е товары, ввозимые в Испанию, просят также мануфактуристы Реймса, Амьена, Аббевиля, Манса, Шоле, Сен-Кантена. Мало того. Они просят о понижении вывозной испанской пошлины на шерсть, в которой нуждается французская промышленность, и чтобы не меньшей пошлиной была обложена испанская шерсть, отправляемая в Англию через ту же Португалию и тоже под предлогом торговли с Португалией[9]. Мы видим, что инициатива предъявления требований к Испании принадлежит Наполеону. Но значит ли это, что все перечисленные пункты претензий французской торговли и промышленности к Испании — лишь простые придирки, благовидные предлоги для начала дипломатической, а потом и военной кампании? Ни в каком случае: еще в 1806 г. шла речь о необходимости бороться со враждебным отношением Испании к французской торговле; и мы знаем, что еще до революции и в первые годы революции Испания была тем рынком, из-за которого шла борьба Англии с Францией. Победить английскую конкуренцию, могучую благодаря своей технике, отвоевать у Англии этот рынок путем политического давления или прямого завоевания — эта мысль не могла казаться представителям французской промышленности ненужной или нелепой; и прежде всего круто изменить этим политическим давлением всю таможенную систему Испании на пользу Франции и в ущерб Англии значило отчасти компенсировать потерю, уменьшение или разорение других европейских и внеевропейских рынков в 1805–1807 гг.
Едва только началось завоевание Испании, как повторилась та же история, что с Италией: французские промышленники нашли, что и Испания вовсе не нуждается в самостоятельной промышленности. Парижские купцы скупили в мае 1808 г. громадное количество (1500 кип) хлопка в Барселоне, где он мог очутиться, когда еще Англия могла туда ввозить (а Испания пропускать) колониальные товары. Так как каталонские и вообще испанские фабриканты сами нуждались в хлопке, то барселонские власти воспретили вывоз этого хлопка во Францию (т. е., вернее, воспротивились самому совершению сделок), тем более что испанцы чуть не начали беспорядки по этому поводу. Французы, жалуясь своему министру внутренних дел, заявляют, что «испанские прядильщики потребляют мало и не нуждаются во всем хлопке, который есть в Каталонии», и министр становится на их сторону по двум резонам: во-первых, во Франции мало хлопка и, во-вторых, между Испанией и Францией теперь (вследствие того, что Наполеон низверг прежнюю династию и возвел на испанский престол своего брата) «существует своего рода общность интересов» (l’espèce de communauté d’intérêts)[10].
Конечно (в первые же месяцы после начала завоевания), повторялись жалобы насчет «сложности» ее тарифа, «произвола» таможенных порядков, вредящих французской торговле (даже выражения употреблялись почти дословно те же, как и относительно Италии)[11].
В 1809 г. ставится на очередь вопрос о франко-испанском торговом договоре, и министр внутренних дел представляет Наполеону в высокой степени характерную для тогдашней Франции записку. Прежде всего нужно ловить момент, потому что «обстоятельства, соединяющие теперь оба государства, таковы, что, может быть, никогда уже подобных не случится в истории Франции и Испании». Эти обстоятельства слагаются из двух таких элементов: 1) «король из императорского (французского) дома занимает мадридский престол; его привязанность и его признательность к Вашему Величеству располагают его к согласию на наши предложения»; 2) «испанская нация своим поведением дает императору французов все права завоевания». А потому все заставляет и испанский народ, и его государя подчиниться всему, что угодно будет Наполеону потребовать в интересах французской торговли[12].
Наполеоновское правительство желало в Испании исправить дело, испорченное с 1759 г., с восшествия Карла III, когда ряд высоких или даже прямо запретительных ставок сильно уменьшил французский сбыт на полуострове. На некоторые сорта шелковых материй, атласа и т. д. эти ставки доходили до 49–80–90% стоимости, иногда превышали ее. Но способ, предложенный министерством внутренних дел Наполеону, был весьма радикален: решено было «рассматривать провинции и население Испании как провинции и население французские», а потому исключить из испанского торгового оборота все остальные нации[13]. Но есть препятствие: как ни оберегать испанские границы, все равно английские товары хлынут через Испанию во Францию, а потому, откровенно говоря («disons le franchement»), нельзя установить между обеими нациями полное равенство, а следует устроить так, чтобы Франция получала из Испании беспрепятственно все нужное ей сырье, но чтобы Испания не могла ввозить во Францию мануфактурные товары. Самое любопытное — это то, что министр не особенно советует Наполеону доверять испанскому правительству (т. е. его же брату Иосифу) в деле борьбы с английской контрабандой: ведь английская торговля выгодна Испании и поэтому нужна испанскому правительству[14]. Итак, Франция ввозит в Испанию все, Испания ввозит без вывозной пошлины во Францию сырье — таков должен быть коренной принцип торгового договора.
В 1810 г. французское правительство добилось весьма значительного понижения таможенных ставок на ввозимые в Испанию французские фабрикаты. Ставки на шерстяные товары были понижены на 25–30%, на некоторые шелковые товары, шелковые кружева — на 33–35%; хлопчатобумажные товары, прежде воспрещенные вовсе к ввозу, теперь были допущены; точно так же были сняты запреты с других товаров, по существовавшим прежде правилам не допускавшихся в Испанию. И это еще должно было стать лишь началом дела: предвиделся франко-испанский торговый договор, который, по мысли французских министров, должен был еще более облегчить Франции завоевание испанского рынка[15].
По мнению Главного торгового совета, положение вещей (в конце 1811 г.) в Испании таково, что всякая потеря в сбыте французского товара знаменует собой выигрыш для англичан, все равно, в покоренной или непокоренной части Испании[16]. Сама Испания не может себе доставить нужных фабрикатов, границы ее открыты почти всюду (с моря) для англичан, границы между покоренными и непокоренными ее частями изменчивы, неясны, неверны: французская и английская индустрия стоят лицом к лицу и могут в борьбе полагаться лишь на свои силы. Вывод был ясен…
Конечно, неспокойное состояние, вызванное хроническим восстанием против французов, сильно вредило сбыту товаров. Но по мере сил Наполеон охранял эти товары manu militari. Еще в середине 1810 г. купцы просили Наполеона приказать военным властям, занимающим Испанию, оказывать защиту и покровительство французским торговым обозам[17] (и он исполнил их просьбу). Впрочем, риск покрывался громадными выгодами, которые манили французских торговцев и промышленников: испанцы нуждались во всем, особенно в материях (шерстяных, бумажных, полотняных), и цены на эти предметы стали непомерно высокими[18].
2. Другая тенденция французских промышленников находила еще более горячее сочувствие в Наполеоне обеспечить за французскими мануфактурами монопольное пользование испанской шерстью (в сырье) значило не только доставить огромные преимущества отечественной промышленности, но и нанести страшный непосредственный удар англичанам, которые тоже не могут обойтись без испанской шерсти.
Франция, французская суконная промышленность всегда нуждалась только в испанской шерсти; до такой степени только в ней, что когда (в 1797 г.) явилась полная возможность распоряжаться итальянским овцеводством и министру внутренних дел была подана мысль воспользоваться в этом отношении Церковной областью, министерство не нашло нужным это сделать и очень характерно мотивировало свой отказ[19]: зачем итальянская шерсть, когда французские фабриканты нуждаются исключительно в испанской?
Конечно, еще в 1805 г. французские промышленники, мечтавшие изгнать англичан с испанского рынка и преградить им возможность закупки испанской шерсти, знали[20] хорошо, что эта мера больно ударит не только англичан, но и испанцев; но ведь на то и существует императорская армия, чтобы жалобы испанцев не могли иметь практических последствий.
Французы знали, что значит для испанцев разрыв торговых сношений с Англией, знали испанскую поговорку paz con Inglaterra у guerra con todo el mundo, и хотя возмущались ею[21], но хорошо понимали, на какой почве могло вырасти и окрепнуть представление, что для Испании мир с Англией важнее всего, что при мире с Англией ей не страшна война со всем светом.
Наполеон прекрасно понимал еще в 1800 г. (после Маренго, конечно), что Англия с трудом пойдет на мир, и, говоря с Редерером об успехах своей политики, которые именно и мешают миру с Англией, он прежде всего упомянул об Испании[22], а уже потом об Италии и других странах, хотя, строго говоря, Испания в конце 1800 г., когда происходил разговор, была гораздо менее ему подвластна, чем, например, Италия. Когда я впервые читал мемуары Редерера, я удивился несколько, почему Наполеону прежде всего пришла в голову Испания? Теперь мне это вполне ясно: полное порабощение Италии Наполеоном было для Англии менее убыточно, чем даже просто большое дипломатическое его влияние на Пиренейском полуострове, и он знал это отчетливо.