ГЕЙНЕ
Давно его мелькает тень
В садах поэзии родимой,
Как в роще трепетный олень,
Врагом невидимым гонимый.
И скачем мы за ним толпой,
Коней ретивых утомляя,
Звеня уздечкою стальной
И криком воздух оглашая.
Олень бежит по ребрам гор
И с гор кидается стрелою
В туманы дремлющих озер,
Осеребренные луною...
И мы стоим у берегов...
В туманах — замки, песен звуки,
И благовония цветов,
И хохот, полный адской муки...
1857
«ПОРА, ПОРА ЗА УМ МНЕ ВЗЯТЬСЯ!..»
Пора, пора за ум мне взяться!
Пора отбросить этот вздор,
С которым в мир привык являться
Я, как напыщенный актер!
Смешно всё в мантии иль тоге,
С партера не сводя очей,
Читать в надутом монологе
Анализ сердца и страстей!..
Так... но без ветоши ничтожной
Неловко сердцу моему!
Ему смешон был пафос ложный;
Противен смех теперь ему!
Ведь всё ж, на память роль читая,
В ней вопли сердца я твердил
И, в глупой сцене умирая,
Взаправду смерть в груди носил!
1857
«СЕРДЦЕ, СЕРДЦЕ! ЧТО ТЫ ПЛАЧЕШЬ?..»
Сердце, сердце! что ты плачешь?
Иль судьба тебе страшна?
Полно! что зима отымет —
Всё отдаст тебе весна!
А ведь что еще осталось!
Божий мир не обойдёшь!
Выбирай себе любое,
Что полюбишь — всё возьмешь!
1857
«ОСЕННЕГО МЕСЯЦА ОБЛИК...»
Осеннего месяца облик
Сквозит в облаках серебром.
Стоит одинок на кладбище
Пастора умершего дом.
Уткнулася в книгу старуха;
Сын тупо на свечку глядит;
Две дочки сидят сложа руки;
Зевнувши, одна говорит:
«Вот скука-то, господи боже!
В тюрьме веселее живут!
Здесь только и есть развлеченья.
Как гроб с мертвецом принесут!»
Старуха в ответ проронила:
«Всего четверых принесли
С тех пор, как отца схоронили...
Ох, дни-то как скоро прошли!»
Тут старшая дочка очнулась:
«Нет, полно! Невмочь голодать!
Отправлюсь-ка лучше я к графу!..
С терпеньем-то нечего взять!..»
И вторит ей брат, оживившись:
«И дело! А я так в шинок,
У добрых людей научиться
Казной набивать кошелек!»
В лицо ему книгу швырнула
Старуха, не помня себя:
«Издохни ты лучше, проклятый!
Отец бы услышал тебя!»
Вдруг все на окно оглянулись,
Оттуда рука им грозит:
Умерший пастор перед ними
Во всем облаченьи стоит...
1857
«НЕ ТЕРЯЙ, МОЙ ДРУГ, ТЕРПЕНЬЯ...»
Не теряй, мой друг, терпенья,
Что в стихах моих порой
Слышно старое мученье,
Веет прежнею тоской!..
Дай, умолкнет в сердце эхо
Прежних бед и мук моих —
Полон счастья, полон смеха,
Из души польется стих.
1857
«МНОГО СЛЫШАЛ ДОБРЫХ Я СОВЕТОВ...»
Много слышал добрых я советов,
Наставлений, ласки и обетов;
Говорили: «Только не ропщите,
Мы уж вас поддержим, погодите!»
Я поверил, ждал, заботы кинул,
И едва от голоду не сгинул...
Да нашелся добрый человек,
Поддержал, спасибо, он мой век.
Каждый день он хлеба мне приносит,
И в награду ничего не просит...
Обнял бы его я — да нельзя!
Человек-то добрый этот — я.
1852
НА МОРЕ
Тишь и солнце! спят пучины,
Чуть волною шевеля;
Изумрудные морщины
Вкруг бегут от корабля.
В штиль о море не тревожась,
Спит, как мертвый, рулевой.
Весь в дегтю, у мачты съежась,
Мальчик чинит холст худой.
С грязных щек румянец пышет,
Рот, готовый всхлипнуть, сжат;
Грудь всё чаще, чаще дышит,
Лоб наморщен, поднят взгляд,
Перед ним, багров от водки,
Капитан стоит, вопя:
«Негодяй! ты — красть селёдки!
Вот я вышколю тебя!»
Тишь и солнце!.. В влаге чистой
Рыбка прыгает; кольцом
Вьет свой хвостик серебристый,
Шутит с солнечным лучом.
Вдруг по небесам пустынным
Свищет чайка как стрела,
И, нырнувши клювом длинным,
С рыбкой в небо поплыла.
1857
«ОСЕРДИВШИСЬ, КАСТРАТЫ...»
Осердившись, кастраты,
Что я грубо пою,
Злобным рвеньем объяты,
Песнь запели свою.
Голоса их звенели,
Как чистейший кристалл;
В их руладе и трели
Колокольчик звучал;
Чувства в дивных их звуках
Было столько, что вкруг
В истерических муках
Выносили старух.
1857
«НУ, ВРЕМЯ! КОНЦА НЕ ДОЖДЕШЬСЯ!..»
Ну, время! конца не дождешься!
И ночь-то! и дождик-то льет!
К окну подойдешь, содрогнешься,
И за сердце злоба возьмет.
А вон — с фонарем через лужи
Ведь вышел же кто-то бродить...
Старушка-соседка! дрожит, чай, от стужи,
Да надобно мучки купить.
Чай, хочет, бедняжка, для дочки, для крошки
Пирог она завтра испечь...
А дочка, поджавши ленивые ножки,
Изволили в кресла залечь...
И щурят на свечку глазенки...
И рады, что пусто вокруг.
Лепечут, шаля, их губенки
Заветное имечко вслух,
1857
«ПЛАЧУ Я, В ЛЕСУ БЛУЖДАЯ...»
Плачу я, в лесу блуждая.
Дрозд за мной по веткам скачет,
На меня он всё косится
И щебечет: «Что он плачет?»
«Ты спроси своих сестричек,
Умных ласточек спроси ты,
У которых гнезда прямо
Над окошком милой свиты!»
1857
«СИЯЛ ОДИН МНЕ В ЖИЗНИ...»
Сиял один мне в жизни,
Один чудесный лик!
Но он угас — и мраком
Я был затоплен вмиг...
Когда детей внезапно
В лесу застигнет ночь,
Они заводят песню,
Чтоб ужас превозмочь;
И я, чтобы не думать,
Пою среди людей...
Скучна им эта песня —
Да мне не страшно с ней!
1857
«Я ВГЛЯДЫВАЮСЬ ЖАДНО...»
Я вглядываюсь жадно
В портрет ее немой —
И, мнится, оживает
Она передо мной;
Глядит мне прямо в очи,
С улыбкой и слезой,
И, точно сожалея,
Качает головой...
Невольно слезы льются
Из глаз моих в ответ...
Не верится! ужели
Ее уж больше нет!..
1856
«ОДИНОКАЯ СЛЕЗКА...»
Одинокая слезка
По ланитам прокралась...
Лишь одна от былого
Мне она оставалась...
Ее светлые сестры —
Их развеяли годы!
С ними радость и горе
Унесли непогоды...
Расплылися в туманы
Прежних звезд мириады,
Проливавших так много
Мне на сердце отрады...
В самом сердце уж нету
На любовь отголоска...
Уж и ты проливайся,
Одинокая слезка!
1857
«В ТОЛПЕ ОПЯТЬ Я СЛЫШУ ПЕСНЮ...»
В толпе опять я слышу песню,
Что пела милая когда-то...
Ах, в это праздничное солнце
Еще страшней ее утрата!
И, уронить бояся слезы,
При всех я очи потупляю,
И в лес спешу, но за слезами
Едва дорогу различаю...
1857
«ЧТО ЗА МИЛЫЙ ЭТО МАЛЬЧИК!..»
Что за милый это мальчик!
Как он рад всегда поэту
Предложить отведать устриц,
Сделать честь его Моэту!
Вечно — фрак и белый галстук;
Тон хорошего сословья;
По утрам ко мне он ходит
О моем узнать здоровье;
О моей хлопочет славе,
Остроты мои сбирает;
Мне в делах или в безделье
Услужить не пропускает;
Декламирует в салонах,
Дам пленяя слух и взгляды,
Из моих творений дивных
Вдохновенные тирады...
О, такие люди — редкость,
Хоть смешны порой, как дети,
В век, когда уж лучших нету,
Да выводятся и эти!
1856
«МНЕ СНИЛОСЬ: НА РЫНКЕ, В НАРОДЕ...»
Мне снилось: на рынке, в народе,
Я встретился с милой моей;
Но — как она шла боязливо,
Как бедно всё было на ней!
В лице исхудалом и бледном,
С своею ресницей густой,
Глаза только прежние были
И чудной сияли душой.
У ней на руке был ребенок;
За палец держась, поспевать
За нею другой торопился —
Румяный... как некогда мать...
И с ними пошел я, тоскливо
Потупивши в землю глаза.
В груди моей точно проснулись
Подавленных чувств голоса.
«Пойдем, — я сказал ей, — жить вместе;
Я нянчиться буду с тобой,
Ходить за детьми и работать,
И вновь расцветешь ты душой!»
Она подняла ко мне очи,
И очи сказали без слов,
Одной только грустью: «Уж поздно!»
И я зарыдать был готов...
И в очи смотрели ей дети,
Вдруг обняли мать горячо...
Их крик уязвил мою душу...
Вдруг слышу, меня за плечо
Хватает еврей, мой издатель:
«Победа! — кричит. — Торжество!
В три дня разошлось всё изданье...»
О, как же я проклял его!..
1857
«МЕНЯ ТЫ НЕ СМУТИЛА...»
Меня ты не смутила,
Мой друг, своим письмом.
Грозишь со мной всё кончить —
И пишешь — целый том!
Так мелко и так много...
Читаю битый час...
Не пишут так пространно
Решительный отказ!
1857
«ЕЕ В ГРЯЗИ ОН ПОДОБРАЛ...»
Ее в грязи он подобрал;
Чтоб всё достать ей — красть он стал;
Она в довольстве утопала
И над безумцем хохотала.
И шли пиры... Но дни текли —
Вот утром раз за ним пришли:
Ведут в тюрьму... Она стояла
Перед окном и — хохотала.
Он из тюрьмы ее молил:
«Я без тебя душой изныл,
Приди ко мне!» — Она качала
Лишь головой и — хохотала.
Он в шесть поутру был казнен
И в семь во рву похоронен, —
А уж к восьми она плясала,
Пила вино и хохотала.
1857
НЕВОЛЬНИК
Каждый день в саду гарема,
У шумящего фонтана,
Гордым лебедем проходит
Дочь великого султана.
У шумящего фонтана,
Бледный, с впалыми щеками,
Каждый раз стоит невольник
И следит за ней очами.
Раз она остановилась,
Подняла глаза большие
И отрывисто спросила:
«Имя? родина? родные?»
— «Магомет, — сказал невольник: —
Емен — родина, а кровью
Я из афров, род, в котором
Рядом смерть идет с любовью».
1856
«НА МОЛЬБЫ МОИ УПОРНО...»
На мольбы мои упорно
Нет и нет ты говоришь,
А скажу ль: «Ну, так простимся!» —
Ты рыдаешь и коришь...
Редко я молюсь, о боже!
Успокой ее ты разом!
Осуши ее ты слезы,
Просвети ее ты разум!
1857
ЛИЛИЯ
От солнца лилия пугливо
Головкой прячется своей,
Всё ночи ждет, всё ждет тоскливо —
Взошел бы месяц поскорей.
Ах, этот месяц тихим светом
Ее пробудит ото сна,
И — всем дыханьем, полным цветом
К нему запросится она...
Глядит, горит, томится, блещет,
И — все раскрывши лепестки,
Благоухает и трепещет
От упоенья и тоски.
1857
ЧАЙЛЬД ГАРОЛЬД
Челн плывет, одетый в траур,
И, подобные теням,
Похоронные фигуры
В этом челне по бортам.
Перед ними — труп поэта;
С непокрытой головой
Всё он в небо голубое
Смотрит мертвый, как живой...
Даль звенит... Кого-то кличет
Точно нимфа из-за волн...
Точно всхлипывают волны,
Лобызать кидаясь челн.
1857
«НОЧИ ТЕПЛЫЙ МРАК ГВОЗДИКИ...»
Ночи теплый мрак гвоздики
Благовонием поят;
Точно рой златистых пчелок,
Звезды на небе блестят.
В белом домике, сквозь зелень
Вижу, гаснет огонек;
Слышу стук стеклянной двери,
Слышу милый голосок...
Сладкий трепет; робкий шепот,
Нега счастья и любви...
И — внимательнее розы,
Вдохновенней соловьи.
1857
«ОН УЖ СНИЛСЯ МНЕ КОГДА-ТО...»
Он уж снился мне когда-то,
Этот самый сон любви!..
Воздух, полный аромата...
Поцелуи... соловьи...
Так же месяц всплыл двурогий,
И белеет водопад...
Так же мраморные боги
Сторожат у входа в сад...
Ах! я знаю, как жестоко
Изменяют эти сны!
Как заносит снег глубоко
Поле, полное весны...
Как мы сами сон свой губим,
Забываем и клянем, —
Мы, которые так любим
И блаженством жизнь зовем!..
1857
«ЧУДНЫМ ЗВУКОМ ДАЖЕ НОЧИ...»
Чудным звуком даже ночи
Наполняет мне весна,
И в мечтах моих, как эхо,
Отзывается она.
Точно в сказочном я мире...
Всё мне чудно — шум листов,
Пенье птичек-невидимок,
Аромат ночных цветов.
Розы кажутся краснее,
И вокруг головок их
Точно розлито сиянье,
Как вкруг ангелов святых.
Сам я — кажется в ту пору —
Сам я точно соловей,
И пою я этим розам
Всю тоску любви моей.
И пою я им до солнца,
Иль пока не грянет сам
Соловей весенней рощи
Вызов к братьям-соловьям.
1857
КОРОЛЬ ГАРАЛЬД
Король Гаральд на дне морском
Сидит уж век, сидит другой,
С своей возлюбленной вдвоем,
С своей царевною морской.
Сидит он, чарой обойден,
Не умирая, не живя;
В блаженстве тихо замер он;
Лишь сердце жжет любви змея.
Склонясь к коварной головой,
Он в очи демонские ей
Глядит всё с вящею тоской,
Глядит всё глубже, всё страстней.
Он, как пергамент, пожелтел,
В сухой щеке скула торчит;
Златистый локон поседел,
И только взгляд горит, горит...
И лишь когда гроза гремит,
И вкруг хрустального дворца
Хлябь, зеленея, закипит, —
Очнется бранный дух бойца;
В шуму и плеске слышит он
Норманнов оклик удалой —
И схватит меч, как бы сквозь сон,
И кинет прочь, махнув рукой.
Или когда над ним заря
Румянит свод прозрачных вод,
Он слышит песнь, как встарь моря
Гаральд браздил средь непогод, —
Его встревожит песня та;
Но злая дева сторожит,
И быстро алые уста
К его устам прижать спешит.
1857
АЛИ-БЕЙ
Али-бей, герой ислама,
Упоенный сладкой негой,
На ковре сидит в гареме,
Между жен своих прекрасных.
Что игривые газели
Эти жены: та рукою
Бородой его играет,
Та разглаживает кудри,
Третья, в лютню ударяя,
Перед ним поет и пляшет,
А четвертая, как кошка,
У него прижалась к сердцу...
Только вдруг гремят литавры,
Барабаны бьют тревогу:
«Али-бей! вставай на битву!
Франки выступили в поле!»
На коня герой садится,
В бой летит, но мыслью томной
Всё еще в стенах гарема
Между жен своих витает» —
И меж тем как рубит франков,
Улыбается он сладко
Милым призракам, и в битве
От него не отходящим...
1858
«ТЫ ВСЯ В ЖЕМЧУГАХ И АЛМАЗАХ!..»
Ты вся в жемчугах и алмазах!
Богатство — венец красоты!
При этом — чудесные глазки...
Ужель недовольна всё ты?
На эти чудесные глазки
Я рифмы сплетал как цветы,
И вышли — бессмертные песни...
Ужель недовольна всё ты?
Ах! эти чудесные глазки
Огнем роковым налиты...
От них я совсем погибаю...
Ужель недовольна всё ты?
1865
«ИЗ МОЕЙ ВЕЛИКОЙ СКОРБИ...»
Из моей великой скорби
Песни малые родятся,
И, звеня, на легких крыльях,
Светлым роем к милой мчатся,
Покружася над прекрасной,
Возвращаются и плачут...
Не хотят сказать, малютки,
Мне, что слезы эти значат...
1857
«ПОСМОТРИ: ВО ВСЕМ ДОСПЕХЕ...»
Посмотри: во всем доспехе
Муж, готовый выйти в бой;
Он уж бредит об успехе,
Меч свой пробуя стальной.
Вдруг амуров рой крылатый
С толку сбил его совсем:
Кто расстегивает латы,
Кто с главы срывает шлем;
Кто с улыбкою лукавой.
Пальчик к губкам приложив,
Шепчет на ухо — и славы
Позабыт святой призыв.
Узнаешь ли в этой сцене,
Милый ангел мой, меня?
Век зовет, бойцы в арене,
А в твоих объятьях я!
1857
«ТЫ БЫСТРО ШЛА, НО ПРЕДО МНОЮ...»
Ты быстро шла, но предо мною
Вдруг оглянулася назад...
Как будто спрашивали гордо
Уста открытые и взгляд...
К чему ловить мне было белый,
По ветру бившийся покров?..
А эти маленькие ножки...
К чему искал я их следов!
Теперь исчезла эта гордость,
И стала ты тиха, ясна.
Так возмутительно покорна
И так убийственно скучна!
1857
ВЕСНОЮ
Сверкая, проносятся волны реки...
Так любится сердцу весною!..
Пася свое стадо, сплетает венки
Румяная дева одна над рекою.
И солнце, и зелень! и жжет, и томит!..
Так любится сердцу весною!..
«Кому же венки?» — кто-то вслух ей твердит,
И мчится мечта за мечтою...
Вот слышится топот... вот всадник летит,
И перьями веет, и блещет он сталью...
Робеет малютка, и ждет, и молчит —
Но миг — и он скрылся за синею далью!..
И плачет, и мечет в златые струи
Бедняжка венки, с уязвленной душою...
А где-то запел соловей о любви...
Так любится сердцу весною!..
1857
НА ГОРАХ ГАРЦА
Раскрывайся, мир преданий!
Приготовься, сердце, к ним,
К сладким песням, тихим грезам,
К вдохновеньям золотым!
Я иду в леса густые,
Доберусь до замка я,
На который устремляет
Первый нежный луч заря.
Там среди седых развалин,
Как живые, предо мной
Встанут дней минувших люди
С прежней свежею красой...
Вот он, вот! над ним, как прежде,
Полны блеску небеса,
А внизу — в волнах тумана
Словно плавают леса...
Но травой покрыта площадь,
Где счастливец побеждал,
И победы приз у лучших,
Может быть, перебивал...
Плющ висит кругом балкона,
Где склонялась на скамью
Победившая очами
Победителя в бою...
Ах! и рыцаря, и даму
Смерть давно уж унесла...
Всех нас этот черный рыцарь
Вышибает из седла!
1868
РОМАН В ПЯТИ СТИХОТВОРЕНИЯХ
1
Инеем снежным, как ризой, покрыт,
Кедр одинокий в пустыне стоит.
Дремлет, могучий, под песнями вьюги,
Дремлет и видит — на пламенном юге
Стройная пальма растет и, с тоской,
Смотрит на север его ледяной.
2
Давно задумчивый твой образ,
Как сон, носился предо мной,
Всё с той же кроткою улыбкой,
Но — бледный, бледный и больной —
Одни уста еще алеют,
Но прикоснется смерть и к ним
И всё небесное угасит
В очах лобзаньем ледяным.
3
В легком челне мы с тобою
Плыли по быстрым волнам...
Тихая ночь навевала
Грезы блаженные нам...
Остров стоял, как виденье,
Лунным лучом осиян;
Песни оттуда звучали
Сквозь серебристый туман.
Песни туда нас манили...
Но, и сильна, и темна,
В море, в широкое море
Грозно влекла нас волна.
4
Любовь моя — страшная сказка,
Со всем, что есть дикого в ней,
С таинственным блеском и бредом,
Создание жарких ночей.
Вот — «рыцарь и дева гуляли
В волшебном саду меж цветов...
Кругом соловьи грохотали,
И месяц светил сквозь дерёв...
Нема была дева, как мрамор...
К ногам ее рыцарь приник...
И вдруг великан к ним подходит,
Исчезла красавица вмиг...
Упал окровавленный рыцарь...
Исчез великан»... а потом...
Потом... Вот когда похоронят
Меня — то и сказка с концом!..
5
Здесь место есть... Самоубийц
Тела там зарываются...
На месте том плакун-трава
Одна, как тень, качается...
Я там стоял... Душа моя
Тоскою надрывалася...
Плакун-трава в лучах луны
Таинственно качалася.
<1866>
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
С шумом и топотом пляшет в лугу молодежь,
В лад под визгливые скрипки.
Вдруг понеслась одна пара вперед, из толпы
Вынырнув, точно две рыбки.
Точно плывут они, тихо колышась и в такт,
Мерно, как волны морские —
Но — усмехаются, глядя друг другу в глаза...
Ведает бог, кто такие!
«Вы, — говорит кавалеру она, — здесь чужой?..
Белый на шляпе цветочек —
Только ведь в самой морской глубине он растет...
Как ни рядитесь, дружочек,
Вас я узнала — по остреньким щучьим зубкам
Тотчас же, с первого взгляда!
Вы — Водяной, и красотку сманить за собой
В терем хрустальный вам надо».
Он отвечает: «Сударыня — ух! как блестят
Ваши зеленые глазки!
Ручки — как холодны!.. Если ж обнимут — то смерть,
Верная смерть ваши ласки!
Вас я по первому книксену тотчас признал...
Так что... секрет неуместен...
Вы ведь — Русалка, сударыня... Промысел наш,
Значит, друг другу известен»...
Ловко, изящно, от смеха же еле держась,
Легкие оба такие,
Плавают, в медленном вальсе колышась, они
Мерно, как волны морские.
Кончился танец — они расстаются, как все —
Он — с грациозным поклоном,
Книксен глубокий — она, — всё как люди, давно
С лучшим знакомые тоном.
1889
«ОНИ О ЛЮБВИ ГОВОРИЛИ...»
Они о любви говорили
За чайным блестящим столом.
Изяществом дамы сияли,
Мужчины — тончайшим умом.
«Любовь в платоническом чувстве», —
Заметил советник в звездах.
Советница зло улыбнулась,
Однако промолвила: «Ах!»
В ответ ему толстый каноник:
«Любить надо в меру, затем
Что иначе — вред для здоровья».
Княжна проронила: «А чем?»
С улыбкой давая барону
Душистого чаю стакан,
Графиня сказала протяжно;
«Амур — беспощадный тиран!»
За чаем еще было место:
Тебе б там, малютка, засесть
И, слушая только сердечка,
Урок о любви им прочесть.
<1866>
««СКОЛЬКО ЯДУ В ЭТИХ ПЕСНЯХ!..»
«Сколько яду в этих песнях!
Сколько яду, желчи, зла!..»
Что ж мне делать! столько яду
В жизнь мою ты пролила!
«Сколько яду в этих песнях!»
Что ж мне делать, жизнь моя!
Столько змей ношу я в сердце,
Да и сверх того — тебя!
<1866>
«КРАСА МОЯ, РЫБАЧКА...»
Краса моя, рыбачка,
Причаль сюда челнок,
Садись, рука с рукою,
Со мной на бережок.
Прижмись ко мне головкой,
Не бойся ничего!
Вверяешься ж ты морю —
Страшнее ль я его?
Ах, сердце — тоже море!
И бьется, и бурлит,
И так же дорогие
Жемчужины таит!
<1866>
ЛОРЕЛЕЯ
Беда ли, пророчество ль это...
Душа так уныла моя,
А старая, страшная сказка
Преследует всюду меня...
Всё чудится Рейн быстроводный,
Над ним уж туманы летят,
И только лучами заката
Вершины утесов горят.
И чудо-красавица дева
Сидит там в сияньи зари,
И чешет златым она гребнем
Златистые кудри свои.
И вся-то блестит и сияет,
И чудную песню поет:
Могучая, страстная песня
Несется по зеркалу вод...
Вот едет челнок... И внезапно,
Охваченный песнью ее,
Пловец о руле забывает
И только глядит на нее...
А быстрые воды несутся...
Погибнет пловец средь зыбей!
Погубит его Лорелея
Чудесною песнью своей!..
<1867>
AUF FLUGELN DES GESANGES[43]
Поэзии гений крылатый,
Незримой воздушной стезей,
В край солнца, к источникам Ганга,
Умчит нас, мой ангел, с тобой!
В глубокой, цветущей долине,
В виду неприступных снегов.
Ты явишься пышной царицей
Роскошнейших в мире цветов!
Там пенные с гор водопады,
И шелест волны в тростнике,
Толпы богомольцев, идущих
Омыться в священной реке.
Всё чудные сказки нам скажет
Про войны людей и духов,
Про жен, исторгавших супругов
Из челюстей адских богов...
Услышим мы вопль их страданий,
И вдруг — в их далекой любви,
Сквозь бездну веков, мы узнаем
Любовь и страданья свои...
1867
«НЕЖДАННОЙ МОЛНИЕЙ, ВПОЛНЕ...»
Нежданной молнией, вполне
Открывшей мне тот мрак глубокий,
Где чуть дышу я, были мне
Тобой начертанные строки...
Среди обломков, ты одна
В моем минувшем — образ ясный,
Как мрамор божески прекрасный,
Но и как мрамор холодна!..
О, каковы ж мои мученья!..
Вдруг этот мрамор тронут! он
Заговорил! и сожаленья
Слезою теплой окроплен!..
А ты, мой бог! Тебя напрасно
Молю я: узел развяжи,
Дай мне покой, и положи
Конец трагедии ужасной!
<1866>
«КОНЕЦ! ОПУЩЕНА ЗАВЕСА!..»
Конец! Опущена завеса!
К разъезду публика спешит...
Ну что ж? успех имела пьеса?
О да! В ушах моих звучит
Еще доселе страстный шепот,
И крик, и вызовы, и топот...
Ушли... И зала уж темна,
Огни потухли... Тишина...
Чу! что-то глухо прозвенело
Во тьме близ сцены опустелой...
Иль это лопнула струна
На старой скрипке?.. Там что? Крысы
Грызут ненужные кулисы...
И лампы гаснут, и чадит
От них дымящееся масло...
Одна осталась... вот — шипит,
Шипит... чуть тлеет... и угасла...
Ах, эта лампа... то, друзья,
Была, увы! душа моя.
1857