Крен в сторону общих рассуждений приводит к тому, что вся наша действительность начинает редуцироваться к набору общих и утомительных штампов, которые в конечном счете теряют свою убедительность даже для тех, кто, вращаясь в их смысловом поле, обеспечивает себе за счет удачного обращения этих штампов определенный политический капитал.
С другой стороны, увязание в профессиональных частностях чревато неизбежной за счет синдрома профессионализма локализацией проблемы, чревато отсечением от проблемного тела важнейших его составных частей, как бы не укладывающихся в профессиональные рамки. За счет этого проблема теряет остроту, исчезает то, что мы называем "интеллектуальной интуицией", или – остротой стратегической сопричастности. Разъятый на части труп целостной стратегически значимой проблемы, анатомируемый государственно-бюрократическими "профи" или окологосударственными "академишн", теряет в силу своей разъятости то, что определяет значимость живой проблемы.
В дальнейшем подобная "культура" профессиональных удушений стратегически значимых проблем приводит к полному выхолащиванию сути дела, к утоплению этой сути в деталях, к увлеченному обсуждению того, каковы наиболее эффективные процедуры, обеспечивающие "нечто". При этом смысл этого "нечто", его "душа" и "дух", говоря образно, оказываются ушедшими из тела проблемы. Обсуждаемые в морге проблемы жизни – вот что такое профессионализация, доведенная до своего предела. Впоследствии обсуждавшие удивляются, почему они перебирали лишь множество "трупных" выходов из создавшейся ситуации. Пространство обсуждения и способ обсуждения не являются лишь внешними атрибутами по отношению к сути проблемы. Без понимания этого ни один стратегически значимый вопрос не будет решен адекватно.
Вот почему мы постоянно будем менять конфигурации обсуждаемой проблемы, выходить за ее рамки и возвращаться обратно, стремясь создать ее объемное изображение, ее "гештальт", в пределах которого уже имеется место и для стратегической воли, и для аналитической беспристрастности.
Так мы действовали применительно к другим проблемам жизни общества и государства. Так мы поступим и по отношению к СНВ-2. Более того, мы считаем, что именно такой способ рассмотрения проблем создает определенную школу, которую мы называем школой целостного анализа (настаивая на целостности как альтернативе системности). Вне этой школы и этого метода политик, анализирующий стратегические аспекты российской действительности, неминуемо, по нашему мнению, попадает в методологическую ловушку, в рамках которой ему приходится выбирать между заведомо порочными вариантами и комбинациями.
В конце своего доклада мы покажем, как осуществляется процедура сопряжения неверных методологических подходов и алгоритмов с их выведением на совершенно порочные и деструктивные политические решения, которые к моменту их пропускания через серию подобных процедур начинают казаться "почти спасительными". Сейчас же позвольте соотнести несколько политических проблем примерно одного ранга с тем, чтобы через подобное соотнесение точнее увидеть место проблемы СНВ-2 в большой политической игре 1993 и 1996 года.
Само это соотнесение уже является одним из методологических принципов, используемых нами при целостной экспертизе.
Покажем вначале типовой аналитический принцип, обычно используемый в проблемной профессиональной экспертизе, в его методологической порочности (рис. 1).
Рис. 1. Аналитика как убийство стратегического смысла проблемы
– рассматриваемая проблема;
R – профессиональная рамка;
Э – академическая или профессионально-бюрократическая элиминация всего, что не укладывается в узкое проблемное поле;
D (Q, L) – аспектно-факторный оператор (АФО);
,
, и т.д.,
,
, и т.д. – аспектно-факторные переменные, вводимые для структуризации проблемы;
– фокусы понимания, возникающие в результате применения аспектно-факторного оператора D (Q, L);
Z – граница, за которой находится понимание небезусловности самого принципа применения АФО ко всему пространству проблематизаций, связанных с решением важной стратегической проблемы;
Z – оператор увода принципа рассмотрения проблемы из интеллектуального проблемного поля, увода этого принципа за рамки сознания, ложной и зачастую умышленно-ложной трансцендентизации исходных принципов рассмотрения.
Мы исповедуем иной принцип проблемного анализа, главное отличие которого – в снятии профессионально-отраслевой рамки и увязывании любой данной конкретной проблемы в актуальный и исторический контекст максимально широкого проблемного пространства, в пределах которого только и возможно найти общие сверхпроблемные фокусы и реальные решения проблем (рис. 2).
Рис. 2. Методология целостного анализа проблемы
– исходная проблема;
,
и т. д. – сопряженные проблемы;
Т – межпроблемные связи;
А – сверхпроблемный стратегический фокус (ССФ);
L – смысловые поля, порождаемые этим фокусом;
,
,
и т.д. – проблемные оси, порожденные фокусом L и направленные в узкое пространство проблемы;
и т.д.- естественные узлы и ключевые точки, выявленные за счет соединения узкого проблемного поля с проблемными осями, порожденными сверхпроблемным стратегическим фокусом (ССФ);
R – окончательный контур проблемы, описывающий одновременно и ее существо, и ее связанность с другими проблемными ситуациями.
Сразу же оговорим, что такое изменение методологического подхода не только не избавляет от необходимости профессионально описывать содержание рассматриваемой узкой проблемы, но и предъявляет повышенные требования к подобному описанию. Однако суть получаемых в результате профессиональных ответов резко меняется. Меняется и понимание того, что является эффективным решением проблемы. Возникает особый игровой аспект в проблемном поле. В каком-то смысле происходит смена типов рефлексивности по отношению к исходной проблеме. Все это имеет практическое значение при принятии решения. В сущности, подобный подход мы применяли к любой из рассмотренных на клубе проблем. Однако особые обстоятельства, как узкие (тип рассматриваемой проблемы, которая слишком легко профессионализируется или дилетантизируется), так и широкие (общая ситуация в стране, являющаяся качественно более сложной, нежели все ситуации предшествующего периода) потребовали от нас еще более четкой артикуляции исходных методологических оснований.
В конце доклада мы в концентрированном виде дадим тот профессиональный и политически значимый "сухой остаток", который получен в результате именно нашего подхода к рассматриваемой проблеме. Теперь же – о сверхпроблемном фокусе и об упоминавшихся выше особых обстоятельствах.
Вчера случилось одно из самых прискорбных событий в жизни страны, начиная с 1991 года. Подавляющим большинством голосов Государственная Дума, в которой преобладают представители КПРФ, ратифицировала решение о вхождении России в Совет Европы. Насколько нам известно, только 18 человек проголосовало против этого решения, которое по своим последствиям будет не менее разрушительным для страны, нежели пресловутая Беловежская Пуща. Речь пойдет, конечно, о другой, почти невидимой для непрофессионального взгляда разрушительности, итоги которой скажутся не сразу и не столь явно. Но от этого ситуация становится только еще более опасной.
Все происходящее особо прискорбно потому, что Беловежье и иные порочные губительные инициативы нынешнего режима объясняются его идеологической зацикленностью на определенных вещах, причем эта зацикленность носит явный и фанатичный характер. Достаточно послушать Гайдара и то, как он произносит "западные ценности", чтобы понять, с чем имеешь дело. Открытость этой позиции и ее эмоциональная (не хочется говорит "нравственная") последовательность позволяют соответствующим образом бороться с носителями этой позиции. Технологии подобной борьбы не травмируют патриотическое сознание, которое явно и ясно делит мир на своих и врагов и реагирует соответственно.
Итак, приверженность ряду принципов типа "вхождения в цивилизованное сообщество", приверженность западным ценностям, верность идее магистрального пути человечества (она же – идея модернизации) в совокупности с тектоническими обрушениями союзного государства – вот причина того же Беловежья. При этом следует сказать, что союзное государство было обрушено отнюдь не только усилиями так называемых ельцинистов, которые были лишь одним из инструментов развала СССР. Следует отметить также, что Новоогаревские соглашения могли иметь еще более пагубные для России последствия, чем Беловежье. Об этом говорилось уже неоднократно, разными авторитетными политиками, включая членов ГКЧП.
Следует отметить, наконец, что целый ряд последовательных инициатив, приведших к разрушению Союза и нынешней катастрофической ситуации, брали истоки из доавгустовских и даже доперестроечных процессов. В частности, как будет показано ниже, целый ряд военно-стратегических разрушительных инициатив, звеном в цепи которых является СНВ-2, берут истоки в недрах позднезастойного и перестроечного периодов, которые (и мы настаиваем на этом!) представляют собой неразрывное единство по целому ряду параметров.
Подобные оговорки делаются не для того, чтобы оправдать преступные и разрушительные действия послеавгустовской власти, а для того, чтобы еще более остраннить нынешние метаморфозы патриотической политики. Мотивы, двигавшие режимом, – хотя бы "прозрачны". Но каковы причины столь рьяной поддержки вхождения в Совет Европы тех сил, которые отстаивали в предыдущий период парадигму державности и самобытности России? Каковы были те непрозрачные обстоятельства, которые побудили пойти фактически на Страсбургский сговор? Именно непрозрачность этих обстоятельств волнует больше всего. Возможно, что за этим кроется простое неведение. Возможно, что имеют место концептуальные заблуждения. Но возможно и другое. И здесь мы вновь прибегнем к языку схем и численных выражений (рис.3)