– А как же твое место?
– Тут больше нет моего места…
Эри оказалась права – места больше не было. Точнее, на участке набережной стоял теперь длинное, узкое, и мрачное на вид здание, надпись на входе гласила, что тут находит «Молельный дом», при котором можно «испить горячих ароматных напитков» и «откушать сладостей». «Кушать сладости» в таком месте, по мнению Скрипача, можно было разве что из мазохизма. Но, тем не менее, зашли. Надо же было как-то проверить…
Дом поражал, прежде всего, пустынностью. У короткой стоечки с «ароматными напитками» куковали две тетки, очень похожие на давешних агентов, в самом молельном заведении не было вообще никого, видимо, из-за холода. Прошлись, осмотрелись.
– Эри, пойди, выпей там пока что чего-нибудь, мы быстро, – приказал Скрипач.
– А тетки?
– Их я беру на себя, – ухмыльнулся рыжий в ответ. – Да не бойся ты, это не агенты. Просто какие-то две левые дуры.
Для теток даже воздействие не пригодилось – Скрипач просто отдал им билеты с купонами на покатушки, и веселые тетки тут же отправились к аттракционам, расположенным ближе к входу в парк. Бармена Эри погнала за каким-то редким «напием благодейственным на диких травах», и он исчез минут на десять – как раз хватило времени бросить пару датчиков, снять результат, обалдеть от него, и к возвращению бармена убрать датчики обратно.
Да, результат был.
И еще какой.
Спиральных структур было… двенадцать. Не одна, как в прошлый раз, не две встречные. Двенадцать, и это только тех, что поддавались анализу. Возможно, их было больше. Много больше. Впрочем, думать сейчас при веем желании было бы некогда – Эри забрала с собой «напий», они вышли из под сени угнетающих стен «Молельного дома», и отправились к выходу из парка.
– Ну что, там есть что-то? – с интересом спросила Эри, отправляя «напий» в ближайшую урну. – Как же гадостно воняет эта штука…
– Есть, – подтвердил Ит. – Еще как есть. Двенадцать спиралевидных «рукавов», и плавающий центр, то есть мы не фиксировали локацию явления, а сумели увидеть только круги на воде, если можно так выразиться.
– Они считают, что это сделала я? – с тревогой спросила Эри.
– Да. И мы тоже так считаем. Ладно, поехали дальше.
***
Когда приехали в Чертаново, не по себе стало уже Иту – увиденное основательно выбило его из колеи.
Проспект – был. То есть не просто был, он стоял, как вкопанный. А вот леса на другой стороне дороги уже не было. Вместо него высились стройными рядами бесконечные однотипные дома. И ни деревца. Унылая картина: снежная пустыня с понатыканными тут и там панельными дешевыми строениями. До горизонта.
– Давно это всё построили? – спросил Скрипач.
– Лет двадцать, наверное. Не помню точно, – Эри задумалась. – Я тут проезжала десять лет назад, они уже стояли. Стараюсь не ездить больше.
– Почему? – Ит повернулся к ней.
– Потому что мне больно, – Эри опустила голову и вытерла варежкой глаза. – Потому что когда я это вижу, у меня ощущение такое… как будто тут было кладбище, а на месте могил сделали ну вот это всё. Ведь так же нельзя, верно? Для меня эти места были… не знаю… очень важными. И мне больно их такими видеть. Но тут еще ничего. Хуже всего в Пойме.
– В Пойме? – переспросил Скрипач.
Эри кивнула.
– Вы сами увидите. За что? Я же не оскверняла их храмы, за что же они осквернили мои? Всё то, что было для меня важно, всё то, что я любила, всё – разрушено и растоптано. А лес? Они ведь вырубили лес, сволочи! Чтобы напихать своих этих… – она сплюнула. – Деточек… Деревья корчевали, бульдозеры нагнали сюда… это еще давно, лет двадцать назад, может, больше. Я приехала, как всегда, а тут – вот такое. Сплошная стройка, всё перекопано. Ну и перестала ездить. А десять лет назад мимо надо было проехать, ну и вот… вот это всё… тут еще ипподром был, так его тоже снесли, лошадей увезли куда-то. Там теперь торговый центр, видите? А сколько тут птиц погибло! Они отсюда по всему городу разлетелись, и мы потом долго видели их на улицах мертвыми. Белые дятлы, синицы, снегири, клесты… Я тогда еще дружила с Надей, она была жива, и мы ходили по улицам, и видели этих птиц. Мертвых птиц, у которых отобрали дом.
А у тебя отобрали часть души, подумалось Иту. Именно поэтому ты сейчас стоишь тут, и плачешь. От бессилия и обиды. Те крохи, которые у тебя оставались, которые ты хранила, берегла, как зеницу ока, у тебя отняли – еще бы, не было бы тебе больно после этого. Он вспомнил себя – когда они, тогда еще не полной семьей, попали в заложники на Терре-ноль, и он при всем желании никак не мог попасть на могилу тогда еще мертвого Фэба. А если бы могилу тогда кто-то тронул, да еще и вот так? Это же можно сойти с ума – от боли. От безысходности и боли…
– Поехали отсюда, – приказал он. – Не будем мы тут ничего проверять. Скажи только, место было… вон там? Где самый первый дом?
Эри кивнула и снова вытерла глаза варежкой.
– Да, именно там. Примерно где подъезд.
– Пошли в машину, – вздохнул Скрипач. – Варварство какое-то.
***
Истинную степень варварства они увидели, когда приехали в Пойму.
На самом деле, никакой Поймы на этом месте не было, а был огромный развлекательный комплекс: гигантский паркинг, подземный и надземный (поехали вниз, потому что наверху не было мест), нелепые аляпистые здания, сплошь в зазывной рекламе, в которой непосредственность граничила уже с откровенной глупостью, крытые переходы между ними, и толпы людей – разумеется, с детьми.
– «Парк мечты», – мрачно сообщила Эри, когда они, оставив машину, отправились наверх. – Бесподобный день для всей семьи. Качели, карусели, крутилки и вертелки, а чтобы гарантированно остаться без мозгов, еще и благочестивое кино.
– Это как? – хмыкнул Скрипач.
– А это благие сюжеты, сделанные в виде фильмов, – пояснила Эри. – Про потоп, например. Про Снежного праведника. Про приключения Чудесной Мамы Девы мультфильм… Да, точно, мультфильм, «Чудесная Мама Дева», которая, если вдуматься, была обычной блядью. Ну откуда у девы может быть десять детей, причем все дети разные? Десять детей, мужа нет, но она вся такая благочестивая и чудесная, потому что их родила.
– Вообще да, действительно, блядь, – согласился Ит. – Что, дети совсем разные?
– Ну да. Даже черные есть и китайцы. Там сюжет такой… она с этими детьми попадает в плен к каким-то нечестивцам, и изнутри с помощью детей этих нечестивцев разносит по кирпичикам. Героиня, в общем. Всех победила.
– А рябины? – спросил Ит, и тут же пожалел, что спросил. Зря.
– Нет тут больше никаких рябин. Там теперь коридор, он к переходу ведет, к зданию с кафе. Тут вообще больше ничего нет. Из реки даже рыба ушла. Впрочем, я ее понимаю, эту рыбу.
Когда поднялись наверх, пару секунд стояли, обалдев, под лавиной обрушившихся на них звуков. Первой ассоциацией Скрипача было – пожар в дурдоме, а первой ассоциацией Ита – филиал ада.
Громкая, излишне громкая музыка, примитивная, лялякающая и нянякающая; перезвон множества колокольчиков, исходящих, как потом стало понятно, от помпезной безвкусной карусели с золочеными конями; визг, ор, крик, плач тысяч детей, окрики взрослых; еще один источник шума – автодром с крошечными разноцветными машинками; чья-то ругань, чей-то плач, и снова, и снова – крики, писки, визги, ор…
А уж запахи!.. Тонкое обоняние гермо давно не подвергалось таким ударам, даже запах горелой плоти во время работы с ранеными, и тот был ничего, если вдуматься. Нет, тоже плохо, но можно хотя бы отойти в сторону, когда операция закончена, а тут…
Запах дешевого алкоголя, пота, дерьма, мочи, какой-то еды, явно жаренной в большом количестве несвежего прогорклого масла; запах ног, запах прели от влажной одежды, и откуда-то – острый кислый запах свежей блевотины. Видимо, кому-то карусели впрок не пошли.
– Это еще ничего, – заметила Эри, увидев, что они принюхиваются и невольно морщатся. – В гипермаркете, в который я езжу за едой, есть зона кафе и аттракционов. Вот там вонища – не передать. Там когда щи в меню, тошнит, по-моему, даже поваров. А уж общий фон – закачаешься. Кислая капуста, тухлая, мясо, тухлое, морковка, гнилая, и памперсы, которым все столы и стулья завалены.
– Почему завалены? – удивился Ит. – А в помойку отнести?
– А это не царское дело. Она же мать, она же героиня, а героиня не обязана памперсы в помойку носить, ты чего, – засмеялась Эри. – Нет уж, лучше дома сидеть, чем в такие места попадать. Разве что по большой необходимости.
– Как же твое отношение к детям изменить? – в пространство поинтересовался Скрипач. – Ну я понимаю, что это всё раздражает, но тут не дети виноваты, а взрослые…
– Которые получились из детей, и которые так же воспитывают этих самых детей, когда те у них появляются, – отрезала Эри. – Пошли. Ребята, правда, я не хочу тут находиться долго. Мне уже сейчас дурно. Идемте.
Ит был вынужден признать, что да, дурно. Более чем дурно. Ассоциация, которая появилась у него раньше – кладбище, вместо которого появился развлекательный центр – сейчас лишь окрепла, она и не подумала пропадать.
А центр, нужно сказать, просто бесил.
И те, кто в нем «отдыхали», бесили тоже.
Раньше, передвигаясь по городу по своим делам, они не обращали внимания на царящее вокруг скотство и хамство, но тут скотство и хамство под елейной маской можно было рассмотреть в подробностях.
Это – люди?..
Это – дети?..
Два пацана, вцепившиеся друг другу в волосы, и две матери, дерущиеся рядом – делят игрушку, которую один из пацанов вытянул в игровом автомате, и ее тут же возжелал второй. Молодая женщина с дебелым лицом меланхолично переодевает младенца, кладет обгаженный подгузник рядом с собой, сует младенца в нагрудный слинг-карман, и уходит, оставляя подгузник лежать и вонять там, где она сидела. Два пузатых мужика, посмеиваясь, тянут из пластмассовых стаканов неимоверно вонючее пиво, и наблюдают, как другая молодая мать кормит грудью – причем обсуждают они форму этой самой груди, ни много, ни мало. Семейство с тремя отпрысками прокладывает себе дорогу сквозь толпу, попутно отдавливая всем ноги, причем матерятся даже дети, ничуть не уступая родителям. Женщина средних лет отчаянно ругается с продавщицей игрушек, сидящей в крошечном киоске, требуя скидку чуть не пятьдесят процентов, а рядом стоит довольно большая девочка, и меланхолично ковыряет в носу. И так далее.