Сочинения в двух томах — страница 33 из 77

Верь, мой друг,

Есть смысл в Платоновом ученье —

Что это миг перерожденья.

Пусть здесь убьет меня недуг, —

Но, как мерцание Авроры,

Как лилий чистый фимиам,

Как лир торжественные хоры,

Иная жизнь нас встретит — там!

В душе, за сим земным пределом,

Проснутся, выглянут на свет

Иные чувства роем целым,

Которым органа здесь нет.

Мы — боги, скованные телом,

И в этот дивный перелом,

Когда я покидаю землю,

Я прежний образ свой приемлю,

Вступая в небо — божеством!

Люций

Я спорить не хочу, Сенека!

Но отчего так создан свет,

Что где хоть два есть человека —

И два есть взгляда на предмет?

Твое, как молот, сильно слово —

Но убеждаюсь я в ином...

Существования другого

Не постигаю я умом!

Взгляни на лавры вековые:

Их листья, каждый в свой черед.

Переменяются что год —

Одни спадут, взойдут другие,

А лавр всё зелен, вечно свеж,

И листья будто вечно те ж...

Вот так и мы — Лукан, Сенека,

Слуга покорный ваш — умрет...

Отпадший лист! Но заживет,

Как прежде, племя человека!

Иной появится певец,

Другие будут жить и вздорить,

Страдать, любить, о том же спорить,

О чем и мы с тобой, мудрец!..

Но пусть по смерти жить мы будем!

(Тебе готов я уступить!)

А всё себя мы не принудим

Без сожаленья кончить жить!

Нам неприятна перемена.

Вот что мне кто-то говорил:

На острове каком-то жил

Философ секты Диогена.

Он в бедном рубище ходил,

Спал, где пришлось прилечь к сараю,

Босой, с клюкой, нужда кругом...

Каким уж случаем, не знаю,

Всему вдруг вздумалося краю

Его избрать своим царем.

Что ж? Царский пурпур одевая

И тряпки ветхие скидая,

О них вздохнул он тяжело

И пожалел удел убогой,

Сказав: ведь было же тепло

Под сей циническою тогой!

Не то же ль с жизнию земной?

Достигши вечного предела,

Жалеешь бросить это тело —

Покров убогий и худой!

Ты говоришь, что мы одною

С богами жизнью заживем?

Да лучше ль нам? Ну, как порою,

Смотря, как мы свой век ведем,

Богини с грозными богами,

Как волки, щелкают зубами!

Смотря, как смертный ест и пьет

И с смертной тешится любезной,

Они, быть может, бесполезно

Крепясь, облизывают рот!

Что мне в их жизни без волнений?

Мирами, что ли, управлять?

В них декорации менять,

И, вместо всяких развлечений,

Людьми, как шашками, играть,

И, как актерами плохими,

Отнюдь не увлекаться ими,

Ни скучной пьесой!.. Нет! клянусь,

Я в боги вовсе не гожусь...

Лукан

Нет! не страшат меня загадки

Того, что будет впереди!

Жаль бросить славных дел начатки

И всё, что билося в груди,

Что было мне всего дороже,

Чему всю жизнь я посвятил!

Мне страшно думать — для чего же

Во мне кипело столько сил?

Зачем же сила эта крепла,

Росла, стремилась к торжествам?

Титан, грозивший небесам,

Ужели станет горстью пепла?

Не может быть! Где ж смысл в богах?

Где высший разум? Провиденье?

Вдруг человека взять в лесах,

Возвысить в мире, дать значенье,

И вдруг — разбить без сожаленья,

Как форму глиняную, в прах!..

Ужели с даром песен лира

Была случайно мне дана?

Нет, в ней была заключена

Одна из сил разумных мира!

Народов мысли — образ дать,

Их чувству — слово громовое,

Вселенной душу обнимать

И говорить за всё живое —

Вот мой удел! Вот власть моя!

Когда для правды бесприютной,

В сердцах людей мелькавшей смутно,

Скую из слова образ я,

И тут врагов слепая стая

Его подхватит, злясь и лая,

Как псы обглоданную кость, —

Всё, что отвергнуто толпою,

Всё веселилося со мною,

Смотря на жалкую их злость!..

А злоба мрачных изуверов,

Ханжей, фигляров, лицемеров,

С которых маски я сбивал?

Дитя — их мучил и пугал!

Столпов отечества заставить

Я мог капризам льстить моим —

Тем, что я их стихом одним

Мог вознести иль обесславить!

С Нероном спорить я дерзал —

А кто же спорить мог с Нероном!

Он ногти грыз, он двигал троном,

Когда я вслед за ним читал,

И в зале шепот пробегал...

Что ж? не был я его сильнее,

Когда, не властвуя собой,

Он опрокинул трон ногой

И вышел — полотна белее?

Вот жизнь моя! и что ж? ужель

Вдруг умереть? и это — цель

Трудов, великих начинаний!..

Победный лавр, венец желаний!..

О, боги! Нет! не может быть!

Нет! жить, я чувствую, я буду!

Хоть чудом — о, я верю чуду!

Но должен я и — буду жить!

Входит центурион со свитком в руке.

Люций

(указывая на центуриона)

Вот и спаситель! Ну! покуда

Тут нет еще большого чуда.

(К центуриону.)

Какие новости?

Центурион

(подавая ему свиток)

Декрет

Сената.

Люций

Други! шлет привет

Сенат к нам! Уваженье к власти!

Лукан

Читай!

Люций

Стой! Кто решит вперед —

Жизнь или смерть? Заклад идет?

Лукан

Я б разорвал тебя на части

За эти шутки!

Вырывает свиток и читает декрет, в котором, между прочим, сказано, что Цезарь, в неизреченной милости своей, избавляет их от позорной казни, дарует им право выбрать род смерти и самим лишить себя жизни; сроку до полуночи.

Центурион обязан наблюсти за исполнением декрета и о последующем донести.

Люций

Недурен слог. Писать умеют.

Лукан

Злодеи! Изверги!

Люций

Притом

Приличье тонко разумеют —

Что одолжаться палачом

Неблагородно человеку...

(К центуриону.)

Но что ты смотришь на Сенеку?

Лукан

Ты тронут! Ты потупил взгляд!

В твоем лице следы смущенья!

О, верь мне, то богов внушенье!

Спаси нам жизнь! Благословят

Тебя народы! Пред тобою

Мудрец с маститой сединою —

Он чист, как дева, как Сократ!

Центурион

Мой долг...

Лукан

Твой долг! А жить без славы!

Для дикой прихоти губя

Людей, отечество, себя,

Прожить слепцом в грязи кровавой!

О, если долг в твоей груди

Не всё убил, то отведи

Меня в Сенат! Как с поля битвы

Пред смертью ратнику, сказать

Дай мне последние молитвы!

Дай мне пред смертью завещать

Без лжи, перед лицом вселенной,

Всё, что привык я неизменной,

Святою истиной считать!

Центурион, не обращая внимания на Лукана, удаляется в глубину комнаты.

Лукан продолжает в сильном волнении.

Я им скажу: в них чести нет!

В них ум какой-то мглой одет!

Для них отечество и слава —

Речей напыщенных приправа!

Величие народа в том,

Что носит в сердце он своем;

Убив в нем доблести величье,

Заставив в играх и пирах

Забыть добра и зла различье,

В сердца вселяя только страх,

От правды казнью ограждаясь

И пред рабами величаясь,

Они мечтают навсегда

Избегнуть кары и суда...

Я им скажу: готовят сами

Свой приговор себе они!

Что, упоенные льстецами

И мысля в мире жить одни,

Себе статуи воздвигают,

Как божества, на площадях...

Но век их минет: разломают,

С проклятием растопчут в прах

Отцов статуи их же дети!

Детей проклятий ряд столетий

Не снимет с головы отцов...

Сенека

Лукан! оставь, оставь слепцов!

Люций

Пришла ж охота на циклопов

На двуутробок и сорок

Взглянуть пред смертью! Взять урок

У них дилемм, фигур и тропов!

Лукан

Но как без боя всё отдать!..

Хотя б к народу мне воззвать!

Певец у Рима умирает!

Сенека гибнет! И народ

Молчит!.. Но нет, народ не знает!

Народу мил и дорог тот,

Кто спать в нем мысли не дает!

Люций

Да, мил, как бабочка ночная,

Покуда крыльев не ожжет,

Через огонь перелетая...

Народ твой первый же потом

И назовет тебя глупцом.

Лукан

(закрыв лицо руками)

Но Цезарь!.. Мы ведь с ним когда-то

Росли, играли, как два брата!

Он вспомнит время детских игр

И приговор свой остановит...

В нем сердце есть... Ведь он не тигр...

Рим часто попусту злословит...

Что я ему? Мои мечты

Да песни — все мои заботы!..

Люций