(МИСС МЕРИ)
ДОН-ПЕППИНО
Жар упал. На берег моря
Шумно в сад толпа валит,
И кругом, по звонкой лаве,
Экипажей рой летит...
Звон колес, и блеск, и хохот...
Крик и щелканье бичей!..
Всё-то к саду мчится, к морю,
В сень каштановых аллей.
«Что за женщины!» — бормочет
Северянин от души;
Северянки ж прибавляют:
«И мужчины хороши!»
Хороши! но вот, смотрите —
Из красавцев Аполлон!
Как он божески спокоен,
Точно нектаром вспоен!
Даже эта эспаньолка,
С шиком лондонским наряд,
Даже розочка в петлице
Сходству с богом не вредят!
Вот он бросил свой миланский
Щегольской кабриолет,
Входит в сад — в толпе движенье,
Все глядят ему вослед...
Аполлон!.. Но вот к мисс Мери
Олимпиец подошел...
Вкруг нее как будто вспыхнул
Тотчас светлый ореол...
Ах, я чувствую, неловко
Ей от этих черных глаз,
Хоть глядит он так покорно,
Говорит полусмеясь...
И, должно быть, в этом взгляде
Власть и сила без границ!
Ледяных я знал красавиц,
Величавых, гордых львиц...
Но взглянул он — прочь величье!
Эта львица перед ним
Тише, тише — и уж смотрит
Вдруг зверком совсем ручным!
Так и ластится, и ходит,
И с него не сводит глаз...
О, мисс Мери, о, мисс Мери!
Признаюсь — дрожу за вас!
«БОЖЕ МОЙ, КАКАЯ НЕГА...»
Боже мой, какая нега
В этих палевых ночах!
Всё как будто замирает
В сладострастных, жарких снах!
На цветы посмотришь — право, —
Покраснеешь со стыда!
Как ласкаются, что шепчут
И что делают — беда!
Нет, домой скорей, мисс Мери!
На замок скорей балкон!
Прогоните дон-Пеппино...
Он отважен и влюблен...
В эту ночь как раз забудешь,
Что дозволено, что грех,
И в одну минуту сердце
Скажет вам: всё вздор и смех
«ВОТ СМОТРИТЕ, О МИСС МЕРИ...»
Вот смотрите, о мисс Мери,
Весь на арках, весь сквозной,
Королевы Иоанны
Замок темный и немой.
Днем в тот замок ездят даже
Кушать устрицы — там вид
Чудный к морю, и беседка
Виноградная стоит.
По ночам — другое дело!
Не пройдет вблизи руин
Без воззвания к мадонне
Босоногий капуцин;
В страхе ослика колотит
Здесь погонщик в поздний час,
И бежит проворной рысью
Сам, за хвост его держась;
И с компанией веселой
Из Пуццоло каретьер
Только с хлопаньем и гиком
Пролетит во весь карьер.
Слух идет о королеве,
Будто черт, поспоря с ней,
По ночам ей обязался
Приводить богатырей;
Что в своих объятьях много
Их замучила она,
Но доселе не сказала:
«Мне довольно, сатана!..»
И в урочный час, сияя
Красотой могучей жен
Тех железных, тех кровавых,
Полуварварских времен,
В замок свой она приходит...
Стражи тут тревогу бьют,
Видно, как пажи в аркадах
С канделябрами бегут,
И в короне многоцветной
В свой чертог она идет,
И с своей порфирой алой
То мелькнет, то пропадет...
И безумцев так и тянет
С ней, женой богатырей,
Испытать и пыл, и негу
Нам неведомых страстей.
Раз и я был, о мисс Мери,
Этой чарою объят...
Долго ждал я, скоро ль в окнах
Канделябры заблестят...
И когда б тут не промчался
Мистер Джона экипаж,
И при белом лунном свете
Не мелькнул мне образ ваш —
Образ, полный тем прозреньем,
Торжеством и тишиной,
Что в страдальцах пред кончиной
Поражает нас порой, —
Я клянусь вам, о мисс Мери,
В эту ночь с ее луной,
С этой негой — я не знаю,
Что бы сделалось со мной!
К МИСС МЕРИ
Se io fossi un angelo[28]
Когда б я ангел был небесный,
Тебя б на небо я умчал,
И, полон радости чудесной,
С тобой к всевышнему предстал,
Чтобы — о чистое созданье! —
Средь ликованья горних сил
Он красоты твоей сиянье
Лучом бессмертья озарил!
«Океан кидает волны!
Всё глядит к звезде своей!
И в волнах, на каждом взломе,
Блещет свет ее лучей.
Упади, звезда златая,
Упади ко мне на грудь,
А не то ведь я сумею
И до неба досягнуть!»
«ВЕСЬ НЕАПОЛЬ ЗАЛИТ ГАЗОМ...»
Лишь в одном окошке лампа:
За газетой мистер Джон...
Точно саван примеряя,
Times[32] развертывает он...
За работой вы, мисс Мери!
Как идет румянец к вам
И рассыпанные просто
Ваши кудри по плечам!
Блеск в глазах... и грудь как дышит...
Так, я видывал не раз,
Дышит птичка, из-под лапы
У кота освободясь...
«Я ЛЮБЛЮ В CAFE D'EUROPA...»
Я люблю в Cafe d'Europa[33]
Смех и шум во всех углах,
Серебро, хрусталь на звонких
Беломраморных столах.
Всем тут весело: французам
С вечной сахарной водой,
Савве Саввичу с шампанским
И с котлетой отбивной.
Итальянцы ж, как на бале,
Все во фраках щегольских...
Лишь блестящий дон-Пеппино
Нынче что-то приутих.
«Вот уж каменное сердце! —
Он шипит. — Невмоготу!..
И дает же им Создатель
Неземную красоту!..
Чай, сидит теперь и пишет
Про Неаполь чепуху
Своему такому ж точно
Ледяному жениху!
Вздохи шлет свои в Калькутту,
Где Альфред ее лет пять
Сеет мак, во имя Мери, —
Чтоб китайцев отравлять!»
«КАКОЕ УТРО! СТИХЛИ ГРОМЫ...»
Какое утро! Стихли громы,
Широко льется солнца луч,
Горят серебряные комы
За горы уходящих туч...
Какое утро!.. Море снова
Приемлет свой зеркальный вид,
Хотя вдоль лона голубого
Тяжелый вздох еще бежит;
И — след утихнувшего гнева —
Бурун вскипает здесь и там,
И слышен гул глухого рева
Вдоль по отвесным берегам...
Плыву я, счастьем тихим полный,
И мой гребец им дорожит:
Чуть-чуть по влаге, сам безмолвный,
Веслом сверкающим скользит...
Молчит — и лишь с улыбкой взглянет,
Когда на нас от берегов
Чуть слышным ветерком потянет
Благоухание цветов:
Как будто сильфов резвых стая,
Спрыгнув со скал, дыша теплом,
Помчалась, вся благоухая,
Купаться в воздухе морском...
7 мая 1859, Неаполь
К МИСС МЕРИ
Перед тобой синеет море,
Заря играет по горам,
Но как тоскующая лебедь
Блуждаешь ты по берегам;
За убегающей волною,
Сжимая руки, ты следишь,
И «где он? где? скажи, о море!»
В пустыню с воплем говоришь!
«КНЯЗЬ NN И ГРАФ ФОН ДУМ — ЕН...»
Князь NN и граф фон Дум — ен,
Мичман С., артист Б — ин,
Мечут с хохотом червонцы
В глубину морских пучин.
За червонцем в ту ж минуту
Мальчик — прыг! исчез в водах, —
И уж вынырнет наверно
С золотым кружком в зубах...
Молодец!.. Но, милый мальчик,
Знаю бездну я одну...
Сам господь червонцев всыпал
Много в эту глубину, —
Только дна ты в ней не сыщешь!
Эта бездна, милый мой,
Сердце мраморной мисс Мери,
Англичанки ледяной!
«В ТЕМНЫЙ ХРАМ ОДИН ПРОКРАЛСЯ...»
В темный храм один прокрался
Луч полдневный, озаря
Два-три белых покрывала
Из толпы у алтаря.
Тихо! точно как на отдых
Собрались в прохладный храм —
Эти ангелы под своды,
Эти люди к алтарям.
Вы войдете: что малюток
Улыбается! что глаз —
Черных глаз — в толпе безмолвной
Подымается на вас!
«ВОТ С РЕЗНОЙ КАФЕДРЫ ГРОЗНО...»
Вот с резной кафедры грозно
Держит речь к толпе монах
И к огромному распятью
Припадает весь в слезах.
«Се страдалец! — восклицает —
Острый терн чело язвит!
Се божественные ребра!
Кровь ручьем из них бежит!
Он за вас приемлет муки!
Вам же трудно для него
Обуздать порывы плоти,
Страсти сердца своего!..»
И толпа вокруг рыдает,
Всё готова обуздать, —
Лишь бы, выйдя вон из храма,
Черных глаз не повстречать.
«АХ, МЕЖ ТЕМ КАК ВЫ СТОЯЛИ...»
Ах, меж тем как вы стояли,
На решетку опершись,
В темном храме, и душою
В светлый купол унеслись, —
Я глядел на вас, мисс Мери,
Понял я ваш грустный взор! —
Этих ангельчиков с вами
Я подслушал разговор.
«Жаль, что ты для нас чужая!» —
Вам сказали. «Но, увы!
Воротиться невозможно!» —
Отвечали кротко вы.
«У тебя так много горя!
С кем ты выплачешь его?»
— «С кем? Одна! сама с собою!
Вкруг — пустыня! никого!»
«Кто в пути тебя наставит?»
— «Ум!» — «Всё ум!.. а сердце что ж?»
— «Ум для сердца лучший кормчий!»
— «Лжешь, мисс Мери, право, лжешь!
Мы ведь знаем — как ребенок,
Сердце скажет вдруг: «хочу» —
И прощаем!..» — Вы ж с улыбкой:
«Но сама я не прощу!»
Тут поднялись вы — и легким
Наклоненьем головы
С светлым сонмом сил небесных,
Как с детьми, простились вы...
«ЗОЛОТОЙ АРХИЕПИСКОП...»
Взоры всех на склянке с кровью...
Только кровь всё не кипит...
Сан-Дженнаро, Саи-Дженнаро!
Или ты на нас сердит?
Или есть меж нами грешник?
Бейте ж в грудь себя сильней!
Бейтесь об пол головами!
Плачьте громче, горячей!
Донна Анна! ты, Джульетта!
Подвели ль вы счет грехам?
И на исповеди всё ли
Перечли духовникам?..
Да не я ли уж помеха?
Я ведь здесь совсем чужой!
Не мисс Мери ль? Но мисс Мери
Уж уехала домой.
Мимоездом в Сан-Дженнаро,
В амазонке и с хлыстом,
Появлялася мисс Мери...
Взгляд лишь бросила кругом —
Боже! точно льдом пахнуло
От нее на всех на нас —
Льдом полярным, правда, чистым
И прозрачным, как алмаз!..
Мистер Джон один остался
И во все глаза следит
За движеньями прелата,
Что пред склянкою стоит.
НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
Далеко, на самом море,
Я построю дом
Из цветных павлиньих перьев,
С звездами кругом.
Вставлю в них кругом сапфиры,
Жемчуг, бирюзу,
Жить туда со мной навеки
Нину увезу.
И едва кругом с балкона
Нина поглядит —
«Солнце всходит! Солнце всходит!» —
Всё заговорит!
ЕЩЕ ИЗ НАРОДНОЙ ПЕСНИ
Не хочу я смерти ждать,
Ждать до старости постылой,
Умирать — так умирать
От ножа, в глазах у милой!
Станет вдруг она тогда
Говорить — о чем молчала,
Целовать — как никогда
До того не целовала!
«ЧТО ЗА ШУМ И КРИК? О БОЖЕ!..»
Что за шум и крик? О боже!
Нина! Ты ль, моя краса,
Так безжалостно вцепилась
Лоренцино в волоса!
Точно молния блеснула,
Видел я, в глазах твоих —
И из ангела в тигрицу
Превратилася ты вмиг!
А всё вы виной, мисс Мери,
Что смотрели на него
И этюд нашли в нем чудный
Для альбома своего!
«ВЫ ПОВСЮДУ — О МИСС МЕРИ!..»
Вы повсюду — о мисс Мери! —
В этот зной!.. Лучи палят,
Сотни каторжников красных
Гору белую сверлят...
Что вы взорами впилися
В этот пестрый сброд людей,
В эти бронзовые лица?
Иль вам чуден стук цепей?
Или вам в толпе несчастных
Дико видеть смех и спор,
И трагические позы,
И комический задор?
Знаю — «мучеников мысли»
Всё вы ищете меж них,
Чтобы несколько им бросить
Утешенья слов святых!
О, под этим ясным небом,
Посреди счастливых лиц —
Эти люди ведь опасней
И бандитов, и убийц!
Их катоновская мрачность
И улыбка злая их
Навели б и страх, и скуку
На людей и на святых!
И, спасибо, их далёко
Убирают здесь — туда,
Где и солнце ненароком
Не бывает никогда!
ДВА КАРЛИНА
Эй, синьор! хоть два карлина
Дайте мне за что-нибудь!
Спеть вам «Bella Sorrentina»?[35]
Или пыль с сапог стряхнуть?.
Боже мой! С какою злобой
Вы кричите: «Негодяй!»
Здесь Неаполь! Здесь особый
И народ, и самый край!
Много есть народов умных,
Но философ — наш один,
Хоть живет средь улиц шумных,
Как поэт и арлекин!
Богачи и ладзароны —
Всё одна душа! У всех
Счастье — те же макароны,
Те же песни, тот же смех!
Наши песни — что их краше?
Как цветы из недр земных,
Из груди певучей нашей
Так и тянет солнце их!
Смех нам хартия! Захочет
Деспот сжать нас — смех уж тут:
Знак, два слова — и хохочет
Весь Неаполь, всякий люд!
Мирно с церковью он ладит,
Да и церковь ко двору!
Для него мадонну рядит,
Как невесту на пиру!
Галлы, немцы, арагонцы
Спор вели из-за него —
Он, от всех ловя червонцы,
Не стоял ни за кого!
Всё равно, кто правит нами —
Тот иль этот!.. Здесь один
Над рабами и царями
Есть повыше господин...
Вон — чудовище! — открыло
К ночи огненную пасть —
Точно ждет, сбираясь с силой,
Только знака, чтоб напасть!
Не минуем верной кары!
Нынче ль, завтра ль — всё одно!..
Уж подземные удары
Ночью будят нас давно,
И колеблющейся лентой
По прозрачным небесам
От Пуццоло до Сорренто
Дым стоит и здесь, и там...
Всё, что дышит, — гибель чует
И, бояся опоздать,
Веселится и ликует...
Человеку ль отставать?
Лучше петь, забывши горе,
Перед часом роковым,
Как поглотит огнь иль море
Почву шаткую под ним...
Ах, ужасная картина!
Вдруг порвется жизни нить...
Так что... ваши два карлина...
Перед смертью, может быть!
ТАРАНТЕЛЛА
Нина, Нина, тарантелла!
Старый Чьеко уж идет!
Вон уж скрипка загудела!
В круг становится народ!
Приударил Чьеко старый...
Точно птички на зерно,
Отовсюду мчатся пары!..
Вон — уж кружатся давно!
Как стройна, гляди, Аглая!
Вот помчалась в круг живой —
Очи долу, ударяя
В тамбурин над головой!
Ловок с нею и Дженнаро!..
Вслед за ними нам — смотри!
После тотчас третья пара...
Ну, Нинета... раз, два, три...
Завязалась, закипела,
Всё идет живей, живей,
Обуяла тарантелла
Всех отвагою своей...
Эй, простору! шибче, скрипки!
Юность мчится! с ней цветы,
Беззаботные улыбки,
Беззаветные мечты!
Эй, синьор, синьор! угодно
Вам в кружок наш, может быть?
Иль свой сан в толпе народной
Вы боитесь уронить?
Ну, так мимо!.. шибче, скрипки!
Юность мчится! с ней цветы,
Беззаботные улыбки,
Беззаветные мечты!
Вы, синьора? Вы б и рады,
К нам сердечко вас зовет...
Да снуровка без пощады
Вашу грудь больную жмет...
Ну, так мимо! шибче, скрипки!
Юность мчится! с ней цветы,
Беззаботные улыбки,
Беззаветные мечты!
Вы, философ! дайте руки!
Не угодно ль к нам сюда!
Иль кто раз вкусил науки —
Не смеется никогда?
Ну, так мимо!.. шибче, скрипки!
Юность мчится! с ней цветы,
Беззаботные улыбки,
Беззаветные мечты!
Ты что смотришь так сурово,
Босоногий капуцин?
В сердце памятью былова,
Чай, отдался тамбурин?
Ну — так к нам — и шибче, скрипки!
Юность мчится! с ней цветы,
Беззаботные улыбки,
Беззаветные мечты!
Словно в вихре мчатся пары,
Не сидится старикам...
Расходился Чьеко старый
И подплясывает сам...
Мудрено ль! Вкруг старой скрипки
Так и носятся цветы,
Беззаботные улыбки,
Беззаветные мечты!
Не робейте! Смейтесь дружно!
Пусть детьми мы будем век!
Человеку знать не нужно,
Что такое человек!..
Что тут думать!.. шибче, скрипки!
Наши — юность и цветы,
Беззаботные улыбки,
Беззаветные мечты!
LACRYMAE CHRISTI[38]
На Везувии пустынник
Жил уж много лет;
Был здоров, румян и весел,
Хоть давно уж сед;
Но, живя в уединенье,
Говорить отвык
И что год, то становился
Туже на язык.
Жил он, жил, молился богу,
Виноград садил —
Виноград же этот в мире
Всем известен был:
Только он давал густое,
Темное вино...
Под названьем Слез Христовых
Славилось оно.
И хотя к нему названье
Не Христовых слез,
А скорее Слез Титана
Лучше бы пришлось —
Жгло оно и страсть будило —
Но, увы! старик
В мифологии не смыслил,
В жизнь не видел книг...
А могучих лоз обилье,
В простоте своей,
Всё приписывал мадонне,
И молился ей,
И за каменной оградой
У своих ворот
Ей часовенку поставил —
От всех бед оплот!
Так шли годы. На Везувий
Вечно шел народ;
К старику уж верно каждый
За вином зайдет;
Только вот — уже с неделю
Стал вулкан бурлить;
Старика предупреждали,
Что уж худу быть!
Что геологи пугают
Близкою бедой, —
Но старик лишь улыбался
И махал рукой.
Только вот с своей постели
Он был сброшен вдруг
От подземного удара...
Смотрит — ад вокруг!
Из жерла вулкана — пламя
Огненным снопом!
Гром — как будто сотни пушек
Грянули кругом.
Всюду лопают вулкана
Черные бока —
И течет из недр их лавы
Светлая река...
Ослеплен и задыхаясь,
Еле жив старик;
Чуть дополз он до часовни,
К ней лицом приник,
Лоз пригнул к себе — но листья
Свертывает жар,
Кисти лопают и каплют,
И идет с них пар...
Этих лоз, что возращал он,
Что в его дому
Разливали столько счастья —
Стало жаль ему,
И, себя забыв, к мадонне
Вдруг он простонал:
«Сохрани мой виноградник» —
И без чувств упал.
Вопль услышала мадонна:
Лава обошла
Вкруг стены и знаменитых
Лоз не обожгла.
И старик потом был найден,
В чувство приведен,
И досель живет, остывшей
Лавой окружен.
Только вот что вышло худо:
К кратеру горы
Уж совсем другой дорогой
Ходят с той поры;
Пьют вино уж у другого!
Старец перестал
Виноградник свой лелеять —
Виноград пропал...
С ним он сам почти что высох:
Вечерком сидит
У ворот и на часовню
Грустно он глядит:
«Помолился я мадонне, —
Думает, — тогда,
Да не выразился ясно!
Вот моя беда!»
«ВСЁ ТЫ БРЕДИШЬ АНГЛИЧАНКОЙ...»
Всё ты бредишь англичанкой,
Что сегодня на заре
Оссиановскою тенью
Пронеслася по горе...
Я уверен, Савва Саввич,
Что и ослик серый твой
Всё арабской кобылицей
Нынче бредит день-деньской.
Странно б было, если б даже
Вы в сужденьях разошлись —
Он — о кровной кобылице,
Ты — о кровной этой мисс!
«ВСЕМ ТЫ ЖАЛУЕШЬСЯ ВЕЧНО...»
Всем ты жалуешься вечно,
Что судьбой гоним с пелен,
Что влюбляешься несчастно,
Дважды чином обойден!
Друг! не ты один страдаешь!
Вон, взгляни: осел стоит
И с горы на весь Неаполь
О бедах своих кричит.
«ФЕРДИНАНД-КОРОЛЬ БЫЛ РЫЦАРЬ...»
Фердинанд-король был рыцарь,
Деликатности пример!
Он за собственной печатью
Запер всех нагих Венер,
А раздетых Геркулесов
Всех оставил по местам...
Не боясь мужчин обидеть,
Обижать не смел он дам.
«ВНЕ ОГРАДЫ CAMPO SANTO...»
Без военного конвоя,
Без монахов и попов,
Сам народ «комедиантку»
Провожал дождем цветов.
Каждый чувствовал, что город
Точно вдруг осиротел,
Ото всех сердец как будто
Добрый гений отлетел...
Не без зависти, мисс Мери,
Вы смотрели из окна,
Как за гробом примадонны
Шла народная волна.
Как, в своих лохмотьях, важно
Ладзароны гроб несли,
Как по их угрюмым лицам
Слезы тихие текли...
Хоть вы знали, пуританка,
Что ценою жгучих слез,
Бурной жизнью, трудной школой
Всё божественной далось...
Мистер Джон об этом знает,
Но молчит ваш мистер Джон...
Вспоминая, сколько фунтов
На нее потратил он...
Но зато мой Савва Саввич,
С простодушием детей,
Бескорыстно рад поплакать
Чуждой скорби, как своей.
«МИСС! НЕ БОЙТЕСЬ ЛЕГКОЙ ШУТКИ!..»
Мисс! не бойтесь легкой шутки!
Мы ведь шутим надо всем,
Шутим даже над героем
Наших собственных поэм...
Да и что моя вам шутка!
Вдруг у ваших ног блеснет
И, как ящерица в камнях,
Шаловливо пропадет.
«ДОН-ПЕППИНО РУССКОЙ БРЕДИТ...»
Так, по-русски... Вот нескромник!
Здесь ведь редкость бирюза,
И, любуясь ею, денди
Шепчет всем: «Ее глаза».
«ПУЛЬЧИНЕЛЛЬ ВСКОЧИЛ НА БОЧКУ...»
Пульчинелль вскочил на бочку,
И толпа уж собралась;
Жест лишь сделал — и вся площадь
Ярким смехом залилась.
Берегись, смотри, проказник!
Этот смех ведь обежит
Целый город — там, как эхо,
В Апеннинах прогремит,
Здесь раскатится по морю
И ударит по скалам
Капри, Исхии, Прочиды,
В домы к смелым рыбакам!
Берегись! хоть Сан-Дженнаро
И с тобою заодно —
Но уж с фортов этих пушки
На тебя глядят давно!
«МНЕ НЕАПОЛЬ ОПРОТИВЕЛ...»
Мне Неаполь опротивел,
Опротивел, как тюрьма!
Это скал на груде груда,
На домах еще дома!
Продавцов, мальчишек крики!
Крики взбалмошных ослов...
Точно город этот вечно
Занят пробой голосов!
Нынче ж, кажется, и в море,
Заглушая всё, идут
Репетиции трескучей
Оперетты «Страшный суд».
«ДУШНО! ИЛЬ ОПЯТЬ СИРОККО?..»
Душно! Иль опять сирокко?
И опять залив кипит,
И дыхание Сахары
В бурых тучах вихорь мчит?
В лицах страх, недоуменье...
Средь безмолвных площадей
Люди ждут в томленьи страстном,
Грянул гром бы поскорей...
Чу! уж за морем он грянул!
И Сицилия горит!
Знамя светлое свободы
Уж над островом стоит!
Миг еще — конец тревоги,
Ожиданья и тоски,
И народ вкруг Гарибальди
Кинет в воздух колпаки!
«ГОВОРЯТ, СО ВСЕХ СОБОРОВ...»
Говорят, со всех соборов
Нынче статуи святых
Собирались в Сан-Дженнаро
О делах судить своих.
Несогласье вышло в мненьях,
Кто храбрился, кто робел;
Порешили напоследок —
Ожидать исхода дел.
«БЛЕСТИТ САЛОН КНЯГИНИ ЗИНЫ...»
Блестит салон княгини Зины,
Но в шумном говоре гостей —
Над мягкой красною фланелью
Сверкают иглы русских фей.
Но как пугливы эти феи!
От бурь войны они бегут:
Княгини Зины чемоданы
Лишь утра завтрашнего ждут!
«НАРОДНЫЙ ВОЖДЬ ВСТУПАЕТ В ГОРОД...»
Народный вождь вступает в город...
Всё ближе он... Всё громче крик...
И вот он сам, средь этих криков
От счастья тих... О, чудный миг!
К нему все рвутся, как на приступ;
Но вот дорвалася одна —
И уж с цветком из рук героя
Уходит, гордая, она!
О, сколько там, в стране туманов,
Средь вечных будничных тревог,
Напомнит Мери этот скромный,
С трудом доставшийся цветок —
И загорелый лик героя,
И пестрых волн народных плеск,
И вкруг на всем, с высот лазурных,
Луча полуденного блеск!