И точно. Когда Скрипач вошел в комнату, он увидел, что заплаканная Эри сидит на кровати, прижимая к груди какую-то тетрадку в синей потрепанной обложке.
– Ты чего ревешь? – с упреком спросил Скрипач.
– Ты как сюда вошел? – испуганно спросила Эри.
– Пешком. Через дверь, – констатировал очевидное Скрипач. – Эри, что случилось? Почему опять глаза на мокром месте?
Эри всхлипнула, подняла взгляд – на лице ее было виноватое, пристыженное выражение.
– Я не думала, что вы услышите, – проговорила она тихо. – Я больше так не буду.
– Будешь или нет – это дело десятое, – возразил Скрипач. – Сейчас-то чего? Что случилось?
– Ничего не случилось, просто… просто вы… вы так со мной возитесь, и еще Ит сказал, что вы чувствуете себя виноватыми… но на самом-то деле… на самом деле всё не так, – она снова заплакала. – Я не хорошая, рыжий. Я совсем даже не хорошая, я та еще тварь, если честно, и я…
– Чего – «я»? В чем ты таком нехорошая? Убила кого-нибудь, что ли? Обманула? Обворовала? В чем нехорошесть заключается?
Эри отвернулась.
– Ну? – настойчиво спросил Скрипач.
– Я плохая, – упрямо повторила она. – Я… недостойна, чтобы ко мне так относились… лечили, помогали, защищали…
– Почему?
– Ну, потому что… потому что я ничего хорошего в жизни не сделала, ничего не создала, не… не… помогла никому…
– Слушай, а ты много людей знаешь, которые создали или помогли? – вкрадчиво поинтересовался Скрипач, присаживаясь рядом с Эри на кровать. – Из твоих знакомых многие могут похвастаться этим?
– Немногие, наверно. Но… они хотя бы честно жили, а я… Рыжий, я же врала. Я столько врала…
– А нам врала? – с интересом спросил Скрипач.
– Вам нет, – она покачала головой. – Вам-то зачем… другим врала, и ужасно много… до сих пор вспоминать стыдно.
– И про что же ты врала? – Скрипач вытащил из кармана ленту налобника. – Ты говори, говори. Я хочу схему посмотреть.
– С лекарствами?
– Угу. Так кому ты врала-то?
– Всем. Учителям, маме, одноклассникам… вот видишь, тетрадка?
Скрипач покивал. Ну да, тетрадка и тетрадка, самая обычная, в клеточку. Сколько он таких тетрадок перепроверял, когда девчонки учились в школе – страшно представить. Дашины тетради, следует признать, были всегда в образцовом порядке – ну, тут понятно, у трех таких педантов, как Берта, Фэб, и Ит ребенок другим получиться и не мог. Зато Верины тетради были с большим вкусом разрисованы в самых неожиданных местах – причина многолетних скандалов с классной руководительницей юной художницы… сейчас, правда, подавшейся в совершенно другую область.
– Она наполовину пустая, – объяснила Эри. – Потому что я не училась ни черта.
– Ну, правильно, – рыжий вывел визуал. – Если не учиться, она и получится пустая. И что с того?
– Можно я потом расскажу? – кажется, Эри смутилась.
– Мне кажется, что это у тебя рефрен такой получается, – заметил Скрипач. – «Потом расскажу». Про одно потом расскажу, про другое… Так, вот только не надо глаза опять того, опухнешь же к чертовой матери к утру, а нам на точку ехать надо. Эри, кому говорю, прекрати рыдать! Ну сколько можно?
– Мне стыдно, – призналась она. – Стыдно, что я… вот такая…
– Какая – такая? – уточнил Скрипач.
– Что я такая дура… и врушка… – Эри снова всхлипнула. – Надо было сразу вам рассказать… может, вы бы и не стали со мной… так… Рыжий, правда, честно! Я действительно недостойна, чтобы… ну, чтобы…
– Слушай, успокойся, а? – попросил Скрипач. – Давай так. Если тебе хочется исповедаться на тему того, что ты кого-то там по молодости обманула, ты это сделаешь завтра, ладно? Выспишься, а потом соберешься с духом, и расскажешь. Хорошо? Кем бы ты себя не считала, сейчас тебе лучше лечь спать. Состояние у тебя не очень, ты устала за день, показатели низковаты. Давай по чашке чаю выпьем, и на боковую?
– А почему вы так любите чай? – спросила Эри.
– Мы не чай любим, – поправил Скрипач. – На самом деле мы любим лхус, и чаще всего именно его завариваем, но сейчас, тут, на Соде, лучше чай – это нечто вроде обычая.
– Лхус – это который из маленьких зеленых ягодок, и пахнет, как французские духи? – Эри вдруг улыбнулась. – Я пробовала. Очень вкусно. Только мне показалось, что не сладко, а черный потом сказал, что забыл положить сахар.
– Врешь, небось, – поддел Скрипач, хотя видел, что Эри и не думает врать. Да и описала она лхус совершенно правильно, причем именно что дикого сбора: ягоды с одомашненных кустов чаще всего после сушки становились бурыми, а вот некоторые сорта дикого рибира давали интересные ягоды, сохранявшие даже сухими глубокий изумрудный цвет.
– Не вру, – помотала головой Эри.
– Ладно, ладно, не врешь. Если хочешь, лхус потом заварим как-нибудь, – пообещал Скрипач. – С полкило у нас с собой есть. Я же запасливый.
– Они тоже. Ну, то есть рыжий брал с собой… я потом…
– Ну конечно, ты потом расскажешь, – покивал Скрипач. – Эри, голова болит сейчас? Слева точка боли есть?
– Есть, – кивнула она. – А как ты понял?
– Я же смотрю, что с тобой. Ты доплакалась до спазма, – Скрипач поморщился. – Ложись, я скорректирую схему, чтобы голова перестала болеть. Ложись, я сказал, сейчас закружится башка, и рухнешь тут мне еще.
– Но раздеваться… рыжий, я не хочу, чтобы…
– Можешь не раздеваться, сойдет и так, – махнул рукой Скрипач. – Хотя если ты думаешь что я, буду дважды женатым, никогда не видел голых тетенек, ты сильно ошибаешься. А если вспомнить, в каком виде ты совала голову в духовку…
В стену несильно, но весьма выразительно постучали – разумеется, Ит все отлично слышал.
– Отвянь, – сердито сказал Скрипач в сторону стены. – Защитник оскорбленных и униженных, тоже мне.
– А он что, нас слышит? – удивилась Эри.
– А то нет, – хмыкнул Скрипач. – Он у нас как горная коза. Отлично слышит, далеко видит, и быстро бегает. Я, впрочем, тоже. Эри, ты ляжешь сегодня, или мы так и будем тут до утра турусы на колесах разводить? Всё, спокойной ночи.
– Но как ты выйдешь? – с тревогой спросила Эри. – Надо закрыть…
– Выйду точно так же, как и вошел. Пешком и через дверь. Да не волнуйся ты, закрою. Всё, спокойной ночи. До завтра.
5. Плохая девочка
– По-моему, я никогда в жизни так не спала. Нет, правда! Я уже не помню, чтобы так хорошо, и не просыпаясь. Спасибо вам огромное.
– Да не за что, – пожал плечами Ит. – Выспалась, и хорошо. Ребят, давайте доедайте, и поехали. А то Карин голову оторвет, если мы собьемся с плана.
– Не собьемся, – Скрипач откусил половину бутерброда. – Моам мы впокойна похавтракать?..
– Можешь ты не говорить с набитым ртом? – рассердился Ит.
Скрипач, наконец, проглотил свои полбутерброда.
– Можешь ты жрать побыстрее? – так же сердито спросил он. – Что это за медитации по полчаса над тарелкой? Доел быстро, и пошли! Вон, даже Эри, и та уже доедает, а у тебя как было, так и есть.
Ит в это утро и впрямь был излишне задумчив и, кажется, расстроен. А еще, по мнению Скрипача, он нещадно тормозил, и постоянно что-то забывал. Сначала оставил включенной воду в ванной, потом пошел к машине в домашних тапочках, когда грузили оборудование – тапочки эти в минус двадцать пять смотрелись просто великолепно, что говорить – потом завис над тарелкой овсянки, причем сам кашу не доел, и начал торопить остальных, чтобы ели поскорей.
– Могу, – смиренно отозвался Ит. В два счета выскреб овсянку, и поставил тарелку в мойку.
– Смотри-ка, и правда, может, – удовлетворенно заметил Скрипач. – Эри, дуй переодеваться, и поскакали. Возьми телефон с собой на всякий случай. А то нам в этот раз по лесу долго шататься придется. Мало ли что, вдруг что понадобиться.
Эри кивнула.
– Возьму, конечно. Я же еще шнурок к чехлу пришила, так что запросто. Не потеряю.
– Чего его терять, лопату эту, – проворчал Ит, включая воду. – Рыжий, ты кофе с собой возьмешь?
– Сейчас заварю. И бутербродов надо тоже, мы ведь надолго…
***
На выезде из города, разумеется, влипли в пробку – судя по сообщениям какой-то радиостанции, передававшей дорожную обстановку, больше похожую на сводку с фронтов, предстояло больше часа наслаждаться видом заснеженных машин, и дышать выхлопными газами.
– Так про что ты хотела вчера рассказать? – поинтересовался Скрипач. – Времени у нас вагон и маленькая тележка. Делать нечего.
– Про школу, – вздохнула Эри. – Ит, ты, наверное, не всё вчера слышал…
– Всё, – сообщил Ит. – Прости, но стены достаточно тонкие. По крайней мере, для меня.
– В общем, в школе получилось хреново, – Эри покачала головой, явно осуждая себя. – Я сама виновата. Надо было как-то не так, наверное.
– Не так – что именно? – уточнил Скрипач. На этот раз вел машину именно он, но сейчас машина стояла, поэтому Скрипач повернулся к Эри и с интересом на нее посмотрел.
– Да всё, если честно.
…В младших классах она училась неплохо, вот только дружить с ней никто не хотел. Вернее, дети сначала охотно принимали ее в свои компании, но потом – Эри принималась рассказывать про Двоих, и через пару дней ее объявляли врушкой и чокнутой фантазеркой. А еще через пару дней начинали издеваться и гнать.
– Я не понимала, что я делаю неправильно, – говорила она. – Мне тогда казалось… ну, я думала, что про этих Двоих все знают. Или что у каждого есть такие двое. Ну или один. Когда девочки из класса рассказывали, что они ждут Прекрасного Принца, я всегда радовалась, потому что думала, что они говорят… ну, про то же, про что и я. А потом они показывали картинку в анкетах, знаете, такие тетрадки бывают у девчонок, и на картинке всегда был или актер из фильма, или из мультика какой-нибудь герой… в общем, кто-то ненастоящий.
– А двое, значит, были настоящими? – уточнил Скрипач.
– Ну да. Мне трудно объяснить, но я всегда знала, что Двое – есть, что они существуют, просто сейчас они где-то еще, не здесь. Но они не придуманные, как персонажи мультфильмов, или как роли, которые играют актеры. И еще… эти девочки… мы ведь тогда были еще маленькими, ну что такое первый или второй класс? Так вот, эти девочки фантазировали, какая у них будет жизнь после встречи с Принцем. Что у них будет квартира или дом, обязательно богатый. Что будет машина, бассейн свой, или еще что-то такое же идиотское. И что Принц на них женится, и у них тут же будут дети. Причем много. Четыре, пять… они придумывали имена этим детям, они их рисовали, смешно так, потому что рисовали они конвертики с ленточками, голубыми или розовыми, мальчик или девочка… вот этого я совсем не понимала. Я про это вообще не думала.