Мэлори, даже не пытаясь нашарить выключатель, взяла меня за руку в темноте и повела по коридору мимо закрытых дверей, а потом вверх по узкой крутой лестнице. Из-за одной двери доносилось приглушенное бормотание телевизора, и у меня промелькнула мысль, что соседи уже привыкли к веренице мужиков. В какой-то момент девушка споткнулась и тихо рассмеялась, как пьяная, хотя я прекрасно знал, что она выпила совсем немного, явно недостаточно, чтобы набраться. Мы подошли к двери, она повернула ручку и щелкнула выключателем.
Мы оказались в небольшой комнате: у дальней стены двуспальная кровать с развешанной на спинке одеждой; слева туалетный столик, заваленный косметикой и духами; флаконы разбросаны в беспорядке, столешница присыпана пудрой; напротив кровати небольшая подставка под телевизор, на ней стопка тарелок и пустые банки из-под газировки; на полу открытый ноутбук с черным экраном; рядом темно-синяя собачья лежанка, все в длинной белой шерсти. Интересно, где же песик с фотографий.
Комната напоминала спальню подростка, только гораздо более загаженную, чем у моих детей. У Эйнсли случилась бы истерика при виде подобного бардака.
Но это меня сейчас совершенно не смущало.
Можно было не волноваться о будущем с женщиной, которая не стесняется привести незнакомца в неубранную комнату. Меня интересовала лишь сама Мэлори, которая сейчас стояла прямо передо мной, нарочито медленно расстегивая молнию на платье. Наконец оно упало, открыв полупрозрачное кружевное белье. Мэлори отшвырнула платье ногой в угол и стащила с кровати покрывало, а я потянулся к пуговицам рубашки.
Мэлори развернулась ко мне, и в глазах у нее я увидел отражение желания, которое распирало меня изнутри. Она сама расстегнула последние несколько пуговиц моей рубашки, и наши губы снова встретились.
Схватив за руки, она толкнула меня на кровать и, сорвав с себя последний клочок одежды, постояла передо мной несколько секунд, давая как следует рассмотреть себя, а потом наклонилась, прижавшись своими губами к моим, и забралась ко мне. Я целовал ее грудь, губы, щеки, уши, не зная, где задержаться. Прервав борьбу, она села, спустив с кровати одно колено, другое, и медленно повела ладонями по моему животу вниз. Ей явно было не занимать опыта в искусстве соблазнения. Каждое ее движение непостижимым образом заводило меня еще больше.
Я молча смотрел, как она расстегивает мой ремень, не отрывая от меня глаз, с игривым выражением на лице. Стянув брюки до лодыжек, она оглядела меня с дьявольской усмешкой на пухлых розовых губах, а потом ее белокурая головка наклонилась, и она взяла у меня в рот. Волосы упали ей на лицо и ритмично запрыгали вверх и вниз.
Откинувшись на подушку, я, тяжело дыша, смотрел на эти светлые прямые волосы, так непохожие на привычные рыжие локоны, а Мэлори продолжала поступательные движения, исторгая у меня из горла сдавленные звуки. Я совершенно потерял контроль над собой, и ей, кажется, это нравилось.
В тот момент, момент чистого и, казалось бы, бесконечного экстаза, я был бесконечно счастлив, что это произошло, бесконечно благодарен, что жене пришла в голову эта затея, и радовался, что выбрал именно Мэлори. Как же чертовски здорово все сложилось…
Но мне уже не хотелось ни о чем думать. Хотелось лишь прочувствовать момент и насладиться им.
Снова взглянув вниз, я подумал о том, как мне повезло.
А потом, когда молния пронзила тело и я едва не взорвался от наслаждения, а глаза Мэлори снова встретились с моими, мысли исчезли.
Остались одни ощущения.
Глава девятая
Когда снаружи послышался шум, я подумала, что вернулся Питер, и, взглянув на часы, испытала внезапное смятение. Не было еще и половины девятого, и если он вернулся, это значило, что свидание оказалось неудачным – или же наоборот, как нельзя более удачным и уже закончилось к полному удовлетворению сторон.
Питер не отличался особой уверенностью в себе и раскованностью, и я подозревала, что первый вариант вероятнее. Ему всегда было трудно в ситуациях, в которых он чувствовал себя некомфортно, хотя в более благоприятных обстоятельствах муж буквально расцветал. Именно поэтому его фирма стала такой успешной, хотя работать на других у него не получалось. Питер не любил проявлять инициативу, боясь, что его отвергнут, замыкался в себе, паниковал, когда события развивались не так, как он ожидал, и неделями, а то и целыми месяцами переживал из-за мелких нестыковок.
Мой муж одновременно застенчив и расчетлив, он любит все заранее планировать, продумывать каждый следующий ход. Он из тех, кто месяцами читает обзоры, прежде чем купить новую кофеварку, и примеряет разные куртки во всех магазинах. В нем нет ни малейшей спонтанности. Поэтому я удивилась, что он так легко пошел на соглашение: мне-то казалось, что придется уговаривать его по меньшей мере несколько месяцев.
Шум раздался снова, напомнив о том, с чего начались мои раздумья, и я встала с дивана и прислушалась к мерным шагам за дверью. В дверь никто не стучал. Только шаги.
Неужели он привел кого-то домой? Мы не оговаривали это в правилах, но я исходила из того, что он и сам понимает недопустимость подобного варианта.
Я выглянула на крыльцо через маленькое застекленное окошечко в двери и облегченно выдохнула: там стояла моя ближайшая подруга Гленнон, прижимая к уху телефон. Я распахнула дверь, и Гленнон, прикрыв пальцами микрофон, улыбнулась мне и одними губами произнесла: «Прости».
– Хорошо, мама, хорошо, – сказала она, и я поняла, что происходит. – Сделаю. Да-да, я тоже тебя люблю. Ага. Люблю тебя. Ну да, ну да. Ну пока. – Она отняла от уха трубку и закатила глаза. – Извини, мама опять рассказывала про свой книжный клуб. У них там скандал на скандале. – Гленнон, подмигнув, подалась ко мне и крепко обняла. – Рада тебя видеть, милая. Прости, что без предупреждения. Я собиралась позвонить по дороге, но сама видишь, как вышло.
Я сделала шаг назад, пропуская ее в дом.
– Звонить совершенно не обязательно, сама знаешь. Чего ты так поздно разъезжаешь?
– Просто хотела узнать, как ты. Давно не общались. Сет уехал на несколько дней по работе. – Она вздохнула, сняла пальто и повесила его на вешалку у двери. – Решила заехать и немного понадоедать вам с Питером.
Мы, не сговариваясь, отправились на кухню, как всегда, когда она приезжала; это был уже своего рода ритуал. Гленнон достала бокалы, а я – бутылку шардоне. Вообще-то я предпочитаю красное, но бутылка стояла открытой, так что надо было допивать.
– Надоедай на здоровье. Я сегодня одна. Надеюсь, меня тебе достаточно.
– А где Питер? – спросила подруга, оглядываясь через плечо и ставя бокалы на столешницу. Пока я разливала вино, Гленнон направилась к кладовой, под которую была отведена целая комната дальше по коридору.
Пришлось слегка повысить голос, чтобы она услышала:
– Где-то с коллегами зависает. – Я не говорила Гленнон о нашем соглашении, хотя у меня никогда не было от нее секретов. Просто было стыдно признаться, до чего мы с Питером докатились. С Гленнон мы всегда говорили начистоту и разбирались в семейных отношениях друг друга лучше большинства психотерапевтов, но такое уже за гранью. Подруга вернулась на кухню с двумя пакетами попкорна: с карамелью и с сыром.
– Ну что ж, мне больше достанется. Что выберем сегодня: солененькое или сладенькое?
– Солененькое, – рассмеялась я. – Всегда солененькое.
– М-м, читаешь мои мысли, – согласилась она, бросая сладкий попкорн на столешницу. – Кстати, о солененьком: как у вас дела? Есть что пикантное?
Я рассмеялась.
– Теперь говорят «хайповое».
Подруга сморщила нос.
– Это что, дети сейчас так говорят? Ей-богу, я безнадежно отстала от жизни.
– Не то слово. Мне нужен переводчик, чтобы общаться со своими.
Она хмыкнула.
– Да и ладно. Такое ощущение, что целый год не виделись. Как у тебя дела?
– Мы же сидели в баре на прошлой неделе, – напомнила я.
– Ну о-о-очень давно. – Гленнон притворно закатила глаза. – Кстати, о детках: а они где? Спят уже?
– Им, конечно, давно пора спать, но на самом деле наверняка сидят уткнувшись в телефоны, как обычно.
Она подошла поближе, взяла протянутый бокал вина и вперилась в меня своими янтарными глазами.
– У тебя все нормально? А то ты какая-то пришибленная.
Моя ответная улыбка, призванная скрыть любые признаки тревоги или неуверенности, была мгновенной и машинальной, как чих.
– Все хорошо.
Но Гленнон было не так просто обмануть.
– Опять с Питером собачитесь?
Я покачала головой. Гленнон знала о наших семейных скандалах все, потому что я не раз приезжала к ней после них. Выпустить пар, поплакать, обдумать варианты – когда становилось совсем плохо. Именно Гленнон предложила романтические вечера и убедила нас пойти к психотерапевту. Когда наши отношения грозили покатиться под откос, она, как властная старшая сестра, брала бразды правления в свои руки и пыталась вырулить в безопасное место.
– Нет, правда, – ответила я и подняла к губам бокал, чтобы подруга не смогла ничего прочитать у меня на лице, – все отлично. А у тебя? Как там Сет?
Ее улыбка исчезла, губы сжались в тонкую линию.
– Господи, все так плохо? – пробормотала Гленнон. – Даже не можешь поговорить со мной об этом?
Я почувствовала, как жар приливает к щекам, понимая, что выдаю себя, и не зная, как ответить. Гленнон вскинула руки.
– Эй, подруга, не напрягайся. Не буду выспрашивать. Просто… ты ведь знаешь, что я всегда готова тебя выслушать, верно?
Я с удивлением почувствовала, что в горле образовался комок, и опустила глаза, избегая встречаться с ней взглядом, пока не возьму себя в руки. Наконец я подняла голову, шмыгнула носом и кивнула, и Гленнон поняла намек и отвернулась. Потом открыла холодильник и достала вторую бутылку вина.
– Думаю, нам понадобится. У меня тоже есть кое-что хипповое.