Теперь главное было – удрать до того, как они закончат свои процедуры в мужском туалете. Им спешить было, вроде, некуда: у них в вестибюле ведь остался третий, а, может, и четвертый, да и на улице Герцена еще сколько-то – фирма, если нужно, не останавливается перед расходами. А про секретный проход из коридора в кухню им никто не успел сообщить. Так что я, опередив их, юркнула в кухонную дверь, нагло прошла сперва сквозь строй шипящих сковородок и поваров в белых колпаках, потом сквозь строй мусорных бачков и оказалась во дворе. Слева от меня была редакция журнала «Дружба народов», справа – редакция журнала «Юность», а прямо по курсу – путь к свободе через ворота на улицу Воровского.
Там я быстро схватила такси и поехала к Лине Чаплиной в надежде, что за ее домом не следят, когда меня там нет. Лина вызвала по телефону Саню Даниэля, который отвез к Андрею Дмитриевичу Сахарову мое подробное письмо о происшедшем. Андрей Дмитриевич немедленно передал мое сообщение в иностранную прессу, и оно тут же было подхвачено всеми средствами массовой информации – в то время еврейская борьба за выезд из СССР была любимой темой либерального общества.
А я отправилась ночевать к Юлику Даниэлю, справедливо полагая, что вряд ли меня будут искать в его поднадзорной квартире. Возможно, все бы окончилось моей небывалой победой над всевидящим оком «Империи зла», но меня, как и многих, подвела неуемная жажда узнать последние новости. Наутро, выпив с Юликом чаю, я дошла до метро «Сокол» и позвонила из телефона-автомата нашему «связному», единственному из оставшихся на свободе соратников, у которого был телефон.
Услыхав мой голос, он страшно обрадовался: «А то все волнуются, куда ты пропала!» Не вдумываясь, откуда эти таинственные «все» успели узнать, что я пропала, я спросила, нет ли новостей от арестованных. На что он, почему-то понижая голос, сказал, что новости есть, но не для телефонного разговора. И начал настаивать на встрече – он прямо умирал от желания со мной повидаться, причем немедленно. Я всячески старалась свидания с ним избежать, но он был неумолим, намекая, что от нашей встречи как-то зависит Сашина судьба. Так что я, в конце концов, вынуждена была согласиться и поехала в центральную аптеку на улице Горького.
Дело, ради которого он меня вызвал из моего блаженного «небытия», оказалось абсолютно пустяковым, но главной цели он достиг – выйдя из аптеки, я обнаружила, что мои верные мальчики опять со мной, только число их резко увеличилось. Я опять протащила их по улице Герцена в ЦДЛ, но моя попытка повторить вчерашний трюк не удалась – когда я отправилась в туалет, они заняли прочные позиции во всех возможных точках коридора и лестницы.
Признав свою неудачу, я вышла на улицу, пересекла Садовое кольцо и побрела по Краснопресненскому валу сама не зная, куда. Я страшно устала, ноги у меня подкашивались, и я чувствовала себя затравленным зверем, обложенным со всех сторон. Загонщики окружили меня плотным кольцом, но почему-то не спешили схватить меня и затолкать в машину, которая мирно следовала за нами, пренебрегая правилами уличного движения.
Вообще-то идти мне было некуда, и никто нигде меня не ждал, так что если они собирались меня арестовать, то им было в самый раз уже это сделать. Но они не спешили. А я не то, чтобы не хотела сдаваться, – нет, я уже готова была сдаться, но меня никто не брал: похоже, они пока не завершили игру в кошки-мышки, а как будто чего-то еще от меня ожидали. А, скорей всего, просто мстили мне за вчерашнее бегство – им, небось, здорово за это нагорело! Не зная, куда себя девать, я вошла в троллейбус, отметила, что двое из них зашли за мной, проехала одну остановку, выпрыгнула почти на ходу и заскочила в первый попавшийся магазинчик, который оказался шляпным. Делать было нечего – я стала мерить шляпы и, чуть не сведя продавщицу с ума, провела за этим занятием около двух часов. Странно, но за все это время в магазин не вошла ни одна покупательница – неужели они никого не впускали? Сначала я перемерила все зимние шляпы, потом занялась примеркой летних, – я даже не представляла, что их может быть так много! Когда запас летних шляп – тюлевых, кружевных и соломенных – подходил к концу, дверь распахнулась, и с улицы вбежал один из мальчиков, блондин в зеленом пиджаке, которого я хорошо помнила. При виде моей принарядившейся персоны – в кокетливой соломенной шляпке, украшенной тремя шелковыми розочками, – он расплылся в такой лучезарной улыбке, будто неожиданно встретил потерянную возлюбленную. Я представила себе, как они там переволновались, воображая, что я опять сбежала через какой-нибудь секретный подземный ход, и решила не торопиться.
«Я покупаю эту шляпку», – утешила я встревоженную моим чрезмерным шляпным усердием продавщицу и начала долго-долго рыться в сумочке, якобы в поисках денег. Потом я попросила упаковать шляпку в круглую картонку, чтобы она не помялась. Пока продавщица заворачивала шляпку в папиросную бумагу и завязывала шляпную картонку, блондин в зеленом пиджаке столбом стоял в дверях, всем своим видом показывая, что больше не намерен оставлять меня одну. Получив, наконец, совершенно ненужную мне шляпку, я вышла из магазина и двинулась дальше по улице, увлекая за собой небольшую свиту поклонников.
Когда я добралась до перекрестка, они начали оттеснять меня с многолюдного Краснопресненского вала за угол, в пустынный переулок, где уже поджидала знакомая мне «Волга». Дверца распахнулась, сильные руки толкнули меня в спину, и я оказалась лицом к лицу с Вадей, вторым моим ангелом-хранителем от Эс-Эс. В принятой между нами игре Ваде была отведена роль «доброго следователя», тогда как Володе было поручено исполнять обязанности «злого». Я даже написала о Ваде стихотворение, начинавшееся словами: «Мой ангел-хранитель всегда при параде, – газетка и галстук, безлик и бескрыл…», дальше не помню. Когда он нашел это стихотворение при обыске, он пришел в неописуемый восторг и упросил меня подарить ему копию с автографом. Интересно, что он с ним сделал?
Длинное аристократическое лицо Вади лучилось приветливой улыбкой – можно было подумать, что он безмерно рад встрече со мной. Впрочем, может, так оно и было – ведь вчера я испортила ему удовольствие от предвкушаемой встречи, вот сегодня он и брал реванш. В ходе короткой «дружеской» беседы он поставил все точки над «и»: в тюрьму меня не посадят – благодаря его личному заступничеству, конечно, но он за меня поручился, так что я должна вести себя правильно, чтобы его не подвести. Домой возвращаться мне не стоит, все равно меня туда не пустят, и потому он намерен отвезти меня к моей подруге Дифе, чтобы я пожила у нее недельку.
«А вдруг она меня не примет?» – поинтересовалась я.
«Ну, Нинель Абрамовна, зачем вы так? – почти любовно промурлыкал Вадя. – Вы прекрасно знаете, что она будет вам только рада».
А машина уже ехала к Малой Грузинской, до которой было рукой подать. Меня выпустили у Дифиного подъезда, строго-настрого приказав из дому не выходить, пока они не разрешат. Дифы дома не было, но у меня был ключ от ее квартиры. Я вошла и рухнула на диван – что мне было делать? Как поступать? Посоветоваться было не с кем – Саша сидел в тюрьме, друзья-соратники тоже, друзей-не-соратников осталось не так уж много: Лина Чаплина да Бен и Слава Сарновы, которые жили на даче, и до них было не добраться.
Однако оказалось, что они пытались добраться до меня, – я привожу здесь дневниковую запись Славы Сарновой (Еремко) которую она мне любезно подарила (Шурик – это Саша, а Нэлка – это я):
«Где-то в двадцатых числах июня «Спидола» Бена сообщила по «Голосу Америки», что в Москве арестован профессор Александр Воронель. Профессор Александр Воронель – Шурик – и его жена Нэлка – наши друзья.
Мы не очень удивились сообщению, что Шурик арестован. И все же сообщение внесло в нашу жизнь ноту грусти. Шурик арестован, а как Неля?
И вот мы с Беном в один из наших «продуктовых» приездов в Москву решили навестить Нэлку и хотя бы посочувствовать ей. Мы взяли такси, и подъехав к дому Воронелей, решили, что я выскочу из машины и посмотрю, дома ли Неля. Я, игнорируя лифт, вбежала на 3-й этаж и быстро-быстро начала нажимать кнопку звонка. Не успел отзвенеть мой третий звонок, как я увидела человека средних лет, среднего роста, средней наружности, спускавшегося ко мне с верхнего пролета лестницы.
– Я из органов милиции, пройдемте со мной.
– Пожалуйста, – ответила я и почувствовала, что мое горло изнутри сдавили бельевой прищепкой или зажимом для брюк, которым пользуются велосипедисты.
Внешне абсолютно спокойно я спустилась за этим человеком и пошла через двор к улице. Не успели мы пройти и десяти шагов, как я ощутила себя центром окружности. Со всех сторон, по радиусам прямо на меня шли молодые люди. Один из них, подошел ко мне совсем близко, и заглянув в глаза, ласково сказал:
– Пройдемте…
Ни слова ни говоря, я быстро зашагала рядом с ним, сопровождаемая сзади шестью молодчиками. Мы вышли на зеленую, совсем не знакомую мне улицу и молча стали под дерево. Накрапывал дождь. Я поняла, что мы ждем машину, и минут через 20 увидела «Волгу», которая развернулась не по правилам и подъехала к нам. В моем сознании как-то мимолетно отпечатались силуэты людей на заднем сиденье и выставленная труба – очевидно, киноаппарата. Эта труба напомнила мне брелок, подаренный Володей К. Брелок привезли откуда-то с Востока. Маленький кривоногий человечек выставил вперед свой непропорционально огромный мужской член. У него даже ноги искривились, так ему тяжело держать этот член вытянутым.
Передняя дверца распахнулась и из машины выпрыгнул человек, как две капли воды похожий на того, кто стоял рядом со мной. Я сама пошла к машине и села на место рядом шофером. Кто-то за моей спиной произнес:
– В ближайшее…
Машина въезжает прямо на тротуар. Сзади хлопает дверца, и я вижу: по лестнице в милицию бежит человек в среднем костюме, средних лет, средней наружности. Я выхожу из машины и бегу за этим человеком. В коридорчике я останавливаюсь и вдруг обнаруживаю, что я окружена стеной штатских. Через минуту из штатских выделился молодой человек в туго обтягивающих бедра брюках, в цветной рубашке с огромным цветным галстуком.