КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Спи, дитя мое, усни!
Сладкий сон к себе мани:
В няньки я тебе взяла
Ветер, солнце и орла.
Улетел орел домой;
Солнце скрылось под водой;
Ветер, после трех ночей,
Мчится к матери своей.
Ветра спрашивает мать:
«Где изволил пропадать?
Али звезды воевал?
Али волны всё гонял?»
«Не гонял я волн морских,
Звезд не трогал золотых;
Я дитя оберегал,
Колыбелочку качал!»
<1860>
МАТЬ И ДЕТИ
«Что ты, мама, беспрестанно
О сестрице всё твердишь?
В лучшем мире наша Зоя, —
Ты сама нам говоришь».
«Ах, я знаю, в лучшем мире!
Но в том мире нет лугов,
Ни цветов, ни трав душистых,
Ни веселых мотыльков».
«Мама, мама! В божьем небе
Божьи ангелы поют,
Ходят розовые зори,
Ночи звездные плывут».
«Ах, у бедной нет там мамы,
Кто смотрел бы из окна,
Как с цветами, с мотыльками
В поле резвится она!..»
<1860>
«ЛАСТОЧКА ПРИМЧАЛАСЬ...»
Ласточка примчалась
Из-за бела моря,
Села и запела:
Как февраль ни злися,
Как ты, март, ни хмурься,
Будь хоть снег, хоть дождик —
Всё весною пахнет!
1858
ДВУСТИШИЯ
И терны и розы, улыбки и слезы,
И сеются разом, и вместе растут!
Тащит свой невод рыбак — рвется из невода рыбка.
Дева! на волю я рвусь — и за тобою иду!
Белая лебедь, проснись! крыльями шумно взмахни!
Черного врана, что спит подле тебя, — прогони!
Горлинка лесная! Кто тебя изловит?
В клеточку посадит и голубить станет?
<1860>
«Я Б ТЕБЯ ПОЦЕЛОВАЛА...»
Я б тебя поцеловала,
Да боюсь, увидит месяц,
Ясны звездочки увидят;
С неба звездочка скатится
И расскажет синю морю,
Сине море скажет веслам,
Весла — Яни-рыболову,
А у Яни — люба Мара;
А когда узнает Мара —
Все узнают в околотке,
Как тебя я ночью лунной
В благовонный сад впускала,
Как ласкала, целовала,
Как серебряная яблонь
Нас цветами осыпала.
<1860>
«ТИХО МОРЕ ГОЛУБОЕ!..»
Тихо море голубое!
Если б вихрь не налетал,
Не шумело б, не кидало б
В берега за валом вал!
Тихо б грудь моя дышала,
Если б вдруг, в душе моей,
Образ твой не проносился
Вихря буйного быстрей!
<1862>
ПОЦЕЛУЙ
Между мраморных обломков,
Посреди сребристой пыли,
Однорукий клефтик тешет
Мрамор нежный, словно пена,
Прибиваемая морем.
Мимо девица проходит,
Златокудрая, что солнце,
Говорит: «Зачем одною
Ты работаешь рукою?
Ты куда ж девал другую?»
«Полюбилась мне девица,
Роза первая Стамбула!
Поцелуй один горячий —
И мне руку отрубили!
В свете есть еще девица,
Златокудрая, что солнце...
Поцелуй один бы только —
И руби другую руку!»
<1860>
«СВЕТЛЫЙ ПРАЗДНИК БУДЕТ СКОРО...»
Светлый праздник будет скоро,
И христосоваться к вам
Я приду: смотри же, Дора,
Не одни мы будем там!
Будто в первый раз, краснея,
Поцелуемся при всех,
Ты — очей поднять не смея,
Я — удерживая смех!
<1860>
«СЛОВНО АНГЕЛ БЕЛЫЙ, У ОКНА НАД МОРЕМ...»
Словно ангел белый, у окна над морем
Пела песню дева, злым убита горем,
Ветру говорила, волны заклинала,
Милому поклоны с ними посылала.
Пробегал кораблик мимо под скалою;
Слышат мореходы голос над собою,
Видят деву-чудо, парус оставляют,
Бросили работу, руль позабывают.
«Проходите мимо, мореходы, смело!
Ах! не белокрылым кораблям я пела!
Я молила ветер, волны заклинала,
Милому поклоны с ними посылала».
1858
«МЕЖ ТРЕМЯ МОРЯМИ БАШНЯ...»
Меж тремя морями башня,
В башне красная девица
Нижет звонкие червонцы
На серебряные нити.
Вышло всех двенадцать ниток.
Повязавши все двенадцать —
Шесть на грудь и шесть на косы, —
Вызывает дева солнце:
«Солнце, выдь! — я тоже выйду!
Солнце, глянь! — я тоже гляну!
От тебя — луга повянут,
От меня — сердца посохнут!»
1858
СТАРЫЙ МУЖ
Запевают пташки на заре,
Золотятся снеги по горе;
Пробудилась молода жена,
Будит мужа старого она:
«Пробудись-проснись, голубчик мой!
Полюбуйся молодой женой;
Мой ли стан — что тонкий кипарис,
Что лимоны, груди поднялись...»
Старый муж прикинулся, что спит,
Сам не спит, а вполугляд глядит.
«Эх, когда бы прежние года,
Не будила бы меня млада!
Засыпала б поздно ввечеру,
Просыпала б долго поутру;
По утрам бы я ее будил,
Золотые б речи говорил;
Притворялась бы она, что спит,
Крепко спит, не слышит, не глядит».
<1860>
МОЛОДАЯ ЖЕНА
Наряжалась младая Елена,
Наряжалась на праздник к обедне.
Красный фес с жемчугом надевала
И червонцы на черные косы;
Из лица вся сияла, что солнце,
Бела грудь — что серебряный месяц.
Подымалася на гору в церковь,
Стала спрашивать буйное сердце:
«Что ты, сердце, болишь и вздыхаешь,
Словно камень ты на гору тащишь?..»
— «Легче б камни тащить мне, чем горе,
Злое горе от старого мужа.
Я б к другому пошла хоть в неволю,
Хоть в неволю б пошла к молодому!
Ненаглядно б я им любовалась,
Что высоким в саду кипарисом;
Любовался б он, тешился мною,
Что цветущею яблонькой нежной;
Я сама бы его наряжала,
Как меня наряжает мой старый;
Я ему бы всё в очи глядела,
Как глядит мой старик в мои очи;
И не звал бы меня он ворчуньей
И капризной, негодною плаксой,
Называл бы веселою пташкой,
Называл бы своею голубкой!..»
<1862>
ПЕВЕЦ
Некрасив я, знаю сам;
В битве бесполезен! —
Чем же женам и мужам
Мил я и любезен?
Песни, словно гул в струнах,
Грудь мне наполняют,
Улыбаются в устах
И в очах сияют.
<1860>
«ПТИЧКИ-ЛАСТОЧКИ, ЛЕТИТЕ...»
Птички-ласточки, летите
К прежней любушке моей:
Не ждала б она, скажите,
Мила друга из гостей.
Во чужой земле сгубила
Зла волшебница меня,
И меня приворожила,
И испортила коня.
Я коня ли оседлаю —
Расседлается он сам;
Без седла ли выезжаю —
Гром и буря ввстречу нам!
У нее слова такие:
Скажет — реки не текут!
С неба звезды золотые,
Словно яблочки, спадут!
Глянет в очи — словно хлынет
В сердце свет с ее лица;
Улыбнется — словно кинет
Алой розой в молодца!
<1862>
ОЛИМП И КИССАВ
Стал Киссав с Олимпом спорить:
«Ты угрюм стоишь, пустынный,
Я ж, смотри, цветущ и весел!»
Отвечал многовершинный,
Отвечал Олимп Киссаву:
«Не хвались, Киссав надменный,
Я — старик Олимп, и знают
Старика во всей вселенной!
У меня ль под синим небом
Шестьдесят вершин сияют;
У меня ли с лона шумно
Сто ключей живых сбегают;
Надо мной орлы кружатся,
Любит клефт меня воитель
И боится храбрый турок —
Твой высокий повелитель».
<1860>
ГОЛОС ИЗ МОГИЛЫ
Два дня у нас шел пир горой, два дня была попойка,
На третий, поздно к вечеру, вина в мехах не стало;
Достать еще вина меня послали капитаны;
Пошел я в незнакомый путь — дорогой заплутался,
Шел дикими тропинками, шел узкими путями;
И узкий путь привел меня к пустынной старой церкви.
Вкруг церкви было кладбище — всё плиты гробовые;
Одна плита пониже всех — от всех была в сторонке;
И я не разглядел ее, ногой прошел по камню.
И слышу будто стон глухой и голос из могилы.
«О чем, — спросил я, — ты вопишь, о чем, могила, стонешь?
Земля ли тяжела тебе иль давит черный камень?»
— «Нет, мне не тяжела земля, не давит черный камень,
А стыдно мне, и больно мне, и горько несказанно,
Что ходишь надо мною ты, меня ногою топчешь!..
Аль не был тоже молод я? аль не был паликаром?
При месяце не хаживал пустынными тропами?
И с зорями росистыми не радовался миру?..»
<1860>
ПЛЕННИК
Сторожат меня албанцы;
Я в цепях, но у окна
Зацветают померанцы:
Добрый знак — близка весна!
Дайте ей лишь укрепиться,
Обрасти густым ветвям,
И тропинкам позакрыться
Темной листвой по горам, —
Не сдержать меня железу!
Из темницы я уйду,
Через стену перелезу,
И в кустарник пропаду.
Пусть албанцы тут стреляют!
Посреди турецких сел
Скоро матери узнают,
Завопят, что Дим ушел!
<1860>
ГАДАНИЕ
Египтянка, как царица,
Вся в червонцах, в жемчугах,
Сыплет зелья на жаровню
С заклинаньем на устах.
Перед ней, бела как мрамор,
Дева юная стоит...
Египтянка побледнела,
Смотрит в тьму и говорит:
«Вижу дикое поморье;
Слышу стук мечей стальных:
Бьется юноша-красавец.
Бьется против семерых.
Он упал, они бежали...
К синю морю он ползет...
Мимо идут бригантины,
Он им машет, он зовёт:
— «Передайте Казандони,
Что идет Вели-паша»,
Мимо идут бригантины,
Не внимая, не спеша...
Он исходит алой кровью,
Холодеет... лишь один
Томный взор следит за бегом
Уходящих бригантин...
А над ним уж реют чайки,
Всё-то ниже и смелей,
И не сводит взгляда ворон
С потухающих очей».
<1860>
ЦАВЕЛИХА
С гор Али-паша на Сули
В нетерпеньи взоры мечет,
А над ним порхает птичка,
И кружится, и щебечет:
«Видно, это не Янина,
Где шумят твои фонтаны;
Не Превеза, где ты ставишь
Для своих албанцев станы.
Это Сули, город славный!
Нет ей равного на свете!
Здесь в рядах мужей воюют
Жены, девицы и дети!
И с ружьем в руке выводит
Всех Цавелиха их в поле —
На плечах с грудным младенцем
И с патронами в подоле!»
<1860>
«ПОБЕДУ КЛЕФТЫ ПРАЗДНУЮТ, ПИРУЮТ КАПИТАНЫ...»
Победу клефты празднуют, пируют капитаны;
Разносит вина, яства им кудрявый, статный мальчик.
Наелися, напилися, метать пошли каменья,
А мальчик — что в сражении, что в играх всюду первый.
Да раз, как размахнулся он, — еще не бросил камня, —
Ан пуговицы лопнули, и петли оборвались,
И белая грудь девичья широко распахнулась.
Остолбенели молодцы, и смотрят капитаны, —
Не месяц ли, не молния ль блеснула перед ними...
Зарделася красавица, от гнева чуть не плачет.
«Чего глядите? — крикнула. — Три года были слепы!»
Свой фес и нож им бросила и скрылася из виду.
С тех пор пропал и слух о ней, в горах, у паликаров.
Но во святой обители, между белиц смиренных,
Смиренней всех их новая беличка появилась.
1872
ПЛАЧ ПАРГИОТОВ
«Ты летишь к нам, птичка, из-за моря,
Расскажи мне, что в горах за грохот?
Точно стон весь день стоит над Паргой,
Приступили, что ли, турки снова?
Загорелся, что ли, бой смертельный?»
«Нет, не турки к Парге приступили,
И не бой смертельный загорелся;
Предана неверным наша Парга!
Паргу срыть велели христиане,
Христианских царств цари-владыки!
Паргиотов с родины погонят,
Как быков погонят, как баранов!
И пойдут они в чужую землю!
И отцов своих гроба покинут,
На позор покинут божьи храмы!..
Вьючат мулов, разоряют домы...
Жены косы рвут в печали лютой,
Старики рыдают злым рыданьем;
По церквам попы с великим плачем
Забирают утварь и иконы...
Видишь пламя: дым поднялся черный;
Раскрывали гробы, кости взяли,
Кости жгут, святые кости храбрых,
Что когда-то сами жгли визирей!
Дети жгут отцов и дедов кости,
Чтоб рукам неверных не достались!
Слышишь — стон сильней пошел и выше?
Голоса подымутся и стихнут...
Расстаются, камни обнимают,
Уходя, едят родную землю!..»
<1860>
ДЕСПО
Сули пала, Кьяфа пала,
Всюду флаг турецкий вьется...
Только Деспо в черной башне
Заперлась и не сдается.
«Положи оружье, Деспо!
Вам ли спорить, глупым женам?
Выходи к паше рабою,
Выходи к нему с поклоном!»
«Не была рабою Деспо
И не будет вам рабою!»
И, схватив зажженный факел,
«Дети, — крикнула, — за мною!»
Факел брошен в темный погреб...
Дрогнул дол, удар раздался —
И на месте черной башни
Дымный столб заколебался.
<1860>
ЗАВЕЩАНИЕ
Собирайтесь, паликары!
Умирает капитан!
Умирает он от честных,
От святых турецких ран!
Умереть, друзья, не страшно,
Да могила мне страшна...
Тёмно, тесно... Одинокий
В ней лежи и спи без сна!
Съест земля и фес, и долман,
Меч, не ржавевший в крови,
И усы мои, и брови,
Брови черные мои!..
Нет, меня не зарывайте,
Братцы, в землю! На горе
Вы меня поставьте стоймя
Во гробу, лицом к заре.
В гробе окна прорубите,
Чтоб мне веяло весной,
Чтобы ласточки, кружася,
Щебетали надо мной!
Чтоб из гроба я далеко
Мог бы турок различать,
Чтоб направо и налево
Мог им пулю посылать.
<1860>
«СОРОК КЛЕФТОВ НА ЗИМОВКИ...»
Сорок клефтов на зимовки
Возвращалися домой,
Малый наняли кораблик, —
Да похвастали казной.
Корабельщик — плут-албанец!
К островку он пристает.
«Погуляйте-ка тут, братцы,
Переждем, гроза идет!»
И на остров вышли клефты
(Он был мал, и дик, и гол),
А меж тем поставил парус
Корабельщик — и ушел.
Через сорок дней приходит
За добычею своей:
Только двое шевелятся
Меж разбросанных костей;
Жив был Яни, — весь искусан, —
И Георгий чуть дышал;
У него ж голодный Яни
Ноги тощие глодал.
<1862>
ЧУЖБИНА
Умереть не дай бог на чужбине!
Видел я, как пришлых там хоронят!
Без попа, без свеч и без кадила,
Не помазав миром, не отпевши,
Где пришлось зароют, как собаку!
Как пахать потом приедут землю,
С гор пригонят двух волов рогатых,
В плуг впрягут, и молодец удалый
Понуждать в бока начнет их саблей,
И по первой борозде глубокой
Из земли да выкинет он ноги,
По другой — красавца паликара...
Завопит, завоет бедный пахарь:
«Будь такой да у меня товарищ,
Я бы съесть земле его так не дал!
Я пошел бы к морю, к синю морю,
На широкое б пошел поморье;
Я б нарезал тростнику морского,
Смастерил бы гроб ему просторный,
Я б в гробу постлал ему постелю,
Всю б цветами, ландышами выстлал,
Всю бы выстлал свежим амарантом!»
<1860>
БОРЬБА СО СМЕРТЬЮ
Удалец с горы сбегал в долину,
Феска набок, волосы кудрями.
Смерть за ним с вершины примечала,
И в обход пустилась, и в ущелье
Вдруг ему дорогу заступила.
«Ты куда, красавец, и откуда?»
— «Я из стана, пробираюсь к дому».
— «За каким торопишься ты делом?»
— «Захватить хочу вина и хлеба
И тотчас назад вернуся в горы».
— «Не захватишь ни вина, ни хлеба
И назад ты в горы не вернешься.
Я тебя давненько поджидаю».
Усмехнулся молодец удалый,
Оглядел он Смерть, встряхнул кудрями.
«Я, — сказал, — отдамся только с бою.
Если хочешь, попытаем силы:
Сломишь ты — бери мою ты душу,
Я сломлю — сама ты мне послужишь»,
— «По рукам», — костлявая сказала.
По рукам ударили. Схватились.
Бились два дня, билися две ночи;
Всю траву ногами притоптали;
На колено гнули и с отмаху,
Смерть давно бока ему ссадила;
У нее самой трещали кости,
А как хватит он на третье утро,
На ногах насилу устояла.
Да за то уж вдруг рассвирепела
И как схватит молодца за кудри,
Как рванет — и грянулся он оземь,
Словно дуб, поваленный грозою.
Смерть тотчас на грудь к нему вскочила,
Принялась душить его под горло.
«Ты уж больно давишь, — простонал он. —
Кончим шутку, мне пора быть дома,
Стричь овец, сыры из кадей вынуть».
Смерть глядит в глаза ему и давит.
«Дай ты мне еще хоть двое суток
Погулять на вольном белом свете;
Попрощаюсь только со своими
И потом приду, куда укажешь».
Смерть глядит в глаза и пуще давит.
«У меня жена есть молодая!
Как одна останется, голубка!
Весела всегда была, как пташка...
У меня сынок есть — чуть лепечет,
Есть другой — чуть-чуть смеяться начал...
Отпусти хоть ради их, сироток!»
Налегает Смерть уж всею силой.
«Об душе хоть дай подумать грешной!» —
Прохрипел он и замолк навеки.
С тем она его и доконала.
<1860>
АД
Из подземного из ада
С шумом вылетела птичка;
И, как вылетела, села
На траву и еле дышит.
Видят матери и сестры,
Сладкий мускус ей приносят,
Амарант и белый сахар.
«Освежися, пей и кушай! —
Уговаривают птичку, —
Расскажи нам, что в подземном,
Темном царстве ты видала?»
— «Что сказать мне вам, бедняжки! —
Вздрогнув, вымолвила птичка, —
Смерть я видела, как скачет
На коне в подземном царстве;
Юных за волосы тащит,
Старых за руки волочит,
А младенцев нанизала
Вкруг, за горлышко, на пояс».
<1860>
«ЧТО ГОРЫ ПОТЕМНЕЛИ?..»
Что горы потемнели?
Что тьма по ним ползет?
Не ветер ли их хлещет?
Не дождик ли сечет?
Не ветер горы хлещет,
Не дождик их сечет:
Их Смерть переезжает
И полк теней ведет.
Кончают поезд старцы,
А юноши в челе;
Рядком сидят младенцы
У Смерти на седле.
И юноши ей кличут,
И молят старики:
«Свернем с пути в деревню,
Вздохнем хоть у реки!
Испьют водицы старцы,
И юноши пускай
Поборются, а детям
Нарвать цветочков дай».
«В деревню не заеду,
Не стану над рекой!
К ней матери и жены
Приходят за водой:
Жена узнает мужа,
Узнает сына мать —
Уцепятся друг в друга,
И их уж не разнять!»
1858
««ПРИВОЛЬЕ НА ГОРАХ РОДНЫХ — ПРИВОЛЬЕ В ТЕМНЫХ ДОЛАХ...»
«Приволье на горах родных — приволье в темных долах...
Белеют летом овцы там; зимой снега белеют,
Там светит солнце красное, там смерти не боятся!»
Так в тартаре три молодца о свете толковали,
Решились хоть на миг уйти — на свет взглянуть украдкой;
Один решил — к весне пойдем, другой — уж лучше к лету,
А третий — лучше к осени, к сбиранью винограда;
Услышала их девица, и дрогнуло в ней сердце;
Скрестила руки, просится она из ада с ними.
«Меня возьмите, молодцы, на белый свет с собою!»
— «Нельзя, нельзя, красавица, нам взять тебя с собою!
Ты ходишь — башмаки стучат, бряцают ожерелья,
Ты платья легким шелестом, пожалуй, Смерть встревожишь!»
— «Я платье подвяжу себе, я сброшу ожерелье,
По лестнице тихохонько пойду босая с вами!
Еще раз, братцы, хочется взглянуть на свет мне белый,
Взглянуть, как плачет матушка, по дочке убиваясь!
Взглянуть, как братцы-сродники тоскуют по сестрице!»
— «Ах, девица-красавица! о милых не крушися!
Твои все братцы-сродники уж пляшут в хороводе,
А матушка на улице с соседками судачит!»
<1860>
«В ТЕМНОМ АДЕ, ПОД ЗЕМЛЕЮ...»
В темном аде, под землею,
Тени грешные томятся;
Стонут девы, плачут жены,
И тоскуют, и крушатся...
Всё о том, что не доходят
Вести в адские пределы —
Есть ли небо голубое?
Есть ли свет еще наш белый?
И на свете — церкви божьи,
И иконы золотые,
И как прежде, за станками,
Ткут ли девы молодые?.
<1860>
«ОПУСТЕЛИ НАШИ СЕЛА...»
Опустели наши села;
Не видать богатырей!
Не палят, не мечут камней,
Даже свадьбы — без гостей!
Все ушли, у всех забота —
Крепость вывели в горах;
Башни, стены — из порфира,
Медь литая — в воротах.
По стенам уж ставят пушки,
Подымают знамена...
И приходит Смерть под крепость,
Безоружна и одна.
И глядит: «Здорово, детки!»
— «Здравствуй, Смерть! куда бредешь?»
— «Да господь послал за вами».
— «Что ж, твои — коли возьмешь!»
И со стен на Смерть смеются:
«Есть ли лестница с тобой?»
Не полезла Смерть на стены,
Только топнула ногой:
Гул раздался под землею,
Туча гору облегла...
И чрез миг — одна стояла
Обожженная скала.
<1862>
«ПОКАЗАЛАСЬ ЗВЕЗДА НА ВОСТОКЕ...»
Показалась звезда на востоке.
Золотая звезда показалась.
Не звезда то была золотая,
То был ангел с златыми крылами,
Возвещал он в услышанье людям:
«Щеголяйте, пока еще время!
В многоцветные платья рядитесь!
Злато-серебро сыпьте, кидайте!
Красных дев ко груди прижимайте!
Наступает последнее время:
Похвалилася Смерть в преисподней,
Огород городить собралася;
Что в своем ли она огороде
Не дерев-кипарисов насадит,
А лихих молодцов-паликаров;
И не розанов вкруг их душистых, —
А румяных девиц, белогрудых;
Не гвоздик, не анютины глазки,
А малюток в куртинах посадит;
И натычет вокруг огорода —
Стариков и старух частоколом».
<1862>