– Что ты делаешь? – удивилась я, поскольку Питер так давно не участвовал в приготовлении ужина, что я уже забыла, когда такое случалось в последний раз.
– Хотел помочь… – пробормотал он неуверенно, будто боялся, что я отругаю его. – Ты же не против?
– Ну конечно. – Я отхлебнула еще вина. – Выпить хочешь?
– Нет, спасибо. – Питер задержал на мне взгляд еще на секунду. В глазах у него появилась какая-то теплота. Он явно пытался произвести на меня впечатление, и я не могла не оценить его усилий. Потом муж встал рядом со мной, чтобы нарезать овощи, и его бедро коснулось моего. Вокруг было сколько угодно свободного места, но ни один из нас не отодвинулся.
Ритмично стучал нож, от близости Питера по телу разливалось тепло, и я улыбнулась про себя. Возможно, в конце концов мой план и сработает.
Глава восьмая
Вечер четверга неумолимо приближался, и я превратился в комок нервов. Последний раз я так себя чувствовал в тот вечер, когда родилась Мейзи, – нервным, возбужденным, тревожным. Я боялся, что поведу себя как полный идиот, но еще больше боялся совершить ошибку, которая окончательно добьет наши с Эйнсли отношения. Я знал правила, но все равно опасался, что они изменятся или я невольно нарушу одно из них.
Когда Эйнсли вчера вечером объявила новое правило, больше всего на свете мне хотелось сказать, что я предпочел бы просто бросить дурацкую затею со свиданиями. Я колебался между возбуждением по поводу грядущего свидания, ужасом, что оно разрушит нашу семью, и отвращением оттого, что не могу просто получать удовольствие. Какой мужик станет задавать вопросы, когда жена предлагает ему спать с другими женщинами? Я никак не мог заглушить занудный внутренний голос – а он не переставал талдычить, что я вот-вот потеряю Эйнсли.
Когда я был маленьким, родители заставляли меня играть на пианино. Я мучительно заучивал ноты, запоминал, какими пальцами на какие клавиши нажимать. Помню, как пахло от моей учительницы музыки – затхлым чердаком и мятными конфетами, которые она носила в карманах, – и то, как она била мне по пальцам линейкой, если я неправильно держал руки.
Сейчас я чувствовал себя в точности как на уроке музыки: словно жизнь покривилась и миссис Феффермен сейчас начнет лупить меня, чтобы я выпрямился.
Из спальни я вышел в темно-серых брюках, светлой рубашке и черной куртке-бомбере. Пока я добрался до гостиной, нервы натянулись до предела. Эйнсли несколько секунд не замечала моего появления, измельчая печеную куриную грудку для своего легендарного чили с белым мясом. Металлические кулинарные ножницы у нее в руках двигались с хирургической точностью. И злостью. Или мне только показалось?
Я откашлялся, и жена обернулась через плечо, отложила ножницы и, взяв полотенце, вытерла руки, после чего оглядела меня с головы до ног.
– Прекрасно выглядишь, милый, – объявила она непринужденным, абсолютно безмятежным тоном. Как будто я собрался в магазин, а не на свидание с незнакомой женщиной.
Я сглотнул и сделал шаг вперед.
– А куртка… – Я нервно поправил воротник. – Это не перебор?
Эйнсли подошла ко мне, предварительно еще раз вытерев руки, отложила полотенце и поправила мне воротник куртки.
– Тебе удобно?
Жена предпочитала губную помаду темно-красных оттенков, которые хорошо сочетались с цветом волос. Она красила губы каждое утро, а к вечеру от помады мало что оставалось. Сейчас в уголках ее рта и трещинках нижней губы остались красные следы, и меня внезапно охватило неодолимое желание наклониться, вцепиться зубами в ее губу, укусить. Не знаю, откуда взялся этот неожиданный порыв причинить боль, но я испытал его. Мне действительно хотелось сделать жене больно. Может, это реакция на стресс?
– Да, удобно, – подтвердил я, отгоняя желание. – Почти не носил эту куртку, она все еще жесткая.
Эйнсли медленно, почти игриво провела руками мне по бокам, но в глазах у нее не было и тени чувственности. Ее движения были медленными, методичными, словно она находилась в примерочной и проверяла, как сидит на ребенке новый костюмчик. Она тщательно, плотно сжав губы, оглядела мой наряд, предназначенный произвести впечатление на другую женщину.
– Может быть, наденешь свитер? Если тебе неудобно в куртке, будет заметно.
– Не хочу выглядеть как бродяга.
Она фыркнула.
– Не говори ерунды. Тебе идут свитера. Всегда шли. Можешь надеть кашемировый, который тебе подарили родители на Рождество в прошлом году.
– Совсем забыл о нем, – признался я. – Но как по-твоему, нормально я выгляжу?
Жена подняла на меня взгляд, и мне показалось, что она подавляет раздражение. Когда мы только начали жить вместе, Эйнсли шутила, что я единственный известный ей мужчина, который несколько раз переодевается, прежде чем выйти из дома. Мне нравится примерять вещи, проверять, как я себя в них чувствую, как выгляжу. Разве это так уж сильно отличает меня от остальных мужчин? Понятия не имею, но я всегда так делал.
– Ты прекрасно выглядишь, – повторила она. – Не нервничай. У тебя есть все, что нужно?
Я кивнул, похлопав себя по заднему карману, где лежал бумажник. В нем прятался презерватив, засунутый поглубже, как в юности. Не слишком ли самонадеянно брать его с собой? Просто хотелось быть готовым ко всему, на всякий случай. Меня молнией пронзила мысль: возможно, сегодня вечером у меня будет секс. Секс с женщиной, которая мне не жена.
Почему это одновременно возбуждало и пугало настолько сильно, что даже начало слегка мутить? А вдруг я сам не знаю, на что иду? Вдруг я безнадежно отстал от жизни после стольких лет семейной жизни? Может, появились какие-то новые фишки, о которых я даже не подозреваю. Может, и секс теперь какой-то другой. Может, я сам уже не тот. А вдруг я слишком самонадеян и вовсе не так уж хорош, как уверяет жена?
Вздрогнув, я отогнал от себя сомнения, а Эйнсли нежно поцеловала меня в щеку и стерла отпечаток помады большим пальцем.
– Иди уже. Развлекись. Во сколько вы договорились? Ты должен за ней заехать?
Я покачал головой и кашлянул.
– Мы встречаемся в семь.
Мы одновременно взглянули на часы. Было только начало седьмого, времени еще вполне достаточно, но мне хотелось поскорее уйти подальше от жены, от знакомого теплого терпкого запаха жасмина, пронизывающего дом, и броситься в водоворот жизни. Водоворот жизни? Меня аж передернуло: даже мысли у меня стали стариковскими и замшелыми. Я давно папаша, и это до боли очевидно. Нужно каким-то образом выбросить из головы подобную ерунду.
– Ну ладно, я пошел.
Эйнсли не стала просить меня написать на бумажке имя девушки или название ресторана, да и вообще ни о чем больше не спрашивала, лишь кивнула и, вернувшись к куриной грудке, снова взялась за ножницы.
– Счастливо.
Я вышел, и жена так ничего и не сказала про записку, которую запечатывала в конверт. Видимо, это было не нужно: Эйнсли слишком хорошо меня знала, знала наперед каждую мою мысль, каждый поступок. Как ни парадоксально, это успокаивало и придавало уверенности – ведь рядом с ней мне не приходилось строить из себя кого-то другого. Если бы я действительно оказался другим, это бы ее удивило или даже разочаровало.
Сегодняшний же вечер вносил неопределенность: мне предстояло провести его с женщиной, которая совершенно меня не знает. Отчасти поэтому я и решил, что не воспользуюсь предложением Джины. В таком свидании было нечто неправильное. Не то чтобы я опасался, что она безумно влюбится в меня, но, видимо, слишком уважал коллегу, чтобы приглашать на свидание, где я, во-первых, скорее всего, буду вести себя довольно скованно и неуклюже, а во-вторых, рассчитываю в лучшем случае на секс на одну ночь, после чего не собираюсь продолжать отношения.
Итак, для первого свидания я выбрал Мэлори, белокурую массажистку лет двадцати пяти: «любит смотреть старые детские рождественские фильмы круглый год и ходить в походы со своей ши-тцу Биби». В приложении она разместила кучу фотографий в бикини, на природе в коротеньких шортах и у себя в спальне в мини-пижаме. Возможно, такой выбор означал, что я превращаюсь в похотливого старикашку, однако девица настолько явно демонстрировала, что хочет секса без обязательств, что идеально подходила для первой попытки подцепить кого-то после многих лет отсутствия практики.
Приехав в ресторан, я занял просторную нишу в дальнем углу, заказал себе джин-тоник и стал ждать. Если бы мы пришли сюда с Эйнсли, я бы, конечно, взял ей красное вино – пино или каберне. Я попробовал угадать, что пьет Мэлори, – наверняка «Космополитен», – но, будучи не в курсе современных трендов, побоялся показаться маньяком и заказывать ничего не стал. Итак, я просто тихо попивал свой коктейль, расталкивая полумесяцы лайма черной соломинкой.
Наконец появилась Мэлори, и метрдотель подвел ее к столику. Я встал ей навстречу, неловко скрючившись в нише, и, перебравшись поближе к краю, протянул руку, но она сразу заключила меня в объятия. На ней было коротенькое розовое платье и минимум косметики, если не считать огромных накладных ресниц и нарисованных бровей; светлые волосы коротко острижены, хотя снимки демонстрировали непокорную шевелюру, а пышные кудри, которые мне так понравились, она распрямила.
– Приятно познакомиться. – Голос оказался неожиданно низким. Мэлори выглядела сногсшибательно, но совершенно не так, как я ожидал, более скромной и сдержанной: как бы смягченная версия той отвязной тусовщицы, с которой я познакомился в приложении.
– Взаимно. – Я вернулся на свое место. – Извини, ничего тебе не заказал. Не знаю твоих вкусов.
– Не парься, – махнула она рукой.
У столика снова возник официант, и девушка попросила виски без льда, а я порадовался, что не попытался угадать заранее, поскольку промахнулся бы и с тысячи попыток. Мэлори заглянула в телефон, играя прядью волос, а потом убрала мобильный в сумочку и стала ждать официанта. Наконец тот поставил перед ней стакан и принял у нас заказы. Спутница впервые не удивила меня, заказав маленький салат, в то время как я выбрал бургер с картошкой. Салат – не еда, тут мы с Эйнсли полностью сходились, но Мэлори я об этом сообщать не стал. Не все ли равно, пусть хоть одними салатами питается, ведь мы больше никогда не увидимся. А дома меня ждет Эйнсли… Эйнсли, которая предпочитает настоящую еду и ничего не имеет против мяса у себя на костях.