как в первых буквах бытия
восстал опять на человека
с петлей и камнем человек
восстал но в мерах небывалых
в злодействах от которых свет
плененный виденьем вселенной
ослепнув рухнуть обречон
вот на ладони между линий –
цыганке смысл их разбирать –
лег сморщенный окоченелый
иссохший тельцем ветхий бог
упавши в землю он способен
воскреснуть процвести опять
но можно ли ещо во гробе
в который истину искать!
294
7 (21)
крушится дело человека
от громов нижних: что гроза!
страшней небесных эти громы
что сеет умный человек
вот башня рушится из окон
вихрь пламя кто-то вверх пятой
а он звезду сквозь вихри ищет
на крыше огненной в дыму
не взрывы но трубы заветы
колеблют гробы и встают
в них мертвецы чтобы дивиться
как пляшет обнажонный мир
а мир – показывая пяты
пыль человека с них стряхнув
и рядом звери бьют пятами
ветвями пляшет хор дерëв
зияют огненные пасти
голодных душ гробов и царств
в ночь глада времени – безумный!
за плечи тëмный узелок
беги танцующей походкой
по скорпионам уголкам
в колоду символов тасуясь
в двумерность плоскую конца
Варшава 1942 – 1944
В АНТОЛОГИЧЕСКОМ РОДЕ
Дополнение к Ермию – в антологическом роде
295
1
персть струй прозрачная – что камень
обняв трепещет – голос свой
уж подает издалека мне
и плещет пойманной совой
бесплотные дробятся лица
всплывая падая на дно
меж них сейчас дрожа струится
блаженная моя ладонь
стремитесь струи бей живая
от внуков вестью в мир иной
и зачерпнув я возливаю
безвидную на прах земной
296
2
мысль трещинки что делит лоно
паросский непорочный склон
и бурям преданные склоны
омолнийных гранитных лон –
избравший камень ликом Боже
и в мертвом сущий и святой
отдохновенье дай мне – тоже
леч в прах под будущей пятой
297
3
власть дивную имеет камень
– живово крепче – надо мной
не горний – гор за облаками
но камень низкий под стопой
на улице сухие плиты
и гравия в саду зерно
булыжника солнцеповито
недвижной мыслию чело
их лижет языками пламень
из недр пылающей травы
и тянет преклонить на камень
груз поднебесной головы
298
4
Юре Клингеру
на закоцитные пероны
купив билет сквозь тьмы квадрат
где дымные хранят драконы
к стоянке огненных квадриг
брожу взволнованно по влаге
воздушней адовой теней
гляжу как с кранов виснут флаги
на части распятый орфей
здесь чаянье соединенья
из будущего веет ветр
и дышит грохотом сближенья
вздувая красным оком свет
предупрежденья
а в избушке
вагонной сонце процвело
цветет покрыло край подушки
и странник пьет огонь-вино
испил сорвал воткнул в петлицу
и озарен в своем окне
и уж его мелькают лица
луч пронося в мрак адов – мне
299
5
день умерший – день вновь воскресший
в навершии голубизны
я здесь тревоги страх понесший
за всех подобных нам за ны
высчитывающий зачатья
отмеривая смерти дань!
как воскрешонному начать мне
мой новый неизвестный день!
вот говорят – есть утешенье
даль зрению и сон для век
но живший в века разрушенья
не верит в сушу! человек!
300
6
повисшие безвесно домы
и голубиный шорох ниш
предутренний и незнакомый
лик негативный – смерть ли жизнь!
шаги мои вились по крышам
росли шуршащею травой
громонеслось навстречу: свыше
в жизнь первый рушился трамвай
чинил при вспышках недра улиц
таинственных кобольдов круг
и тень их превышала вдруг
домов гигантов падших лица
и этих каменных личин
чело венчанное звездами
впервые я узрел: их чин
их право ликое над нами
над стелящимся под ногой
над стертым в лике рабском
прахом
Он – ликий: явленный нагой
шел из веков безвейным взмахом:
фригийской шапочки крыла
ног оперенье жезл змеиный
и герметический хорал
гремел ему времен заменой
мог скрыться но не смертным
стать
наперстья та поять не может
ключ явленново: вечна стать
сиих: не тлеет не неможет
301
7
безумели в проектах лада
века но вечный Лад – один
прообраз совершенство-хлада
мил нам – отечественный дым
в очаг протянутые персты
и нектар древних щей во рту
внук! в родовые недра перстью
мохнатой веющей врасти
теней от предков надо мною
как вехи веют вихри косм
средь потопления дом ною
волноносимый микрокосм
302
3
внушаеш песни золотые
опять прохладою зрачков
как будто я влюблен /в тебя/ впервые
а за спиной не тьмы веков
когда шумят и свищут звуки
провижу помню зрю: века
бледны от капель крови руки
легки от вздохов облака
вращалось небо и молчало
и шол безумный как слепец
где вновь рождается начало
и всходит медленный конец
303
4
двойною слабостью окован
я слушал смерти свист двойной
когда ко мне вошол мальчишка
с цикорий цветом где глаза
цикорий цвет мне первым солнцем
он отрочества воздух и
какой-то ангел светлоносый
совсем уж тут из детства всплыл
я позабыл сказать что это
случилось в мире где окно
дыша в лицо вскипало книгой
открытой полной сочных звезд
а впрочем м б не было
ни мальчика ни звезд ни книг
ни смерти ни меня ни воен –
как жалостно совсем не быть!
304
5
часы песочные орел
у ног и гемисфера в длани
провидящий незрячий взор
движенье мягковые лани
пермесски девушки у струй
ключа так гордыми перстами
будили в струнах вещий строй
их наша скудость не пристала
в их лицах холод вековой
а на твоих плечах пушинки
тебе же белые морщинки
между бровей загладил зной
305
6
человечьих уст реченье
львов пустынное молчанье
быков на пастбищах дыханье
орлов над безднами паренье
включающий миры
квадрат
где
славимы тысячекрат-
но
орлы крылатым ореолом
быки рогатыми бегами
львы пламенным безумных ловом
и устья мудрости устами
306
лев
взалкав
и гривой
меж туч и звезд
взметнув игриво
побрел средь звездных гнезд
зодиакальным дивом
и дева на пути ей – страх
когтей замашек рыка зева
а он: не бойся ева:
хотя мой страшен род
но не опасен
тебе ж несет
прекрасной
почот
вот ослеп
царь твари
он носит хлеб
прекрасной в даре
и молоко и сот
несет любезной Гебе
и лунный сыр и сонца плод
и любит отдыхать на небе
у милых ног и астролог
союз их созерцая
свой чертит гороскоп
а Мать мерцая
вонзает серп
в сияний
сноп
307
8
поругание сотворила бехове:
к хвосту лошади бога привязаше
Кыев бичует Новегород в Волхове
жезлом отринув бога причиташе:
плыви боже проч до сыта попише
волсви возста беху на острие мече
пояху их князь пытаху рекущи:
чем будеши днесь ещо волхв же рече:
аще сотворю чюдесные вещи
князь же выньми топор и паде
мертв вещий
шед святый муж и узре на чюди
камень стоит се – бог скотий
ему ж пламень
жив возжигают и мовь творят люди
жезл подъяше муж поразише камень
сокрушише и древом творях чюдо
но отринут рече бог: аз есмь
твой Дед внуче –
како отринеш ся – единство наше
испытан рече бог: несть чюда
смерти паче –
чюдо сотворил волхв смерть прияше
Из цикла «В нави зрети»
308
4
день умерший – день вновь воскресший
в навершии голубизны
я здесь тревоги страх понесший
за всех подобных нам за ны
высчитывающий зачатья
отмеривая смерти дань!
как воскрешонному начать мне
мой новый неизвестный день!
вот говорят – есть утешенье
даль зрению и сон для век
но живший в века крушенья
не верит в сушу! человек!
309
5
в воздушьи души облаков
окованы каймою медной
горе горят – а от оков
персты чернеют персти бедной
она ковала их и вот
за это скована навеки
повержена полуживет
и веком давит тьма на веки
310
6
живет на суше человек
и ничего о ней не знает
тягот исполнен весь свой век
о крыльях отдыха мечтает
но нету времени лиш сон
и тот забудется поутру
и гроб от люльки отделен
пространством в тесную минуту
как жизнь ценить и лиш конец
суровый гордый полновесный
ее решает: спит мертвец
в своей заботе неизвестной
б.м. мыслит: счастье ты
где жизнь и время примирили
где утвержденные мечты
в непринимающем их мире
311
7
ночь этой жизни провести
дай серцу с бодрствующей мыслью
ей м.б. дано вступить
с тобой на неземную сушу
чтоб из ума не иссушить
безмолвьем убезмолви душу
во глубь себя сведи свой ум
когда же вкусит средоточья –
от сих сердечных мест и дум
сам отдалиться не захочет
312
1(8)
в час одинокий серый гость:
от груза согнутая трость
в руке – на лбу как змеи жилы
невидимой но явной силы
вокруг телесности венец
вошол как в жизнь входил отец
с библейским правом: опустился
на стул и вот в его ногах
я смертный темный отразился
в небесных дымных плоскостях
над жизни хладною золою
ладони голубиный взлет
и я небритою щекою
к сей ласке пахнущей смолою
и синей свежестью высот
313
2 (9)
лбом ощущая холодок
от окон белых вестью тленья
я знал: под миром бьет поток
всеогненного претворенья
тому кто смел в него вступить
и в таинстве стихий слиянья
остаться в прежнем виде жить
не страшны тления дыханья
за тем потоком есть предел
бессмертных: там лежит белкамень
на нем с рукописаньем дел
жена одета облаками
таинственно из мудрых строк
по глаголическим их склонам
начало и берет поток
сей бьющий в бесконечном оном
314
3 (10)
сновидец: часто в сновиденьи
я кем-то мудрым просвещон –
сон (запись): видел воскресенье
разверзли вещи недра лон
зашевелилось под ногами
вокруг из воздуха из стен
воскреснувшими мертвецами
вскипел развоплощонный тлен
тогда воскресшим возноситься
осталось – крестовидный взмах
от тел и платий отделиться
им помогал застывший прах
отпав от духов вознесенных
в земле личинками торчал
густея воздух оседал
теснимый стаей над вселенной
вскипавшей перстью из могил
проснулся в обморок в сознанье:
не жизнь ли то что смертью чтил
знак естества первоначальный
себе пределом полагал
краткомгновенный и случайный
не смерть ли жизнью почитал
315
Святочные октавы
1
Ни африканский бубен, ни свирель
в полях Непала пляшущего Кришны,
ни Кунг тсе, сна лишивший гонг, ни трель
распевных возгласов из древней Мишны,
ни хоровод, который водит лель,
бог жаркий, издали в апреле слышный –
стихам нас не учил. Наш пантеон
от Сумарокова: Омир, Анакреон.
2
Не потому ли так верны Камены
размерам русских медленных стихов –
бог избранный не ведает измены.
В венке зажегкшем вековых дубов,
в плюще, как плащ на вековые стены
спадавшем в шелесте резных листов,
дружили с русским гением богини,
покинув сень рощ лавровых и пиний.
3
Я в отрочестве Павловск помню. В парке
площадку Муз. Там юный Аполлон
стоял, их хороводом окружон.
Над каменными лицами их арки
живой листвы качались; арфы звон,
замшелых свитков шелест, говор жаркий
мне слышался в кругу ожившем их.
И в таинстве звучал мне первый стих.
4
Такой языческой крещеной девой
– был православным нам святой союз
с Каменами – ты мне свои напевы
несешь в изгнанье, дочь старинных Муз.
О утешений ритмы! Узы уз
слов гармонических, свободных слов... Пусть гневы
мы будим в критике, враге стихов.
Нет, проза – пошлый комментарий снов.
5
Блаженные распевные беседы,
когда никто не слышит в мире нас –
я так читал в полях волынских веды,
так слушал духов бестелесный глас!
Невинный лавр над ритмами победы
в ямбозвучащий полномерный час,
когда в стихах – смиренней нет занятий –
ищу я тайн мистических заклятий.
6
Годов тридцатых смирный человек –
декоративный матерьял парадов,
боев и митингов... Безумный век
мне тихим подвигом отметить надо.
Придя от белых вьюг и черных рек,
в стране подстриженной чужого сада
на камне европейских городов
я променять на звуки их готов.
7
Охотно верю – предкам было скушно
в российском Домике в Коломне. Нам же в нем
все милым помнится. Мы русским калачем
гостей иноплеменных прямодушно
готовы потчивать и здесь, в краю чужом.
Вот самовар картонный вьет послушно
бумажный пар, и Пушкина за ним,
одушевясь, цитирует Тувим.
8
О Муза! для коломенских идиллий,
благословенных Пушкинских октав
сойдем и мы – мир неизменно прав –
в смиренный дол печалей и насилий,
гримас бесовских, демонских забав,
и вспомним в утешенье: в мокрой пыли
варшавской мглы в посольство иль на бал
здесь некогда сам Гофман проезжал
9
в карете черной – и слуга безхвостый,
наперсником прикинувшийся бес,
ему нашептывал заклятья под навес
с подножки задней. Слово беса просто –
привычное, утратившее вес,
но сколько в нем магического роста.
Речей бесовских сладостна кудель –
и мчались бесы в русскую метель.
10
Теперь их нет. Пророчат не они
в завьюжном хохоте о русской смерти –
глухие демоны сменили бесов – верьте! –
вот почему так скучны стали мы:
насмешливы проказливые черти,
а демоны торжественно скучны.
Я юношей их часто видел в дыме
зорь огненных – суровыми, нагими.
11
Когда умнели августовски дни,
прозрачнели осенними кострами
дерев и туч, и властными стихами
я управлял небесными огнями, –
высокими волынскими ночами
являлись мне торжественно они –
гиганты черные, глухонемые –
и их приветствуя, леса склоняли выи,
12
леса гремели темною листвой.
Полями над изжаждавшей землей
шли демоны, и душною грозой
казалось людям приближенье духа.
У чресел их встречались громы глухо
и вспыхивали молнийной стрелой.
И пепелили, низвергаясь, громы
сердца людей, и пажити, и домы.
13
Ни плач о мертвых, заключенных, нет,
не в жестоте лишений одичанье –
был страшен мрачный демонский навет.
И видел я: – исполевает свет:
бездушит мир, скудеет состраданье.
И дух неволило негодованье.
Бежали мы, но и в чужом краю
я видел скорбной родину мою.
14
Тогда, я слышал, говорили: сон
проклятый – годы чуждого засилья,
насильем кто ответит на насилья,
тот победит – второй Наполеон.
Не спорил я – ведь знал, что был рожден
не человеком враг, что носит крылья,
и тенью их, точащей адский яд;
он жжет сердец богоцветущий сад.
15
На демонские мрачные забавы
единственный пророчил я ответ:
миротворенье ангельское славы
молитвенной, Фаворский умный свет,
благочестивость дней, – быть может лет.
И тихим подвигом мы будем правы –
от немоты молитв – движенья губ –
враг рухнет в бездну, как подмытый дуб.
16
Путь скудный, неизвестный и упорный.
Я изменил ему в тот день позорный,
когда взомнил, что можно волшебством
достигнуть легче власти, чем постом,
над демоном. Но в магии той черной
знакомой сладостью, холодным торжеством
магически мне ямбы зазвучали
и в снах орфических аттические дали,
17
и гул эпический громады влажной вод
вновь огласил безумный хоровод
полуязыческих кровавых таинств.
Священный колос факелом цветет,
и Муза с лирой каменною манит –
мне чудилось – в успенье – тайный грот,
и оживает лира и над нами
звучит – до слез – знакомыми стихами.
18
Так в час решающий я был смущен
игрой бесовской. Детский полусон:
парк Павловский, в нем Музы, Аполлон
– вы, в отрочестве виденные боги, –
сказалось все. И я сошел с дороги,
где умный свет на мир струился строгий.
И в тайнопись страстей, стихий, светил
я ум свой возмущенный погрузил.
19
Услужлив Враг: в полях волынских встретил
я старца странного. Безумец жил
в заброшенном окопе. Он сложил
очаг из кирпича, на нем варил
похлебку из корней. Был странно светел
безумца облик. Он меня отметил,
мне фолианты древние раскрыл
– он спал на них – и тайну мне вручил.
20
Она была в магической колоде
старинных карт. Их знаки изучал
я в одиночестве ночами (на свободе
от дней, крутивших свой ленивый вал,
как тот орган, что в детстве на комоде,
стуча и щелкая пружиной, напевал
тягуче менуэты и романсы),
раскладывал волшебные пасьянсы.
21
Дух пламени, дух камня, влажный дух,
воздушный дух – войдите в язь и слух.
Вот немота по миру – снежный пух
расходится и снова – снова – снова
от лона оглушенного земного
до лона отраженно мирового
восходит трижды возглас – трижды три:
стань камнем – каплем – воздухом – сгори!
22
В тот год сурово было Рождество.
Мир, снегом оглушонный, ослепленный,
нехристиански правил торжество
священной ночи. Мрачно озаренный
лампадой керосиновой, зажженной
с молитвой духам, жаркий, воспаленный
я свой пасьянс магический метал,
записывал, клал на распев, марал.
23
И совершилось – может быть случайно
сложились карты, может быть истек
какой-то духам нареченный срок...
Он темен был, но был прекрасен – тайна
в чертах его светилась; был высок
и произнес так странно слово Бог –
от непривычки, может быть, от боли,
но я велел, испытывая волю.
24
И две минуты был в моих руках
весь мир. Я был всесилен. Взмах
ресниц, движенье брови, слово
повелевало духам. И готово
то слово было прозвучать в веках.
Но упоенье – в том не было злого –:
миг достиженья, власти, торжества
меня сковал. Кружилась голова.
25
Я представлял обугленных томленьем
во власти демонов, уже повитых тленьем –
их заживо гниющие тела...
И я встаю, торжественным движеньем
кидаю свет – летит звездой стрела –
горит страна – и черная зола
испепеленных демонов по свету
рассеяна –: взял прах, подул и нету
26
его в руке – ладонь пуста, чиста.
И белый мир дрожащего листа –
клочек бумаги я чертил стихами,
вдруг властно зазвучавшими словами
неповторимыми... и срок прошел – стопами
неслышными он вышел – гость.
Пуста
стояла комната, когда, опомнясь, снова
я обратил к нему лицо и слово.
27
Я был один. С волнением каким
и исступлением я повторял заклятья.
Исчез как прошлое бесследно... дым
так без следа не исчезает... Братья –
когда я брат вам – чтò костры, проклятья
в сравнении с отчаяньем моим.
Разбилась чаша – смертный умирает –
– он жив... но дух бесследно исчезает.
28
Рассказывают,– маги оживляют
своим земным холодным колдовством
умерших трупы. Волей их фантом
среди живых за ними повторяет
движения, притворствует, играет
живого. Вот таким же мертвецом
я стал с тех пор и должен был учиться,
как говорить, смеяться и дружиться.
29
Но, как всегда, был утешитель стих.
Распевные размеры прозвучали,
услада вечная, которой освящали
любовь, пиры, раздумья дней земных
издревле смертные. О Муза – мир твой тих!
А родина... обугленные дали,
под снегом трав усохших мертвый пук,
под снегом шрамы вознесенных рук
30
все снятся мне кошмарами... немного
оставлено неисследимых прав
еще за сердцем, праведным у Бога...
Смолкаю, близится исход октав,
еще отмерено стесненной речи строго
две строчки ямбов... Тридцать малых глав,
так благостно звучавших мне вначале,
пресеклись этой точкою печали.