Егда был млад, то вочию их видел,
И дал от них заклятие мне старец.
С гор, сказывал, Кирилловых явился...
Кирилловы-то горы знаешь?
Что там,
Какие горы!
Эх, Григорий! мало ж
Ты просветлен! А христиане тоже!
В Ерусалим небесный, вишь, пошли,
Да в полпути, куда пошли, забыли!
Кирилловы-то горы! Даже власти,
Прослыша, знать хотели, что за горы
Чудесные, какие, мол, там старцы
Скрываются? Круг всей бродили Волги,
И двадцать раз чрез самую обитель
И мимо самых старцев проходили,
А токмо лес и видели да камень:
Бо старцы и обитель зримы токмо
Для верных. Так господь сие устроил.
Но ты сего вместить еще не можешь
И многого, иде же благодать
Господня есть и действует поныне,
Спасая, аки праведного Ноя
С семьей среди великого потопа,
Немногое число избранных верных.
Не гневайся, а отпусти мне, отче,
Вину мою! Со мной уж было это
От беса омраченье... Вот как было;
Тому теперь недели три, сошлися
К нам странники, да трое, разных вер,
И спорили, и всяк хвалил свою,
Да таково ругательно и блазно!
Как улеглись, я тоже лег на одр.
И так-то у меня заныло сердце,
И мысленно я стал молиться богу:
«Дай знаменье мне, господи, какая
Перед тобой есть истинная вера?»
И не заснул — вот как теперь смотрю:
Вдруг в келью дверь тихонько отворилась,
И старичок такой лепообразный
Вошел и сел на одр ко мне, и начал
Беседовать, да ладно так и складно!
Все хороши, мол, веры перед богом;
Зрит на дела, мол, главное, господь;
А что когда, мол, знать желаешь больше,
Так приходи к соборному попу...
И как сказал он только: «Поп» — я вздрогнул,
Вскочил и крикнул: «Да воскреснет бог!»
Он и пропал — ну, видел я — во прах
Рассыпался... С тех пор и опасаюсь...
И следует. Напущено от змия.
Что я не спал, то верно!
Верно, верно!
А что же, отче, ты про старцев начал?
Про старцев?.. Да, великое то дело!..
Вот прочитай из книжицы, увидишь,
Какие это старцы, как живут...
Единого от них тут есть посланье
Ко братии... Отсель: «А обо мне...»
«А обо мне вы не скорбите, братья!
Живу я в месте истинно покойном.
Живу я со отцы святыми. Мужи
Сии цветут, что финики, что крины,
Что кипарисы в тихом, злачном месте.
От уст их непрестанная исходит
К всевышнему сердечная молитва,
Что миро добровонное, что ладан,
Что сладкий дым звенящего кадила.
И, егда нощь, сия молитва зрима:
Из уст их огненным столбом восходит
Она на небеса, и всей стране
В то время свет бывает от нее,
И можно честь без свещного сиянья.
И бог сие им дал, что возлюбиша
Всем сердцем господа, и сам господь
Их возлюби; и всё дает, что просят.
А просят же они не благ житейских,
Не временных, прелестных здешних благ,
А тишины и радости духовной,
Дабы, когда судить живым и мертвым
Приидет он во славе и сияньи,
За подвиги великие им воздал
Веселием во царствии небесном»,
Ужели есть теперь такие старцы?
Ну и куда б еще деваться им?
Ведь сказано, что будут пребывать
Незримы до пришествия Христова!
Так... так... Ну, а молитва их и ныне
На небе огненным столбом видна?
Видать-то все видают, да не знают,
Отколь столбы.
А где же это будет?
Где? И в Поморье... и на Белом море...
Там с карбаса, идя на рыбный промысл,
Видали. Паче же — на Волге, место
Над Балахной, в стране нижегородской;
Там горы-то Кирилловы и есть!
И мимо их судов проходит много.
Коль на судах народ благочестивый,
То, что врата, разверзнутся вдруг горы,
И друг за другом старцы те выходят,
И кланяются судоходцам в пояс,
И просят их свезти поклон ко братьям,
Живущим вниз по Волге, в Жигулях;
И подойдет расшива к Жигулям,
И судоходцы кличут громким гласом:
«Гой, старцы жигулевские! везем
Мы вам поклон с Кирилловой горы!»
И расступаются тут паки горы,
И алебастр разверзнется и камень,
И друг за другом выступают старцы
И за поклон пловцов благословляют.
И полетит тогда в низовье судно,
Ограждено от бурь и непогоды
Напутствием боголюбивых старцев.
А вот еще другое место есть:
Есть целый град, стоящий многи веки
Невидимый, при озере. И было
Сие вот так: егда на Русь с татары
Прииде лютый царь Батый, и грады
Вся разорял, и убивал людей,
И, аки огнь, потек по всей стране,
Против него великий князь Георгий
Ходил с полки свои, и был побит,
И побежал во славный Китеж-град —
Его же сотвори во славу божью;
И погнались татарове за ним;
И бысть во граде плач; и прибегоша
Во храмы люди, умоляя бога, —
И бог яви свою над ними милость
И сотвори неслыханное чудо:
Егда татары кинулись на приступ,
Внезапу град содеяся невидим!
И по ся дни стоит незрим, и токмо
На озере, когда вода спокойна,
Как в зеркале, он кажет тень свою:
И видны стены с башнями градскими,
И терема узорчаты, часовни
И церкви с позлащенными главами...
Пречудное то зрелище! И явно —
Всё на тени: как люди идут в церковь,
И старицы и старцы, в черном платье,
По старине одетые... И слышен
Оттуда гул колоколов... И тамо
Жизнь беспечальная, подобно райской!
А виден град всем жителям побрежным
Круг озера по утренней заре
Иль в тихие вечерние часы, —
Но внити в оный может токмо тот,
Кто путь прейдет, ни на минуту бога
Из мысли не теряя; бо сей путь,
«Батыева тропа» рекомый, страхи
И чудищи различными стрегом!
Претерпишь хлад и глад. Зверь нападет
И змии на тебя. Восстанет буря.
И бесы на тебя наскочут, с песьей
Главою, с огненными языками,
И эфиопы черные, как уголь!
Ты всё ж иди вперед и богомысли!
И победишь все дьявольские страхи,
Ни хлад тебя, ни глад не остановит,
Ни зверь, ни змий, ни сатанинский табор
Нигде тебе в пути не воспретит —
Тебе врата отверзнутся во граде,
И выйдут старцы друг за другом, с песнью
Приемлющи сподвижника и брата.
О господи Исусе!
Вот что, отче, —
Что хочешь, я исполню! Всё, что хочешь!
А покажи хоть тень святого града!..
Как древние ходили человеки...
И звон-то, звон колоколов послушать...
А звон у них серебряный и чистый,
И словно как не колокол гудит,
А ровно что небесная лазурь
Сама звенит.
Хрустальное-то небо!
Сие всё вам, в миру живущим, чудно,
Бо в тьме пребысте, а чудес немало
Есть на Руси. Град Китеж не один.
Есть церкви, перешедшие в пустыню
Из людных мест, с попами и с народом.
С Суры-реки из града Василя
Шел крестный ход в Перепловеньев день.
И люди те так богу угодили,
Что церковь вдруг пошла пред крестным ходом,
И крестный ход за ней! За ней!.. И горы
Ровнялися, и расступались реки, —
Всё шел народ с хоругвями и пеньем,
Доколе в Керженских пустынях церковь
Не стала, и взошли в нее все люди,
И до сих дней стоят в ней, и пребудут
До страшного пришествия Христова,
Святой канон пасхальный воспевая.
Поведаю о сем я благовестье
Тебе за то, что возлюбил тебя
И что твою неопытность жалею;
Бог даст, найдешь кого из добрых старцев
И под его началом укрепишься:
Бо добрая еси ты почва, семя
Не на песок он кинет, не на камень;
Прозябнет и, быть может, плод подаст,
И вкусишь ты от благодати...
Я же
Еще свершу здесь некакий обет
И удалюсь безмолвствовать в пустыню.
Прощай пока.
Я, отче, не отстану
Возьми меня.
Нет, миленький, оставь!