По ночам она очень мало и очень беспокойно спала. Часто она просыпалась, пробуждаемая каким-нибудь фантастическим сном, и просила Юлию посидеть с нею. Она охотно рассказывала свои сны, которые были всегда очень оригинальны и интересны. Она ставила перед собой самые сложные цели, и тогда страстно желала достигнуть их. «Но, несмотря на это, я никогда не видела ее в таком грустном, подавленном настроении духа, как тогда, когда она достигала предположенной цели» [147, с. 386].
Действительность не соответствовала тому, о чем мечтала Соня. И «когда ее видали такою грустною и печальною среди полного успеха, к ней чувствовали невольно глубокое сострадание» [147, с. 387].
80
Никто не сомневался в том, что Владимй|Г0нуфриевйч глубоко любил Софью Васильевну. Несомненно, что и Софья Васильевна также полюбила его. Однако не только фиктивность брака препятствовала их сближению. Были еще некоторые обстоятельства, в которых пытались разобраться как сами Ковалевские, так и близкие к ним люди.
Лермонтова, анализируя характеры обоих, дает такое объяснение. «Она [Соня] чувствовала всегда непреодолимую потребность в нежности и задушевности, потребность иметь постоянно возле себя человека, который бы всем делился с ней, и в то же время она делала невозможной жизнь для человека, который вступал в такого рода близкие отношения к ней. Она сама была слишком беспокойного нрава, слишком дисгармонична по своей натуре, чтобы на долгое время найти удовлетворение в тихой жизни, полной любви и нежности, о которой она, по-видимому, так страстно мечтала. При этом она была слишком личною по своему характеру, чтобы обращать достаточно внимания на стремления и наклонности жившего с нею лица.
Ковалевский отличался также- чрезвътчшшо беспокойным характером; он носилсй постоянно с новыми планами и идеями. Бог знает, могли ли бы при каких бы то ни было обстоятельствах жи^ни прожить истинно счастливо вместе эти два существа, так богато одаренные оба?» [147, с. 385].
Вторая половина 1872 г. и часть 1873 г. для Софьи Васильевны и Владимира Онуфриевича были связаны с тягостными переживаниями. Софья Васильевна успела сильно привязаться к Владимиру Онуфриевичу, но он этого не понимал, и у него страдало самолюбие. Он начал думать о разводе, полагая, что* создавшееся положение тяготит Софью Васильевну, и стал посылать ей письма, по-видимому, в очень нервном тоне. Мучила его и ревность, до него доходили какие-то сплетни о Софье Васильевне. Она тоже жила тревожно и один раз попросила у Юли посредничества — написать письмо Владимиру Онуфриевичу. В конце концов после года разлуки произошло примирение. В письме от 7 июня 1873 г. Владимир Онуфриевич пишет брату, что почти решил ехать защищать диссертацию в Петербург. «Софа тоже едет со мною, и, следовательно, будет очень хорошо и весело» [116, с. 143].
Летом Ковалевские гостили в Палибине, но осенью вернулись за границу для продолжения своих занятий.
81
Глава IV
Возвращение на родину
Ковалевские в Петербурге
Возвращаясь в Россию, Ковалевские намеревались упорядочить свою семейную жизнь. Из переписки В. О. Ковалевского мы узнаем, что они мечтают о радостной жизни в Петербурге, где у Владимира Онуфриевича, «да и у Софы ведь так много прицепок» [87, с. 328].
В августе 1874 г. Софья Васильевна поехала в свое родное Палибино. Теплый семейный праздник прошел 17 сентября в день именин Софьи Васильевны. Сам генерал, Василий Васильевич, хлопотал о сервировке стола. В конце ужина И. И. Малевич произнес несколько витиеватый и трогательный тост:
«Скромный труженик, приподнявший завесу, отделявшую мою дорогую ученицу от храма науки, предлагает считать день этот торжеством женского труда, достигшего лучших результатов, увенчанного высшей ученой степенью» [95, с. 650].
В начале тоста Софья Васильевна конфузилась, но потом, склонившись на грудь матери, успокоилась и была довольна последними словами Иосифа Игнатьевича: «Здоровье первой русской ученой женщины, Софьи Васильевны Ковалевской» [95, с. 652].
Раздалось дружное, громкое «ура», и Малевич преподнес своей ученице букет цветов, а она произнесла тост в честь первого своего учителя, что его очень растрогало и смутило.
В октябре 1874 г. в Петербурге в честь первой женщины- химика Ю. В. Лермонтовой Д. И. Менделеев устроил торжество.
Софья Васильевна писала об этом осенью 1874 г. матери Ю. В. Лермонтовой, Елизавете Андреевне, которую поздравила с успехом милой Юленьки — успешной сдачей докторского экзамена и защитой диссертации по химии в Геттин- гене. Елизавета Андреевна жила в Москве и, конечно, с нетерпением ждала приезда своей дочери, которая задержалась в Петербурге. Софья Васильевна просит у Елизаветы Андреевны разрешения на то, чтобы Юля побыла в
82
столице: обе девушки были у профессора Менделеева, который «искренне сочувствует занятиям и успехам Юленьки» [64, с. 241]. А на днях он устраивает вечер, на который приглашает химиков, чтобы познакомить с ними Лермонтову. Теперь молодые женщины осматривают Петербург, ходят в театр и т. д.
В повести Ковалевской «Нигилистка» имеется введение автобиографического характера, в котором описывается состояние Софьи Васильевны в первое время по возвращении на родину, Ей был приятая, успех, которым она пользовалась как ученая женщина, она находила удовольствие В общении с людьми [67, с. 90].
Ковалевские вращались в кругу ученых и писателей. Среди них были Менделеев, Сеченов и Бутлеров, Чебышев и Га до лип, Тургенев и Достоевский и другие представители науки и литературы.
«Софья сделалась сразу средоточием одного из тех интеллигентных, избранных кружков, горячо преданных умственным интересам, которые составляют особенность русской столицы и редко встречаются в каком-либо другом месте Европы»,— говорит A. IIL Леффлер в своих воспоминаниях о Ковалевской 1$6, с. 132].
Союз с Владимиром Онуфриевичем доставил Софье Васильевне некоторые знакомства другого рода. Так, Л. Ф. Пантелеев пишет [123, с. 88], что когда в конце 1874 г. он вернулся из политической ссылки, то необыкновенно задушевный прием встретил со стороны Владимира Онуфриевича и его жены Софьи Васильевны, с которой он впервые тогда познакомился. В. О. Ковалевский принимал участие в судьбе Л. Ф. Пантелеева еще перед ссылкой, в 1865 г., когда его привезли в Вильно для отправки в Сибирь; Владимир Онуфриевич привозил ему деньги от друзей и даже предлагал организовать побег. Этот факт свидетельствует о большой близости Владимира Онуфриевича к революционным кружкам. Также из революционной среды близка была семье Ковалевских родственница Софьи Васильевны Наталья Армфельдт, о которой говорилось выше.
Л. Ф. Пантелеев рассказывает о своих первых впечатлениях по возвращении: «Не прожил я в Петербурге и недели, как оказался в курсе того, что тогда было предметом постоянных разговоров в либерально-оппозиционных кругах,— это так называемое хождение в народ и масса арестованных по этому деду. Назывались фамилии, все мне, конечно,
S3
неизвестные, но многим из моих знакомых так или иначе близкие, особенно С. В. Ковалевской» [123, с. 409].
Впоследствии Софья Васильевна описала хождение в народ в своем романе «Нигилистка».
Научные обозрения
Софья Васильевна отличалась разносторонним образованием, следила за литературой, любила театр. Поэтому она охотно стала сотрудничать в газете «Новое время», помещая в ней театральные рецензии и научные обозрения. Стимулом к этой деятельности послужило то, что в 1876 г. Владимира Онуфриевича пригласили участвовать в издании этой газеты, которая тогда еще имела либеральное направление. В 1877 г., когда газета стала принимать реакционный характер, Ковалевские вместе с другими передовыми деятелями вышли из числа ее сотрудников.
О театральных рецензиях мы расскажем в разделе о литературной и общественной деятельности С. В. Ковалевской, здесь же остановимся на научных обозрениях.
Известны четыре научных очерка Ковалевской [23-^ 26]. Первый из них [23] посвящен вопросу о прямом использовании солнечной энергии и вопросам оптики. Дав довольно подробную историю попыток концентрации солнечных лучей для получения теплового эффекта (Архимед, Бюффон, Соссюр, Эриксон), Ковалевская останавливается на изобретении француза Мушо — солнечном паровике* Он состоял из медного вертикального цилиндра, выкрашенного снаружи в черный цвет, с тремя концентрическими стеклянными колпаками или с одним колпаком и присоединенным рефлектором в виде усеченного конуса, который можно поворачивать посеребренной внутренностью к солнцу. В цилиндр наливается вода, она доводится до кипения и образует пар, который можно использовать для машины.
Указав на то, что запасы каменного угля истощаются, Ковалевская подчеркивает важность непосредственного получения и накопления энергии солнца: когда люди этого достигнут и будут, «так сказать, ловить на лету солнечные лучи, тогда поистине мы будем иметь право называться ,,сынами солнца“».
От солнечной машины Ковалевская переходит к остроумному изобретению Вернера Сименса — «искусственному глазу». Это модель глаза, состоящая из стеклянного шари¬
84
ка (глазное яблоко), чечевицы (хрусталик), подвижных заслонок (веки) и пластинки из селениуса (сетчатка), обладающего тем свойством, что его электропроводность сильно зависит от воздействия на него тепла и света. При продолжительном воздействии света электропроводность селениуса падает (он «устает»). Получается возможность исследовать механизм, посредством которого свет возбуждает сетчатку глаза и оптический нерв. Сименс сумел также извлечь из удивительных свойств селениуса приложение: основал на них новый фотометр для сравнения яркости световых лучей.
Во втором научном обозрении [24] Ковалевская говорит о воздухоплавании. Она дает обзор попыток отдельных людей подняться в воздух и подробно останавливается на применении воздушных шаров (аэростатов) для разведки. Во время первой Французской республики воздухоплавание было использовано для военных целей. Шары изготовлялись в национальной аэростатической мастерской в Ме- доке, основанной в 1794 г. Как говорит Ковалевская, изготовленные там шары были совершеннее современных и отличались большой прочностью и непроницаемостью, что достигалось благодаря превосходным швам и особому лаку, которым пропитывалась внешняя оболочка Шара.