Из-за угла неожиданно показался полицейский фургон. Из него вышли двое мужчин в униформе. Один из них подошел ко мне.
– Почему вы уже битый час ходите вокруг этого парка? Вы потерялись?
Так как я была вся в слезах и в испуге отпрянула от него, он вернулся к своему коллеге, пошарил в бардачке и снова подошел ко мне с сэндвичем в руке.
– Вы голодны? Держите, поешьте.
Я не смела пошевелиться. Тогда он открыл задние двери фургона и крикнул:
– Зайдите, погрейтесь немного!
Его голос звучал довольно убедительно, но когда он указал на одно из боковых сидений, я на его месте увидела только электрический стул, который ждал исключительно меня.
Как давно я потеряла ощущение себя самой? Почему накопила внутри столько чувства вины, что по собственному убеждению заслуживала «смертной казни»? Я не имела об этом ни малейшего представления. По крайней мере, мне так казалось, когда рано утром я оказалась в той зловещей больнице, где под камерой, висящей в глубине палаты, бородатый профессор, весьма почитаемый интернами, слушавшими его словно мессию, спрашивал меня о пережитых событиях. О том, что привело меня в это скорбное прибежище безумных бродяг, помешанных, страдающих анорексией, суицидальными наклонностями, изможденных.
– Мадмуазель, вы пережили психотравмирующую ситуацию, сопровождавшуюся периодом деперсонализации, – произнес бородатый мужчина. – Не обращайте внимания на камеру. Расскажите мне, как вы оказались в таком состоянии.
– Так все это по-настоящему? Я не… вымысел?
Мне кажется, что с тех пор мною было прожито столько разных, раздробленных на части жизней, что я с трудом могу уловить хоть какую-то связь между ними. Все, что осталось позади, кажется бесконечно далеким. Лишь изредка в памяти всплывает смутное воспоминание об этом периоде моей жизни и сразу же рассеивается. Как говорится, я так до конца и не восстановилась. Но, надо полагать, у меня просто не все получилось. Надлом так и не прошел.
Я лечилась как могла. Годы «терапии словом». Сначала с психоаналитиком, который спас мне жизнь. И не видел никаких проблем в том, что я отказалась принимать лекарства, прописанные в больнице. Помог мне возобновить учебу, несмотря на целый год, «потерянный» после получения аттестата о среднем образовании.
Чудеса: при посредничестве одного друга, который замолвил за меня слово перед директрисой лицея, она согласилась определить меня в подготовительный класс. Я буду вечно им благодарна, одному и другой. Жизнь пошла своим чередом, но я ощущала себя чистой страницей. Пустой. Без содержания. Навечно заклейменной. Чтобы суметь снова влиться в поток, начать жить нормальной жизнью, приходилось носить маску, прятаться, скрываться.
Две или три жизни спустя у меня та же фамилия, то же имя, то же лицо, но это уже совсем не важно. В течение двух-трех лет я полностью поменяла свою жизнь. Сменила любовников и друзей, профессию, стиль одежды, цвет волос, манеру говорить и даже страну.
Когда речь заходит о моем прошлом, из густого тумана выплывают какие-то смутные образы, которые так и не обретают форму. Я не стремлюсь сохранить о нем ни следа, ни отпечатка. Детство, юность, нет никакой ностальгии. Парю над собой самой, все время не туда, куда нужно. Не знаю, кто я, чего я хочу. Плыву по течению. Чувствую, что живу уже тысячу лет.
Никогда не рассказываю о своем «первом разе». А у тебя в каком возрасте это было, с кем? Эх, эх, если бы ты знал…
У меня сохранилось несколько очень близких друзей, свидетелей моей истории, которые крайне редко вспоминают со мной о том периоде моей жизни. Прошлое есть прошлое. У каждого из нас есть о чем вспомнить. Их истории тоже не всегда простые.
К тому моменту у меня сменилось много мужчин. Любить их было нетрудно, а вот доверять им – это другое дело. Я всегда находилась в состоянии обороны, поэтому зачатую приписывала им намерения, которых у них не было: использовать меня, обманывать, думать только о себе.
Каждый раз, когда мужчина пытался доставить мне удовольствие или, того хуже, получить удовольствие от меня, мне приходилось бороться с некой формой отвращения, затаившейся в темноте и готовой обрушиться на меня, с мнимым насилием, которое я приписывала действиям, не имевшим с ним ничего общего.
Мне потребовалось много времени, чтобы научиться быть с мужчиной без помощи алкоголя или таблеток. Чтобы без задней мысли, с закрытыми глазами позволить себе довериться чужому телу. Узнать направление своего собственного желания.
Мне потребовалось время, годы, чтобы наконец встретить мужчину, с которым я чувствую себя в полной безопасности.
VI. Писательство
Язык всегда был уделом избранных. Кто владеет словом, тот владеет силой.
Я перепробовала множество профессий, прежде чем меня затянуло в издательский мир. Бессознательное удивительно витиевато. От судьбы не уйти. Спустя столько лет забвения книги снова стали моими лучшими друзьями. Моей профессией. В конце концов, именно в книгах я лучше всего разбиралась.
Возможно, я наугад старалась найти способ что-то исправить. Но что? Как? Я направила свою энергию на тексты, написанные другими людьми. Все еще бессознательно искала ответы, разрозненные кусочки своей истории. Ждала, что мне удастся таким-то образом разгадать загадку. Куда пропала «малышка В.»? Кто-нибудь ее видел где-нибудь? Порой из глубин подсознания всплывал тихий голос и нашептывал: «Книги лгут». Но я больше не слушала его, будто кто-то стер мою память. Время от времени вспышка. То одна деталь, то другая. Казалось, да, вот он, наверно, это маленький кусочек меня самой проступает между строк, сквозь слова. Я собирала их по крупицам. Складывала. Восстанавливала себя. Некоторые книги могут быть прекрасным лекарством. Я об этом забыла.
Как только я начинала чувствовать себя свободной, Г. всегда находил меня и пытался возобновить свою хватку. Как бы я ни старалась быть взрослой, стоило мне услышать имя Г., я замирала и превращалась в того подростка, каким была при первой встрече с ним. Мне навечно четырнадцать. Так написано.
Однажды мама передала мне одно из его писем, которые он продолжал присылать на ее адрес, не зная, где я живу. Мое молчание и нежелание с ним общаться никогда его не останавливали. В нем он с невероятной наглостью просил у меня разрешения опубликовать мои фотографии в биографию, которую готовил к изданию один из его поклонников в Бельгии. Мой друг, адвокат, отправил ему от моего имени отказ с напоминанием об ответственности. Отныне, если Г. в той или иной форме осмелится использовать мое имя или изображение в литературном произведении, он будет подвергнут уголовному преследованию. Г. отступил. Наконец-то я в безопасности. На какое-то время.
Всего несколько месяцев спустя я обнаружила, что у Г. есть официальный сайт, на котором помимо информации о его жизни и произведениях можно найти фотографии некоторых из соблазненных им девочек. Среди них было два моих снимка в возрасте четырнадцати лет, подписанных пресловутым инициалом В., который с тех самых пор был отражением моей личности (до такой степени, что я неосознанно подписывала им всю свою электронную почту).
Я пережила невообразимый шок. Пришлось звонить другу-адвокату, который посоветовал мне одну из своих коллег, более опытную в вопросах прав на изображения. Мы попытались добиться судебного запрета, что обошлось мне в круглую сумму. Но после долгого разбирательства моя новая советчица сообщила: мы мало что можем с этим поделать. Сайт был зарегистрирован не на имя Г., а на каком-то стороннем домене, находящемся где-то в Азии.
– Г. М. в обход французского законодательства прекрасно позаботился о том, чтобы ему невозможно было приписать право собственности на контент, размещенный под его именем. С юридической точки зрения сайт просто создан его поклонником, не более того. Это неприкрытый цинизм, но ему невозможно противодействовать.
– А каким образом мои фотографии в четырнадцатилетнем возрасте могли попасть к какому-то незнакомцу из Азии? Фотографии, которые были только у Г.? Это невозможно!
– Если у вас не сохранились дубликаты этих фотографий, будет очень трудно доказать, что на них именно вы, – ответила мне она с искренним сожалением. – К тому же я навела справки: Г. недавно нанял адвоката, гения в своей области, специалиста по интеллектуальной собственности, самого опасного из всех. Подумайте, стоит ли ввязываться в заранее проигранную юридическую битву, которая будет стоить вам не только годового дохода, но и здоровья?
Я сдалась, в моей душе все умерло. Он снова победил.
По иронии судьбы я нашла работу в издательстве, которое в семидесятые напечатало тот самый текст Г., его знаменитое эссе «Младше шестнадцати».
Прежде чем начать работать на этого издателя, я проверила, не был ли переподписан договор на переиздание этой книги: не был, но я не знала почему. Мне нравится думать, что по нравственным причинам. В действительности же причины могли быть более прозаическими: уменьшение количества любителей подобного жанра или их нежелание раскрывать себя.
К сожалению, Г. продолжал активно публиковаться практически во всех издательских домах Парижа. Поэтому спустя более чем тридцать лет после нашего знакомства он снова и снова имел возможность удостовериться, что его воздействие на меня не ослабевает. Не знаю, как ему удалось разыскать меня, увы, литературный мир тесен, и слухи в нем распространяются очень быстро. Долго искать не пришлось. Однажды утром я пришла в офис и обнаружила у себя в электронной почте длинное неловкое письмо директрисы издательского дома, в котором я работала. Уже несколько недель Г. буквально преследовал ее, забрасывая сообщениями и умоляя сыграть роль посредника между ним и мной.
«Мне очень жаль, В. Я долго пыталась сдерживать ситуацию, чтобы оградить вас от этой истории. Но поскольку все попытки его урезонить провалились, я наконец приняла решение рассказать вам об этом и переслать его письма», – написала она.