– А про что ты думала? – с интересом спросил Ит. Интерес был неподдельным, самым что ни на есть настоящим.
– Я думала только про одно – как мне найти Двоих. Причем в любом виде. Если они болеют, то вылечить… мне почему-то казалось, что они не здоровые, и я даже какое-то время носила с собой бинтик и йодный фломастер… глупо, да? Потом оказалось, что не так уж я была и не права, но бинтик с фломастером вряд ли кому-то сумели бы помочь… я не думала о том, что будет дальше, и я очень сильно удивлялась, почему никто меня не понимает, совсем.
Пробка чуть сдвинулась, и машины снова замерли. Скрипач чертыхнулся себе под нос, и снова поднял опущенный было ручник.
– А ты пыталась про это с кем-то говорить? – спросил он. – Зачем?
– Я искала себе подобных, не понимая, что именно ищу, – Эри вздохнула. – Ит, можно мне сигарету?
– Можно, – отозвался тот. – Что еще ты делала?
– В смысле?
– Ну, кроме того, что рассказывала?
– Я пыталась понять, как они выглядят. Я их рисовала, лепила, вырезала из всего подряд.
– Это как? – с опаской поинтересовался Скрипач. Пробка снова поехала. – Из чего и кого ты вырезала?
Эри засмеялась.
– Силуэты, – объяснила она. – Знаете, как вырезают силуэт по тени? Ну, обычно они как профиль из черной бумаги, в овальчике?
Ит кивнул.
– Я пыталась сделать то же самое, и хорошо, что эти уроды не сохранились, мама всё выкинула.
– Эри, а ты понимала, что пытаешься изобразить… ну, не людей? – осторожно спросил Ит. Действительно важный вопрос, если вдуматься.
– Нет. Тогда – точно нет. Мне казалось, что двое – люди, только какие-то не такие. Говорю же, я долго не могла даже понять, мальчики они или девочки, потому что с полом ну никак не складывалось. А потом я решила, что они всё-таки мальчики, и…
– И? – подбодрил Скрипач.
– И я оказалась права, потому что они были именно мальчиками.
– Не совсем, – покачал головой Ит. – По отношению к тебе да, мальчики. А так вообще-то в нашей расе три пола, если что.
– Я знаю, – кивнула Эри буднично. – Но это я годам к тридцати разобралась, когда научилась пользоваться архивом. А тогда я просто решила, что они мальчики, но не совсем такие, как обычные. Я, правда, не совсем понимаю, как это работает, потому что про это в архиве очень мало. Есть несколько откровенных сцен, но я их не смотрела.
– Совсем? – удивился Ит.
– Совсем. Открывала, и ту же закрывала, не досматривала. Это же личное, это нельзя было смотреть, как мне кажется.
– Эри, а с кем были эти сцены? – уточнил Ит.
– Пару раз с женщинами, пару раз с… ну, это мужчины такие, которые высокие, и с такими красивыми руками… как бы сказать… впрочем, неважно. Я не про это сейчас. Про то, что в школе зря начала говорить. К третьему классу я стала отщепенкой, и принялась врать. И прогуливать. Лишь бы не быть там, и не видеть этих рыл с их Прекрасными Принцами, конвертиками, и не слушать, что говорили учителя.
– А что с учителями было не так? – поинтересовался Ит.
– Они постоянно врали, – поморщилась в ответ Эри. – А когда не врали, рассказывали непонятно и путано. Нет, теперь-то я знаю, что рассказывали они нормально, это со мной неладно. Потому что нельзя было отдавать меня в простую школу, надо было в коррекционную. Которая для дураков.
– Что ты говоришь такое, – рассердился Скрипач. – Ты нормальная совершенно, уж это-то мы выяснили. Да, с кровообращением есть проблемы, но не криминальные. Даже здешними средствами всё можно было исправить за пару месяцев. Раз и навсегда.
Рыжий, разумеется, сейчас слегка привирал – исключительно для того, чтобы успокоить Эри. И ободрить. Проблемы у нее и впрямь имелись, но на данном этапе эти застарелые, весьма застарелые проблемы пришлось бы неспешно лечить год. Даже по шестому уровню…
– В общем, неважно, – махнула рукой Эри. – Важно то, что я действительно превратилась в записную врушку. Говорила маме, что иду в школу, выходила, а вместо школы шла шататься по городу. Или, если деньги были, ехала в какой-нибудь другой район. А в школе говорила, что мама заболела, или бабушка, или дедушка. И что я ездила к ним. Иногда меня ловили, наказывали, маму постоянно вызывали в школу, но я все равно продолжала врать. И убегала точно так же, причем чем старше я становилась, тем изощреннее врала, и тем хуже училась.
– Да, фиговая ситуация, – покивал Скрипач. Пробка снова поехала, но, увы, счастье длилось не долго – проехав метров двести, машины опять встали. – Но я не совсем понимаю, почему ты убегала? В школе было настолько плохо?
– Ужасно. Когда я пыталась объяснить, что я не понимаю что-то, на меня принимались орать. Когда я заговаривала про двоих, меня поднимали на смех. Мальчишки били, девчонки обзывали, кляузничали. Тогда я не понимала, что это я была во всем виновата, тогда мне казалось, что виноваты они… а я – права. Хотя на деле всё наоборот.
Ит посмотрел на нее с сочувствием – сейчас он сидел на заднем сиденье, рядом с Эри, и проверял датчики для новой точки.
– Ну, практика показывает, что не настолько уж ты оказалась неправа, – заметил он. – Может быть, ты преувеличиваешь?
– Если бы, – вздохнула Эри. – Я жила тогда, как на вокзале. На чемоданах. Такое ощущение, знаете… что вот-вот придет твой поезд, и ты уедешь. А тебя вместо поезда заставляют делать всякие ненужные и глупые вещи. Учить какие-то уроки, выполнять какие-то задания. Зачем? Для чего? Ведь поезд вот-вот окажется тут, и начнется другая жизнь, твоя, настоящая. Это много позже я поняла, что я тут застряла… навсегда. А тогда, в детстве, мне всё то, про что я говорила раньше, казалось совершенно очевидным.
– А куда ты убегала? – спросил Ит. – И что делала?
– Ждала, – она пожала плечами. – Бродила по городу, грелась, где придется – в метро, в фойе кинотеатров, в магазинах. Когда было потеплее, выбиралась в парк гулять, там днем безлюдно тогда было, и… – она смущенно замолчала. – Я лепила. Из снега.
– Двоих? – догадался Ит.
– Ну да. Или кого-то одного из двоих. Пыталась вспомнить руками то, что не помнила голова. Лица, позы. Хорошо, что никто не видел, меня бы, наверное, напрочь засмеяли. Скульптор из меня еще худший, чем писатель.
– Эри, прости, но ты слегка на себя наговариваешь, – Ит задумался. – У тебя правильная речь, ты адекватно мыслишь. То, что ты записывала, мы не читали, но почему-то кажется, что это будет вполне нормально.
– Зря кажется, – усмехнулась Эри. – Ит, поверь, хорошо, что вы этого не читали. Я покажу потом что-нибудь.
– Когда наберешься смелости, – закончил за нее Скрипач. Пробка снова поехала. – Или хорошо выспишься.
– Я же говорила, что прекрасно выспалась, – возразила Эри.
Сегодня она и впрямь выглядела гораздо лучше, чем в прежние дни. Возраст – где-то тридцать пять – тридцать семь, тени под глазами стали значительно меньше, лицо разгладилось. Вот что значит грамотное обезболивание, правильно подобранная дозировка по компенсации, и поддержка. Ни тебе отеков, ни вынужденных поз, ни бесконечных пробуждений. Как знать, может быть, начни они подобную программу раньше, результат подарил бы Эри пару лет жизни, даже с учетом второй программы… понять бы еще, что это вообще такое.
– Хорошо выглядишь, – улыбнулся Ит. – И вообще, что бы ты ни говорила про себя, ты молодец. Ведь ты же справилась тогда, правильно? Ты дождалась… их?
Эри вздохнула.
– Это не совсем так, – возразила она. – «Дождалась» неправильное слово. Мне кажется, что я заставила их придти.
– Экипаж Контроля заставить придти весьма проблематично, – справедливо заметил Скрипач. – Если бы их можно было так заставлять…
– Можно, – перебил Ит. – И ты прекрасно знаешь, как это делается.
Скрипач в ответ тяжело вздохнул.
– Тут явно не тот случай, – покачал он головой. – Ей нечем было их шантажировать. Ведь так, Эри? Шантажа с твоей стороны не было?
Она задумалась. Машины снова тронулись с места, и сейчас Эри рассеянно смотрела в окно, на медленно проплывающий мимо заснеженный город.
– Не знаю, какой шантаж ты имеешь в виду, но, как мне кажется, он был, – медленно произнесла Эри. – Мне до сих пор кажется, что я вынудила их придти. Заставила. Или…
– Или? – не понял Ит.
– Я до сих пор не уверена, что это они приходили, – Эри прикусила губу. – Мне порой кажется, что это я приходила. Туда, к ним.
***
Точку сняли в рекордно короткий срок – да два с половиной часа. Потом сидели в машине, отогревались кофе, жевали бутерброды, и ждали, когда же поутихнет снег. Снегопад разошелся не на шутку, температура упала еще сильнее, почти минус тридцать, и это днем.
– Завтра потеплеет, – хорошо знающая местную погоду Эри охотно делилась своими наблюдениям. – Если снег сильный, то точно потеплеет. Раньше снегопад обычно вместе с теплом начинался, а сейчас немножко иначе стало.
– Нелогично, – возражал Скрипач. – Одновременно должно быть.
– Было. А теперь почему-то вот так.
– Действительно, странно, – покивал Ит. – Впрочем, неважно. Эри, слушай, а ты можешь еще рассказать про школу, раз уж начала?
Эри тяжко вздохнула, и поставила термос обратно в держак. Видимо, тема ей не очень нравилась, и она уже сама не радовалась тому, что тема эта оказалась поднятой. Однако Ит чувствовал, что это важно.
Да и вообще, всё, что окружает Эри, и всё, что с ней происходило – важно. Архи-важно.
– Одиночество, – вдруг произнесла Эри. – Ужасное одиночество. Я была изгоем в этой проклятой школе, меня ненавидели все, я ненавидела всех. Ит, ты просишь рассказать… а ты понимаешь, что просишь рассказать про пытку? Вот если бы тебя попросили о таком, ты сам как бы поступил, а?
Ит нахмурился.
– Их было трое, этих тюремных санитаров, – почти неслышно проговорил он. – Трое, и все они были садистами. Знаешь, когда ты изуродован, переломан, на аппарате; когда ты привязан к койке, и загибаешься от боли и голода, а тебя еще пару-тройку раз в день бьют… да, про такие пытки тяжело рассказывать, это верно. Я о подобных эпизодах своей жизни тоже обычно не часто распространяюсь.