де ее задержали два матроса с фонарями в руках.
Обмен приветствиями между испанцами был очень короткий. Атаман сразу встал на площадку и попросил англичан следовать за ним через железную калитку, сделанную в скале. Войдя в нее, они очутились в узком кирпичном коридоре, слабо освещенном лампами. Коридор наклонялся под очень острым углом и был так низок, что нужно было непременно нагнуться, чтобы пройти по нему. Испанец ускорил шаги по склону, и теперь они вошли в каменный двор с чрезвычайно высокими стенами; затем прошли через другие ворота к зданию. Пройдя по нескольким коридорам, они очутились перед самым замком, о чем и не подозревали. Здесь им велели ждать под охраною трех человек.
Насколько Мессенджер мог заметить при тусклом свете, здание, где они теперь находились, имело очень толстые стены, и по каждой арке, по каждому столбу можно было судить о его долговечности. Над ними каменная крыша с богатой скульптурой указывала на влияние мавров, а тонкие колонны, поддерживавшие ее, имели много грации, чего нельзя было ожидать в Галиции. Однако в обширной передней меблировка была скудной, хотя ворота с башенками, украшенными блестящей медью, и много икон с горящими перед ними лампадами, свидетельствовали о постоянном уходе. Вид дома действительно был роскошен и заставлял воображение рисовать себе чудные картины за воротами, откуда доносилось журчание бьющих фонтанов и тихий шепот двух голосов.
В этой передней два пленника, — Берк и негр не были приведены сюда, — ждали около десяти минут, стоя грустно перед своими проводниками. Наконец одни из ворот открылись, и испанец возвратился, давая им знак следовать за ним. Он, казалось, не предвидел никакой попытки пленников к бегству, так как оставался с ними один, и остановился, чтобы разрезать веревку, которой были связаны их руки. Теперь они были в высоком коридоре, освещенном бронзовыми лампами и устланном такими толстыми коврами, что шагов совсем не было слышно. Стены коридора были в изобилии украшены странными аллегориями, изображенными блестящими красками испанской школы. Из большого коридора они прошли в круглую переднюю с позолоченным сводом, где из протянутых рук нереид струились фонтаны. Свет искусно падал на мраморные резервуары, в которых плавали золотые рыбки. Никогда они не видели комнаты, где бы световая гармония соединялась в таком совершенстве, где бы так заманчиво манили уютные кресла. Едва они вошли сюда, как высокий испанец отдернул занавес, закрывающий одну из стен свода, и пленники очутились перед испанкой.
Комната была обширная, освещенная несколькими свечами в подсвечниках из венецианского стекла. Стены были украшены мрачными портретами. На одном конце была завешенная арка, которая отделяла большую комнату от маленькой, ее можно было видеть через резную деревянную решетку. С одной стороны была галерея, куда вели другие двери. Но более всего поражала в этой комнате женщина, сидевшая на низеньком стуле и окруженная большими догами, которые ворчали на незнакомцев. Свет от кабинетной лампы освещал лицо испанки, которую Мессенджер без всякого сомнения видел в Монако. У нее было такое же отталкивающее лицо, как в первый день их встречи. Ее густые, липкие черные волосы падали на плечи, как у школьницы, руки казались мускулистыми, как у сильного человека, лицо было смуглое и загорелое от солнца, глаза неестественно блестели и сверкали, как глаза орла. Когда пленники встали перед нею, она пронизала их таким суровым взглядом, что они едва могли смотреть на нее.
Когда высокий испанец удалился, старуха заговорила по-английски почти без ошибок, но голос ее действовал на слух резким диссонансом.
— Итак, господин Арнольд Мессенджер, — сказала она, — мы снова встретились!
Мессенджер быстро ответил:
— Сударыня, я не помню, чтобы мы раньше встречались!
— Нет? — сказала она с ударением, лукаво обмахиваясь веером из страусовых перьев. — Значит, вы потеряли память вместе с вашими деньгами — двойное несчастье.
При этих словах он чувствовал, как у него задергался каждый нерв. Плохо, что женщина знала его имя, но она также не скрывала и то, что знает и остальное. Это нарушило его умственное равновесие, и он ответил ей неловкой и бесполезной ложью:
— Сударыня, — сказал он с притворным сожалением, — моя память может поправиться, но деньги теперь в Атлантическом океане! Я не могу понять, каким образом вы узнали об этом.
— Каким образом?! — повторила она. — Право, вы не очень оправдываете свою репутацию! Вот описание вашей жизни и ваших недавних проделок в дюжине газет — испанских, французских и английских. Говорят, что вы большой плут!
— Это очень хорошо с их стороны! — сказал Мессенджер, чувствуя под собою более прочную почву. — Примем с признательностью их мнение и поговорим о другом! Начну с того, что предложу вам вопрос: зачем вы нас привели сюда?
— Чтобы иметь удовольствие видеть первого плута Европы! — возразила испанка с легким смехом.
— Что же, ваше любопытство удовлетворено?
— Нет, — сказала она. — По виду вы недурной человек, во всяком случае думаю, что вы должны быть умны. Я рада, что с вами не случилось несчастья!
Она сказала это с полным равнодушием, но Мессенджер ответил, пожимая плечами:
— Думаю, что хорошо, но в Ферроле находятся остальные, которые не имеют еще удовольствия пользоваться вашим гостеприимством! Они могут вернуться каждую минуту и будут знать, где нас искать!
— А деньги! — воскликнула она с тем же резким смехом.
— Деньги в море! — резко сказал Мессенджер.
— Что мне подтвердит и молодой человек, без сомнения! — продолжала она оборачиваясь к Фишеру, который слушал разговор, удивляясь каждому слову. Посмотрев на него своими проницательными глазами, она прибавила — Красивый мальчик, но неумен, мне кажется. Такой молодой не должен слушать подобные вещи!
При этом она дотронулась до звонка, находившегося около нее, и тотчас же появился слуга-испанец, одетый в черное.
— Проводите этого господина в его комнату, — сказала она, и слуга поманил Фишера, который вышел за ним из комнаты, не сказав ничего, надеясь найти ту, которая больше всех интересовала его в Испании.
Когда он ушел, женщина попросила Мессенджера сесть и сразу заговорила:
— Ну, мне жаль убедиться, что вы неумны. Это не достойно вас — лгать так неловко, видя, как это мало вам помогает. Ложь — это последний ресурс. Скажите мне лучше сразу: где деньги?
— На каких условиях? — спросил Мессенджер.
Она облокотилась на кресло и посмотрела прямо на него.
— Ваша жизнь будет спасена, — сказала она, — И, если вы хотите, жизнь юноши!
Мессенджер не мог больше сидеть.
— Сударыня, — проговорил он, стоя перед ней и едва сдерживая гнев, — мы только попусту тратим наше время. Вы очень плохого мнения обо мне, если предполагаете, что я соглашусь на это. Конечно, я отказываюсь!
Он чувствовал, что это была критическая минута. Хотя явно они были одни, но он видел дикие глаза, выглядывавшие из-за решетки в дальнем конце комнаты, даже из дырок на портрете совсем близко кто-то смотрел на него. Он не был уверен, что в следующую минуту его не убьют.
Испанка проницательно посмотрела на него и протянула руку к звонку.
— Вы смелый человек! Я действительно должна подумать о вас.
— Когда вы приметесь за это, — сказал Мессенджер, — советую получше все обдумать. Не можете же вы предполагать, что вы и подобные вам личности были мне раньше неизвестны и что я не принял мер предосторожности. Мой друг Джек Вильямс, — он вспомнил историю Кеннера, — к счастью, был знаком с вами в Америке. Я каждый час ожидаю его на берегу с полусотней помощников, и он прежде всего будет меня искать здесь!
Она пожала плечами.
— Джек Вильямс, вы сказали?
— Он самый!
— А, это тот человек, о котором в журналах говорят как о Джеке Кеннере. Разве он вернется?
— Конечно! И так как он знает кое-что о вашем прошлом, то могут быть неприятности, если он нас не застанет здесь!
Он сказал это тихо и выразительно, как ему казалось, но женщина, услышав, к его удивлению, не тотчас же ответила.
Во время наступившего после его слов молчания глубокое дыхание испанцев было слышно ясно. Мессенджер отлично знал, о чем сейчас размышляет испанка. Она задумчиво сидела на своем стуле, взвешивая тот риск, который последует после его смерти, и в то же время обдумывала возможность найти деньги без его помощи. Если бы он был на ее месте, он бы поступил, не колеблясь, более смело, и ни один человек с «Семирамиды» не прожил бы и часу. Но она женщина, а женщины более осторожны, чем смелы в каждом действии, в котором принимают участие. Наконец испанка заговорила, ее слова согласовались с его предположениями.
— Ну, это было умно с вашей стороны — послать американца в Ферроль. Мне с ним надо свести много счетов, но, мой друг, может быть, он уже на пути в Англию, арестованный полицией!
— Очень возможно, — возразил Мессенджер, тотчас понявший, в чем дело, — но он непременно передаст наши письма другим!
— А другие будут всем рассказывать, что вы на этом берегу с миллионом денег или около того, которые вы спасли от крушения, и вас надо спасти от меня! Какая умная мысль!
— Это неумно, — сказал Мессенджер, пожимая плечами, — но это наш последний шанс! Если мы погибнем, вы не получите ни шиллинга! Разве только…
— Что только?
— Если вы нам поможете! Я делаю вам такое предложение: я заплачу вам треть из всей суммы, спасенной от крушения, если вы дадите ваших людей в наше распоряжение на неделю и на какое-то время позволите нам остаться в этом доме. Пожалуйста, обдумайте это спокойно. Если мы будем устранены, может быть, вы и найдете золото, но, вернее всего, никогда не найдете его. Если же вам удастся это, наши друзья, узнав о нашей гибели, немедленно обнародуют все происшедшее, но больше всего будут говорить о вашем участии в этом деле. Обдумайте получше и вы убедитесь, что весь ваш интерес в том, чтобы войти в долю с нами!