Я обнаружил в шкафу еще одну реликвию – помещенную на зеленой дощечке скульптурную композицию из пластилина: в центре – великий кузнечик Мен, вокруг – побратим его и соратник Чуй, жук Сиентаук и второстепенные персонажи из «Кузнечика Мена». Это подарок московских школьников… Сказки То Хоая… Признаюсь, мне и сейчас до конца неясен их секрет. Сами судите: автор признает, «Воспоминания Мена» он написал, едва выйдя из возраста, когда развлекаются игрою «в кузнечики», воссоздав в книжке пейзаж большого луга, лежавшего за рекой, напротив деревни Нгиадо, и «население» его – насекомых, зверюшек, которые вместе с пропадавшей там с утра до ночи детворой (он подчеркивает это «вместе») составляли особенный, непростой, но веселый мир. Этот мир, по которому Мен и его друзья путешествовали годами, мы с вами, читатель, могли бы обойти пешком за день. То Хоай гордится тем, с какой скрупулезностью воспроизвел он обличие и повадки своих «героев». Что же, тогда его сказки (остальные были написаны через два года после «Кузнечика Мена») – лишь копия природы, увиденной острым юношеским глазом? Нет, зверюшки и насекомые на страницах книжек остаются таковыми до известного, положенного автором предела. А потом… Потом в них явственно узнаются люди. Вся суть в том, как слить воедино оба начала, чтоб персонажи сказки не стали ни зверями, обряженными по-человечьи, ни людьми с бутафорскими хвостами и крыльями. Интуиция – непременное свойство таланта – подсказала совсем еще молодому тогда То Хоаю рецепт этого сплава, и, может быть, именно его волшебство составляет неповторимое очарование сказок. Но, согласитесь, возможно, тайна успеха в другом – ведь То Хоай не просто вывел забавных очеловеченных зверюшек, но и сотворил для них целый мир со своими устоями, этикой, языком, своими поэтами и летописцами, И в этом мире, увы, далеко не все благополучно. Потому что очень уж неблагополучен был мир, в котором жил сам То Хоай. Но герои сказок не только существуют в условном сказочном мире; нет, они этот свой сказочный мир желают переустроить, изгнать из него несправедливость, угнетение, войны… Стоп! Аллегории аллегориями, но это уж слишком. Недреманное око французской колониальной цензуры узрело крамолу, бестрепетная рука ее вознесла карающее перо. И «Приключения кузнечика Мена» впервые увидели свет с большими купюрами. Береженого, как говорится, бог бережет… Нет, не уберег! Как и в маленьком сказочном мирке, в большом настоящем мире многое переменилось к лучшему. Но на значительной части нашего человеческого мира царят еще нищета и произвол, еще угрожают людям ужасы войны куда более страшной, чем Вторая мировая война, в первые годы которой кузнечик Мен «писал» свои дневники. И не потому ли такую безоговорочную симпатию вызывают у нас крохотные герои сказок То Хоая, отважно борющиеся за свое Неслыханно Великое Дело?.. А может быть, суть в юморе То Хоая – то улыбчивом и добром, то вдруг обретающем язвительный сатирический голос? Не знаю. Временами мне кажется, будто главное – в яркости, поэтичности образов, в изысканности стилизации. Кстати, сам То Хоай, говоря об «истоках» своих сказок, называет и свифтовские «Путешествия Гулливера», и «Дон-Кихота» Сервантеса, и «Приключения Телемака» Фенелона, и вьетнамский фольклор. Но в иных мотивах сказок То Хоая ощущается влияние народной скульптуры и живописи, а «Мышиная свадьба» и вовсе построена на сюжете знаменитого лубка из деревни Донгхо. Да, есть над чем поломать голову! Иногда я даже ловлю себя на мысли, что сказки эти написаны вовсе не для детей. Только не стоит обращаться с этим вопросом к автору. Он ответит, я знаю, как дельфийский оракул: мол, взрослые любят хорошие детские книги, а ежели им не нравится детская книжка, значит, она плохая. Давайте лучше перечитаем еще раз сказки То Хоая. Вдруг нас осенит Истина (с большой буквы, как у кузнечика Мена)…
Да и потом, нам пора обратиться к роману «Затерянный остров».
Замысел романа на сюжет из древней вьетнамской истории возник у То Хоая давно. Когда в 1963 году во Вьетнам приезжал Сергей Петрович Бородин[12], выступавший на ханойских литературных курсах с рассказом о своем опыте работы над исторической прозой, среди его слушателей был и То Хоай. Они встречались тогда не раз, спорили о соотношении документальности и вымысла в этом непростом жанре. И То Хоай, говоря о Ванланге, легендарном государстве вьетов, пращуров нынешних вьетнамцев, и правивших там государях Хунг, жаловался на скудость исторических источников.
Редкие сведения о вьетах в сочинениях летописцев и землесловов древних китайских царств противоречивы, проникнуты высокомерием и алчностью. Ну а, спросите вы, читатель, книги самих вьетов?.. Столетия назад просвещенные мужи Дайвьета (так назывался тогда Вьетнам) сетовали на то, как мало сохранилось творений старой вьетской словесности, находя тому самые разные причины. Но вернейшее объясненье заключено, пожалуй, в таких словах: «Каждый клочок бумаги – пусть с половиною иероглифа, каменные плиты с надписями, воздвигнутые в этой стране, – все, едва узрите, изничтожайте в прах». Знайте же: «эта страна» – Дайвьет, а слова взяты из указа китайского императора Чэнцзу, который в 1407 году двинул на вьетов свои войска, радея якобы о восстановлении законности и порядка. Еще через двадцать лет, согласно новому указу, из Дайвьета в Китай вывезли все ценные книги, хроники, документы. Сегодня мы знаем лишь их названия по списку, составленному вьетским летописцем; большинство книг исчезло бесследно. Нет, это вовсе не был единичный случай! Прошло почти полтора столетия, и китайский историк, бывший среди солдат, снова вторгшихся в Дай-вьет, писал: «Когда пришли солдаты, они, за исключением буддийских и конфуцианских канонических сочинений, изымали любую печатную книгу, даже разрозненные листы, вплоть до книжек пословиц и побасенок, по коим дети учились грамоте, – все полагалось сжечь…» Полчища просвещенной Поднебесной империи воевали с книгами, как с людьми, – их рубили, жгли и уводили в полон!
Но убить все книги невозможно. А главное – невозможно уничтожить великую книгу, начертанную в памяти народа. И прежде всего в ней почерпнул средневековый литератор Чан Тхе Фан сюжеты и сведения для собрания рассказов «Дивные повествования земли Линьнам»[13], которое, вероятно отредактировав и дополнив его, издали на исходе XV века двое ученых и литераторов, By Куинь и Кпеу Фу. Память о Ванланге жива была в народе и тогда, без малого тысячу восемьсот лет спустя, после его падения: из двадцати двух рассказов книги ровно половина посвящена государям династии Хунг. Это, пожалуй, самое обширное собрание сведений о них. Пусть у авторов было иное, чем у нас, представление об исторической правде и в книге легенды причудливо переплетались с реальностью, подобного источника нам больше не найти. Да и сам роман То Хоая построен на одном из «дивных повествований» – «Рассказе об арбузе».
Кто же они такие, государи Хунг? Давайте, подобно романисту, примем на веру не только легендарные сведения, но и мифологическую хронологию. Итак, государи Хунг царствовали с 2879 по 258 год до н. э., и было их всего восемнадцать; стало быть, каждый правил чуть не полтора столетия. Старые авторы возводили их род к Божественному земледельцу Тхэн Ионгу (китайский Шэнь-нуи). Но иные из нынешних историков считают родословную эту книжной реминисценцией конфуцианцев, не связанной с фольклором вьетов. И мы, следуя народным преданиям, назовем прародителем вьетов Лак Лаунг Куана – Повелителя драконов Лака. Он научил людей земледелию, шелководству и ткачеству; дал им законы и установления; одолел вредивших народу чудовищ; приняв множество жутких обличий, отвадил заносчивых чужеземцев. Лак Лаунг Куан взял в жены девицу Ау Ко, происходившую от небожителей; она произвела на свет диковинный ком, в котором оказалось сто яиц. Из них вышло сто сыновей. Но Повелителю драконов не нравилось жить все время на суше, а Ау Ко не могла поселиться в Подводном царстве; и они расстались, поделив сыновей: половина ушла за отцом в море, а другие пятьдесят остались на земле. Но и потом, стоило людям выйти на берег и крикнуть: «Отец, помоги!» – Лак Лаунг Куан появлялся и выручал их. Ау Ко повела сыновей к горам и там, в местности, названной Фаунгтяу, научила их провозгласить царем самого старшего. Он нарекся Хунгом, державу свою назвал Ванланг, а столицу – Фаунгтяу. Державу разделил на пятнадцать земель: младших братьев поставил теми землями править, назначил их вельможами и полководцами; определил чины и сословия; велел передавать престол по наследству и всем государям именоваться Хунгами. Люди жили у воды, и водяные твари постоянно вредили им, тогда государь Хунг посоветовал людям разрисовать себя наподобие рыбьей чешуи, чтобы подводные жители признали в них своих родичей; чудища оставили людей в покое.
Согласно другому преданию, Ау Ко обучила людей на возвышенностях выжигать лес под рисовые поля, копать пруды и колодцы, сажать у реки сахарный тростник и тутовник, ткать полотно и добывать мед, толочь зерно в ступах и, смешав его со сладким тростниковым соком, готовить на нару пироги.
И государи Хунг обучили народ множеству полезных вещей. Если раньше люди выжигали лес на холмах и рыхлили палками делянки, то государи выучили их сеять рис на низинных заливных землях, сажать просо, а также втыкать на полях гибкие стебля бамбука, чтобы отпугивать птиц. Государи велели сажать на делянках найденные в лесу клубни иньяма и лук, открыли рецепт бетелевой жвачки и превосходных пирогов. Говорят, они даже учили людей возводить плотины и дамбы. Поначалу народ жил в скудости, одеваясь в древесную кору, почивая на грубых циновках и пеленая младенцев в листья банана, питаясь клубнями да кореньями и месивом из сердцевины пальм, а из риса – его было мало – гнали чаще хмельную водку. Пищу варила в ведерцах из толстых стволов бамбука. Но со временем завелся у них достаток. Люди ели также мясо, дичину, рыбу и черепах, приправляя их корешками имбиря. Жили они в домах на сваях. Коротко стригли волосы, чтобы удобнее было бегать по лесу (или, говорят другие, нырять в воду); ходили босиком, чтобы быстрее влезать на деревья. Колотили пестами в пустые ступы, созывая соседей на похороны. Свадебные обряды их были просты: жених подносил невесте завернутые в листья землю (возможно, выпеченные из жирной, пронизанной корешками почвы лепешки, до недавнего времени сохранявшиеся у некоторых народностей Вьетнама как ритуальная пища) и соль, потом забивали буйвола, устраивали пир – и вся недолга. Люди тогда весьма заботились об умножении рода, устраивая особые состязания: кто завладеет чудесным амулетом, тому быть чадородным. И еще состязались они (большей частью принцессы и принцы) в приготовлении яств и варке риса. А на праздниках своих танцевали и пели (иные искусницы облегчали даже пляской и пением муки рожениц) и учиняли разные веселые действа. Таковы легенды.