Из проповеди, с которой обратился ко мне Бришо, г-н де Камбремер заключил, что я дрейфусар. Сам он был донельзя правоверный антидрейфусар, а потому из любезности к врагу принялся расхваливать мне какого-то полковника-еврея, который всегда относился очень справедливо к кузену Шевриньи, и обеспечил ему продвижение по службе, которого тот заслуживал. «А ведь мой кузен придерживался совершенно противоположных убеждений, – продолжал г-н де Камбремер, не касаясь сути этих убеждений, но я почувствовал, что они у него были такие же замшелые и бессмысленные, как его лицо, давным-давно сложившиеся в провинциальных городках в недрах определенных семейств. – И поверьте, по-моему, это прекрасно!» – заключил г-н де Камбремер. Между прочим, слово «прекрасный» он никогда не употреблял в эстетическом смысле, в отличие от матери и жены, описывавших этим словом самые разные произведения искусства. Г-н де Камбремер пользовался этим эпитетом, например, чтобы похвалить тощего знакомого за то, что он пополнел. «Неужели вы набрали три кило за два месяца? Право же, это прекрасно!» На отдельном столике были приготовлены прохладительные напитки. Г-жа Вердюрен предложила гостям-мужчинам самим выбрать напиток, какой им нравится. Г-н де Шарлюс выпил стаканчик, быстро вернулся к игорному столу и больше не трогался с места. Г-жа Вердюрен спросила: «Вы отведали моего оранжада?» Г-н де Шарлюс, беспрестанно гримасничая ртом и всем корпусом извиваясь, с ласковой улыбкой ответил хрустальным голосом, который редко пускал в ход: «Нет, я выбрал его соседку, земляничную воду, она изумительна!» Странно, что определенные тайные действия или мысли внешне выражаются в манере говорить и жестикуляции. Когда какой-нибудь господин верит или не верит в непорочное зачатие, или в невиновность Дрейфуса, или в множественность миров и желает это скрыть, ничто в его голосе или поведении не выдаст его мыслей. Но, слыша пронзительный голос г-на де Шарлюса, видя его улыбку и движения рук, пока он говорит: «Нет, я выбрал его соседку, земляничную воду», мы можем сказать: «А ведь он любит сильный пол!» с тою же уверенностью, с какой судья выносит приговор преступнику, хотя тот не сознался, или с какой врач ставит диагноз генералу-паралитику, который сам не догадывается, быть может, что болен, но по его изменившейся дикции можно определить, что через три года он умрет. Возможно, люди, по звучанию фразы «Нет, я выбрал его соседку, земляничную воду» определившие присутствие так называемой противоестественной любви, не нуждаются в такой учености. Но здесь есть наиболее прямая связь между предательским знаком и тайной. Сами себе не признаваясь, мы чувствуем, что нам отвечает ласковая и улыбчивая дама, которая кажется манерной, потому что выдает себя за мужчину, а мы не привыкли видеть у мужчин столько ужимок. И великодушнее, быть может, верить, что когда-то давным-давно некоторое количество женщин-ангелиц по ошибке оказались заточены в мужские тела, и оттуда они, изгнанницы, умеющие и обставить гостиную, и навести уют, тщетно бьют крыльями, тянутся к мужчинам, которые питают к ним физическое отвращение. Г-н де Шарлюс, не беспокоясь о том, что г-жа Вердюрен стоит, спокойно сидел в своем кресле, чтобы быть поближе к Морелю. «Как по-вашему, – сказала барону г-жа Вердюрен, – разве не преступление, что вместо того, чтобы околдовывать нас своей скрипкой, он играет в экарте? Такой скрипач!» – «Он и в карты хорошо играет, ему все удается, он такой умница», – возразил г-н де Шарлюс, следя за игрой, чтобы помогать Морелю советом. Впрочем, это была не единственная причина, по которой он не уступал своего кресла г-же Вердюрен. В его голове царила странная смесь понятий, подобающих знатному сеньору и любителю искусства, и вместо того, чтобы вести себя вежливо, как следует светскому человеку, он, следуя Сен-Симону, представлял сам для себя живые картины; сейчас для собственного развлечения он изображал маршала д'Юкселя, интересовавшего его и в других отношениях; по рассказам, этот маршал был до того горд, что, якобы охваченный ленью, не вставал с места даже перед самыми знатными придворными[271]. «Скажите-ка, Шарлюс, – обратилась к нему г-жа Вердюрен, явно начинавшая с ним осваиваться, – у вас там в вашем предместье не найдется какой-нибудь старый разорившийся дворянин, который бы согласился служить у меня привратником?» – «Почему же, найдется… – добродушно улыбаясь, отвечал г-н де Шарлюс, – но я бы вам этого не советовал». – «Почему?» – «Боюсь, ваши утонченные гости так и не пойдут дальше ложи привратника». Это была первая стычка между ними. Г-жа Вердюрен едва обратила на нее внимание. К сожалению, в Париже им предстояли новые стычки. Г-н де Шарлюс по-прежнему не вставал с места. Впрочем, он не мог удержаться от незаметной улыбки, видя, как капитуляция г-жи Вердюрен, которой он так легко добился, подтверждает его любимую мысль о величии аристократии и низости буржуазии. Хозяйка ничуть не удивилась, что барон не уступает ей кресла, и покинула его только потому, что всполошилась, видя, что в меня вцепился г-н де Камбремер. Но сперва ей хотелось уточнить, что связывает г-на де Шарлюса с графиней Моле. «Вы сказали, что знакомы с госпожой де Моле. Вы у нее бываете?» – спросила она, имея в виду, что хочет знать, принимает ли его графиня, допущен ли он в ее дом. Г-н де Шарлюс отозвался невыразительным голосом, со слегка презрительной интонацией и подчеркнутой точностью: «Да, иногда». Это «иногда» возбудило у г-жи Вердюрен подозрения, и она спросила: «Вы встречали у нее герцога Германтского?» – «Не помню». – «Вот как! – продолжала допытываться г-жа Вердюрен. – Вы не знакомы с герцогом Германтским?» – «Как я могу быть с ним не знаком?» – возразил г-н де Шарлюс, искривив губы в улыбке. Эта улыбка была иронической, но поскольку барон не желал, чтобы был виден его золотой зуб, то постарался не слишком разевать рот, так что получившаяся улыбка была полна благожелательности. «А почему вы должны быть с ним непременно знакомы?» – «Да потому, что он мой брат», – небрежно пояснил г-н де Шарлюс, повергнув г-жу Вердюрен в изумление и заставив ее теряться в догадках, издевается ли над ней гость, или он незаконный ребенок, или сын от другого брака. У нее не укладывалось в голове, что брат герцога Германтского может зваться бароном де Шарлюсом. Она направилась ко мне: «Только что я слышала, что господин де Камбремер пригласил вас обедать. Мне все равно, вы понимаете. Но я очень надеюсь, что вы не поедете, это в ваших же интересах. Во-первых, это смертельно скучно. Если вы любите обедать с провинциальными графами и маркизами, которых никто не знает, вы все это там найдете». – «Полагаю, что мне придется разок-другой к ним съездить. Видите ли, я не вполне свободен, у меня есть юная кузина, и я не могу оставить ее одну (я надеялся, что благодаря этому воображаемому родству мне будет легче брать Альбертину с собой). Но я уже представил ее Камбремерам…» – «Поступайте, как вам будет угодно. Я только хочу вас предупредить, что там крайне нездоровая местность; если вы подхватите воспаление легких или самый обыкновенный ревматизм, вам это понравится?» – «Но ведь там очень красиво?» – «Ну да… На любителя. Но я вам честно признаюсь, мне в тысячу раз больше нравится здешний вид на вот эту долину. Прежде всего, я бы ни за что не согласилась снять другой дом, даже если бы мне заплатили, потому что господина Вердюрена убивает морской воздух. Разве что ваша кузина страдает нервами… Но вы тоже, кажется, страдаете нервами, у вас одышка… Ну что ж, сами увидите! Съездите туда разок, потом на неделю потеряете сон, но это не наше дело». И, не подумав, что новая ее фраза противоречит предыдущим, добавила: «Если вам будет любопытно посмотреть на недурной дом, не то чтобы красивый, но в общем занятный, обнесенный старинным рвом, со старинным подъемным мостом, что ж, я принесу себя в жертву и разок там пообедаю, ничего не поделаешь, так что поезжайте туда, а я в тот же день привезу весь мой кружок, и это будет очень мило. Послезавтра мы собираемся в Арамбувиль в экипаже. Дорога великолепна, и сидр у нас отменный. Поезжайте с нами. Вы, Бришо, тоже едете. И вы, Ски. Муж собирался заранее позаботиться об этой вылазке. Я не очень знаю, кого он пригласил. Господин де Шарлюс, вы с нами?» Барон не слышал этой фразы и не знал, что речь идет об экскурсии в Арамбувиль; вздрогнув, он насмешливо пробормотал: «Странный вопрос», и г-жа Вердюрен почувствовала себя задетой. «Впрочем, – сказала она мне, – почему бы вам не привезти вашу кузину ко мне, не дожидаясь обеда у Камбремеров? Она любит беседы, общество мыслящих людей? А сама она приятная? Ну и чудесно, договорились. Приезжайте с ней вместе. На Камбремерах свет клином не сошелся. Понятно, почему они будут рады ее видеть у себя, им же никого не удается к себе зазвать. А у нас тут свежий воздух, всегда интересные люди. Словом, надеюсь, вы не подведете и приедете в ближайшую среду. Я слыхала, что вы были в ресторане в Ривбеле с вашей кузиной, господином де Шарлюсом и с кем-то еще. Постарайтесь привести всю эту компанию сюда, это было бы так мило – взяли бы да приехали всей толпой. Дорога донельзя удобная, виды волшебные; если надо, я позабочусь, чтобы вас встретили. Кстати, не знаю, чем вас так привлек Ривбель, там же тучи комаров. Вы, может быть, верите в репутацию тамошних блинов? Мой повар их печет куда лучше. Я-то угощу вас настоящими нормандскими блинами и песочным печеньем, об остальном пока умолчу. Ну, если вам непременно хочется отбросов, которые подают в Ривбеле, вы уж меня увольте, я моих гостей травить не буду, а если бы и захотела, мой повар не согласится готовить эту гадость и уйдет к другим хозяевам. Их блины вообще неизвестно из чего делают. Я знаю одну бедняжку, она от них заболела перитонитом и за три дня умерла. А ей было всего семнадцать. Бедная ее мать, – меланхолично добавила г-жа Вердюрен, склонив голову с седыми висками, в которых пульсировали опытность и боль. – Впрочем, поезжайте в Ривбель, если вам угодно, чтобы вас ободрали и ограбили. Только об одном прошу, выполните мое ответственное задание, с шестым ударом часов доставьте мне сюда всю вашу компанию, не позволяйте людям разбежаться по домам врассыпную. Привозите всех, кого хотите. Я такое не каждом