– Ты вообще в курсе, что он педофил?
– Кто? Видимо, поэтому ты предложила проводить его и посадила рядом со своей дочерью на заднем сиденье машины? И потом, что ты хочешь этим сказать, это все ерунда, мне же не восемь лет!
После серии взаимных выпадов она пригрозила отправить меня в пансион. По дому стали разноситься вопли. Как она смеет лишать меня этой любви, первой, последней, единственной? Может, она вообразила, что после того, как отняла у меня отца (теперь-то понятно, что именно она во всем виновата), я позволю ей сделать это еще раз? Я никогда не позволю разлучить нас с ним. Скорее умру.
И снова полетели письма, еще более страстные, чем предыдущие. Г. уверял меня в своей любви всеми доступными способами, умолял встретиться с ним при первой возможности, не мог жить без меня, ни один миг не стоил быть прожитым без моих объятий. В одночасье я превратилась в богиню.
В следующую субботу, сбежав под выдуманным предлогом подготовки к урокам у одноклассницы, я уже звонила в дверь Г. Как я могла устоять перед этой плотоядной улыбкой, смеющимися глазами, этими длинными, тонкими аристократическими руками?
Спустя пару минут я уже лежала на его кровати, и это абсолютно не было похоже ни на что, происходившее со мной ранее. Рядом со мной уже было не субтильное неопытное тело Жюльена с его подростковым пушком и едким запахом пота. Это было тело мужчины. Сильное и загрубевшее, чистое и благоухающее.
Наше первое свидание было посвящено верхней части моего тела. В этот раз, осмелев, он отправился исследовать более интимные его области. Для этого надо было развязать мои шнурки, что он и сделал с нескрываемым удовольствием, снять джинсы, хлопчатобумажные трусики (у меня не было красивого нижнего белья, и это, как ничто другое, нравилось Г., о чем на тот момент я лишь смутно догадывалась).
Ласковым голосом он начал хвалиться своим опытом и мастерством, с которыми лишал девственности очень юных девушек, ни разу не причинив им боли. Даже уверял, что они на всю жизнь сохранили об этом теплые воспоминания. Им же так повезло, что они столкнулись именно с ним, а не с кем-то другим, вроде тех брутальных, совершенно бестактных типов, которые бесцеремонно пригвоздили бы их к матрасу, навсегда оставив на этом неповторимом моменте отпечаток бесконечного разочарования.
Увы, но в моем случае пробиться внутрь оказалось невозможно. Мои бедра рефлекторно сжимались. Я вскрикивала от боли даже до того, как он ко мне прикасался. Но в то же время я мечтала только об одном. Под влиянием смеси отваги и наивности я внутренне уже решилась поддаться неизбежности: Г. станет моим первым мужчиной. И я лежала здесь, на его кровати, именно поэтому. Так почему же мое тело сопротивляется? Откуда этот неудержимый страх? Г. не растерялся. Я услышала его голос, нашептывающий мне ободряющие слова:
– Не страшно. Ты знаешь, пока что мы можем сделать по-другому.
Подобно тому, как нужно осенить себя святой водой, прежде чем переступить порог церкви, овладеть телом и душой юной девушки можно, лишь обладая неким чувством сакральности происходящего, иными словами, исполняя определенный непреложный ритуал. У анального секса есть свои правила, к нему готовятся неспешно, старательно.
Г. перевернул меня лицом вниз, принялся облизывать каждый кусочек моего тела: затылок, плечи, спину, поясницу, ягодицы. Я будто утратила связь с этим миром. И в тот момент, когда его ненасытный язык проник в меня, мой разум отключился.
Вот так я потеряла частицу своей девственности. «Как мальчишка», – прошептал он мне.
Я влюблена и чувствую себя любимой как никогда раньше. И этого достаточно, чтобы сгладить любую шероховатость, пресечь малейший критический взгляд на наши отношения.
Первое время после того, как я побывала в постели Г., меня впечатляли две вещи: видеть его писающим стоя и бреющимся. Словно эти действия впервые в жизни появились в мире, так долго ограниченном исключительно женскими ритуалами.
Открывшееся мне в объятиях Г., этот доселе непостижимый пласт взрослой сексуальности, стало для меня сродни открытию новых земель. Я исследовала тело мужчины с усердием прилежной ученицы, с благодарностью усваивала полученные знания и уделяла много внимания практическим занятиям. Чувствовала себя избранной.
Г. признался мне, что действительно до сих пор вел разгульный образ жизни, о чем свидетельствовали некоторые из его книг. На коленях, с глазами, полными слез, он пообещал порвать со всеми любовницами, шептал, что никогда в жизни не был так счастлив, наша встреча – это чудо, истинный дар богов.
Поначалу Г. водил меня в музеи, иногда в театр, дарил пластинки, советовал, какие книги почитать. Сколько часов мы провели вместе, гуляя по аллеям Люксембургского сада, рука в руке, слоняясь по улицам Парижа и не обращая внимания на вопросительные, подозрительные, неодобрительные, порой полные неприкрытой ненависти взгляды прохожих, попадавшихся нам на пути?
Я не припомню, чтобы родители приходили забирать меня из школы в том возрасте, когда ты с таким неповторимым волнением ждешь, что вот-вот дверь откроется и покажется любимое лицо одного из них. Мать всегда допоздна работала. С уроков я возвращалась одна. Отец даже не знал названия улицы, на которой я училась.
Но теперь Г. почти каждый день дежурил рядом со входом в мой коллеж. Ну не совсем рядом, в нескольких метрах, на маленькой площадке в конце улицы. Он вставал так, что за шумной толпой подростков я сразу же замечала его вытянутый силуэт, весной неизменно облаченный в рубашку-сафари в колониальном стиле, зимой – в пальто, напоминавшее шинель русских офицеров времен Второй мировой войны, длинное, с золотыми пуговицами. Летом и зимой он носил солнечные очки, которые должны были сделать его неузнаваемым.
Наша любовь запретна. Осуждаема добропорядочными людьми. Я знала это, потому что он постоянно мне об этом твердил. Поэтому я не могла о ней никому рассказать. Нужно быть осторожной. Но почему? Почему, ведь я его люблю, и он меня тоже?
А его очки, так ли они скрывают лицо?
Каждый раз после любовных утех, во время которых Г. словно пытался утолить моим телом ненасытный голод, когда мы оставались в тишине его квартиры-студии среди головокружительного количества книг, он укачивал меня, как младенца, запустив руку в мои взъерошенные волосы, называл «мое милое дитя», «моя прекрасная школьница» и неспешно рассказывал долгую историю запретной любви, когда-то вспыхивавшей между юными девушками и зрелыми мужчинами.
Теперь у меня появился уникальный учитель, всецело преданный делу моего образования. Объем его познаний потрясал, мое восхищение им от этого только росло. Даже несмотря на то, что уроки, которые я от него получала по возвращении из коллежа, всегда были очень узконаправленными.
– А ты знаешь, что в период античности практика сексуального посвящения юных партнеров зрелыми не только поощрялась, но и почиталась как обязанность? В XIX веке Эдгар По женился на малышке Вирджинии, которой было всего 13 лет, ты слышала об этом? Когда я думаю о благочестивых родителях, читающих своим детям перед сном «Приключения Алисы в Стране чудес» и даже не подозревающих о том, кем был Льюис Кэрролл, мне хочется засмеяться в голос. Будучи страстным фотографом, он с одержимостью делал сотни фотографий маленьких девочек, среди которых была и реальная Алиса, вдохновившая его на создание главного персонажа его шедевра, любовь всей его жизни, ты их уже видела?
Поскольку альбом удобно располагался рядом на полке, он показал мне еще и эротические фотографии дочери Ирины Ионеско Евы, которые мать делала, когда девочке было всего восемь лет. С раздвинутыми ногами, из одежды только черные высокие чулки, прелестное кукольное личико, размалеванное, как у проститутки. (Он умолчал о том, что мать Евы впоследствии лишили родительских прав, а саму девочку в возрасте 13 лет передали в Департаментское управление санитарно-социальной помощи.)
В другой раз он разразился бранью на американцев, погрязших в сексуальных скандалах, которые преследовали несчастного Романа Полански, чтобы помешать ему снимать фильмы.
– Эти пуритане все напутали. Девчонка, которая заявила, что ее изнасиловали, просто поддалась на манипуляции завистников. Она сама согласилась, это же очевидно. А Дэвид Гамильтон, ты думаешь все его модели подставляли себя под объектив камеры без единой задней мысли? Нужно быть весьма наивным, чтобы в это поверить…
И песне этой не было конца. Кто же устоит перед таким количеством убедительных примеров? Девочка 14 лет имеет право и свободна любить того, кого хочет. Я отлично усвоила урок. Более того, отныне я превратилась в музу.
Поначалу сложившиеся обстоятельства вовсе не радовали мою мать. Затем прошло первое замешательство, шок, она поговорила со своими друзьями, посоветовалась с окружением. Надо полагать, никто не выказал особой обеспокоенности. Мало-помалу, под напором моей решительности, она в конце концов приняла ситуацию такой, какая она есть. Возможно, она считала меня более сильной и зрелой, чем я была на самом деле. Возможно, была слишком одинокой, чтобы реагировать иначе. Возможно и то, что ей самой нужен был рядом мужчина, отец ее дочери, который воспротивился бы этой аномалии, этому извращению, этому… распутству. Кто-то, кто мог бы взять ситуацию в свои руки.
А еще не помешали бы менее снисходительная культурная среда и эпоха.
За десять лет до моей встречи с Г., в конце семидесятых, немало интеллектуалов левого толка публично выступили в защиту взрослых людей, обвиняемых в «противоправных» связях с подростками. В 1977 году в газете Le Monde было опубликовано открытое письмо под заголовком «Касательно судебного процесса» в поддержку упразднения уголовного преследования за сексуальные отношения между взрослыми людьми и несовершеннолетними, подписанное и одобренное видными интеллектуалами, известными психоаналитиками и психологами, писателями, находившимися на пике своей славы, в большинстве своем левых взглядов. Среди прочих там были подписи Ролана Барта, Жиля Делёза, Симоны де Бовуар, Жан-Поля Сартра, Андре Глюксманна, Луи Арагона… В его тексте содержался протест против заключения под стражу троих мужчин, находившихся под следствием за совершение (и фотографирование) действий сексуального характера с несовершеннолетними тринадцати и четырнадцати лет. «