— Умный робот, — приговаривала Мадде, глядя на Эрика.
— А вдруг он, и правда, заржавеет? — улыбнулась Джеки — и тут почувствовала что-то у себя под ногой.
— Не заржавеет, — ответила девочка.
— Мадде, что это? — спросила Джеки и осторожно покачала упаковкой морфин-меда, который, видимо, выпал у Эрика из пиджака, висевшего на спинке стула.
— Это мое, — сказал он. — Просто упаковка альведона.
Эрик забрал таблетки и сунул в карман.
— Эрик, — начала Джеки, — можно попросить тебя об одолжении?.. У Мадде матч в среду, а я играю на вечерней службе в церкви Хессельбю… Не хочу обременять тебя, это вроде бы неправильно, но Росита, которая обычно приводит Мадде домой, всю неделю болеет.
— Хочешь, чтобы я забрал ее?
— Мама, я могу дойти сама, стадион всего-то в Эстермальме, — тут же сказала Мадде.
— Тебе категорически нельзя ходить по улице одной, — всполошилась Джеки.
— Я ее заберу, — пообещал Эрик.
— Там довольно опасная дорога, — серьезно пояснила Джеки.
— Лидингёвэген и Вальхаллавэген — черт знает что, — согласился Эрик.
— У нее есть ключ, и если у тебя дела, то оставаться не нужно. Я приду домой около восьми.
— Может быть, я даже успею посмотреть матч, — радостно сообщил Эрик Мадде.
— Эрик, я бесконечно благодарна, обещаю больше ни о чем не просить.
— Перестань, ясно, что я ее заберу. Мне даже приятно.
Джеки еле слышно прошептала «спасибо», и он встал, чтобы убрать со стола, — но в кармане рубашки зажужжал телефон.
Звонил Касиллас из районной больницы Карсуддена. После встречи с Оливией Торебю Эрик позвонил ему, спросил, какие у Роки Чюрклунда шансы на побывки и пробный выход за пределы больницы.
— Сегодня я разговаривал с административным судом, — начал Касиллас. — Ничего удивительного, что мы с тобой мыслим одинаково.
— Прекрасно, — сказал Эрик.
— Проблема в том, что Роки сам не хочет выписываться… твердит, что убил женщину и не заслужил свободы.
— Я могу поговорить с ним, — торопливо предложил Эрик.
— Только надо поспешить, чтобы успеть уладить дело до конца квартала.
Через полтора часа Эрик входил в бронированные двери отделения D-4; его провели по коридору, и он вышел в огороженный прогулочный двор. Все пациенты из отделения Роки совершили тяжкие преступления под влиянием серьезных психических заболеваний, но большинство благодаря лечению чувствовали себя неплохо и уже не были опасны.
За высокой решеткой стлалась живая изгородь. Кусты протягивали ветки сквозь прутья, словно просились в прогулочный двор.
Роки прищурился, глядя на идущего к нему по гравийной дорожке Эрика, — солнечного света не хватало.
— Сегодня нет вкусных таблеток, доктор?
— Увы.
Какой-то мужчина, остановившись поодаль, окликнул Роки, но тот не обратил внимания.
— Я встречался с Оливией Торебю, — начал Эрик.
— Кто это?
— Мы говорили о ней в прошлый раз… и она подтвердила твое алиби.
— Алиби по какому поводу?
— Убийство Ребекки Ханссон.
— Хорошо, — улыбнулся Роки и огромной ручищей пошевелил серые, как сталь, волосы.
— Она была героиновой наркоманкой, и ее свидетельство в то время вряд ли имело бы вес в суде, но теперь ты должен знать: все указывает на то, что ты невиновен.
— Ты имеешь в виду, что все это — по-настоящему? — с недоверием спросил Роки.
— Да.
— Алиби, — повторил Роки себе под нос.
— Оливия Торебю живет сейчас совсем другой жизнью, она уверена в своих показаниях. Вы были вместе, когда произошло убийство.
Роки не сводил глаз с Эрика.
— Так я не убивал Ребекку Ханссон? — спокойно спросил он.
— Думаю, не убивал. — Эрик не пытался отвести взгляд.
— Насколько она уверена? — У Роки напряглись челюсти.
— Она знает это наверняка, потому что вы вместе переживали ломку в ночь убийства… и в эту же ночь с ее сыном случилась внезапная младенческая смерть.
Роки кивнул и уставился в белесое небо.
— И ее слова соответствуют записи в регистре причин смерти, — закончил Эрик.
— Значит, все это дерьмо было ни за что, — сказал Роки, доставая из кармана джинсов мятую пачку сигарет.
— Она была наркоманкой, и я не думаю, что в суде первой инстанции ее свидетельство имело бы вес, — повторил Эрик.
— И все же я угодил сюда, но чувствовал бы себя по-другому, если бы знал…
Ветер дул между больничными корпусами, сквозняки поднимали пыль и мелкий мусор в лучах пробивающегося сквозь парковые деревья солнца. Мужчина, окликнувший Роки, направлялся к ним по гравийной площадке. Эрик видел его одутловатое от лекарств лицо и неказистые татуировки на щеках и лбу, когда он, шепча, прошел мимо них.
— Пора тебе дать согласие на пробную выписку…
— Почему бы и нет.
— Что будешь делать, когда выйдешь отсюда? — спросил Эрик.
— А как, по-твоему? — улыбнулся Роки и достал из пачки половинку сигареты.
— Не знаю.
— Преклоню колени и возблагодарю Господа, — сыронизировал Роки.
— Ты станешь свободным. Но твое алиби означает, что у нас с тобой есть еще одна тема для разговора.
— Мило.
— Я приезжаю сюда потому, что полиция ищет серийного убийцу, чьи преступления напоминают убийство Ребекки Ханссон.
— Повтори-ка.
Мягкий ветерок взъерошил пустой пакет, и тот полетел через прогулочный двор, словно освобожденный от закона времени.
Глава 67
Роки стиснул зубы и прислонился к решетке, закрыв просветы между прутьями.
— Полиция ищет серийного убийцу, — повторил Эрик. — Его преступления напоминают убийство Ребекки Ханссон.
— Я пытаюсь осознать, что невиновен, — громко произнес Роки. — Пытаюсь понять, что я не убивал другого человека…
— Я понимаю, что…
— Я, мать его, жил вместе с убийцей девять лет, — закончил Роки, тыча себя в сердце.
— Роки? — окликнул охранник, приближаясь.
— Уж и порадоваться нельзя?
— В чем дело? — спросил охранник, останавливаясь перед ними. — Хочешь назад?
— Ты знаешь, что я безвинно осужденный? — сказал Роки.
— У нас в Карсуддене скоро будет сто процентов безвинно осужденных, — заметил охранник и удалился.
Роки с улыбкой посмотрел ему вслед и сунул сигареты в карман.
— Объясни, почему я должен помогать полиции, — сказал он и заслонил огонек спички ладонями.
— Умирают невинные люди.
— Потолковать можно, — проворчал Роки.
— Ты оказался здесь по милости настоящего убийцы, — сказал Эрик. — Понимаешь? Он и только он упрятал тебя сюда.
Роки затянулся и потер уголки рта огромным, желтым от никотина большим пальцем. Эрик посмотрел на его помятое лицо, глубоко посаженные глаза и сделал еще один заход:
— Тебя оправдают в апелляционном суде. И ты, может быть, снова станешь священником.
Роки молча курил, потом щелчком отправил полсигареты другому пациенту; тот с трепетом подобрал окурок.
— Чем я мог бы помочь полиции? — спросил Роки.
— Ты свидетель. Похоже, ты знал преступника, — продолжал Эрик. — Из твоих слов можно заключить, что он твой коллега.
— Почему?
— Ты говорил о каком-то проповеднике, — пояснил Эрик, изучая Роки. — «Грязный проповедник», может, тоже героинщик, как ты.
Священник уставился на рощицу. Машина для перевозки заключенных мелькнула на подъездной дорожке между стволами деревьев.
— Не помню, — медленно проговорил Роки.
— Мне показалось — ты его боишься.
— Бояться впору только торговцев наркотиками… Иные так просто психи, у одного был полный рот золотых зубов… я помню его, потому что его штырило оттого, что я священник… мне приходилось делать дофига всякой срани… денег не хватало, он хотел, чтобы я встал на колени и отрекся от Господа, тогда, мол, он продаст мне герыча, такие дела…
— Как его звали?
Роки покачал головой, пожал плечами.
— Вылетело из головы, — тихо сказал он.
— Ты мог иметь дело с наркодилером, которого звал Проповедником?
— Понятия не имею… У меня тогда было ощущение, что меня преследуют, — конечно, из-за ломки, но я знаю… однажды я получил новое облачение для литургии… Было утро, свет проникал в окно крестильни… тысячи красок горели над алтарем и вдоль среднего прохода…
Роки замолчал и стоял неподвижно, свесив руки.
— И что произошло?
— А?
— Ты рассказывал о церкви.
— Точно. Облачение валялось перед пресвитерием… обоссанное, ручейки растеклись по всему полу вдоль кирпичной кладки.
— Похоже, у тебя был недоброжелатель, — заметил Эрик.
— Я помню — померещилось, что кто-то пробрался ночью к пасторской усадьбе, я погасил свет, но никого не увидел… Хотя однажды под окном спальни я разглядел большие следы.
— Но был ли у тебя враг, который…
— А ты как думаешь? — нетерпеливо спросил Роки. — Я знал тысячи идиотов, и каждый второй убил бы родного брата за четверть грамма героиновой смеси… а я приторговывал вильнюсским амфетамином и ждал денег.
— Да, но я веду речь о маньяке, — настаивал Эрик. — Его мотив — не деньги и не наркотики.
Светло-зеленые глаза Роки уставились на него.
— Может, я и встречал убийцу, о котором ты толкуешь. Но откуда мне это знать? Ты ничего мне не говоришь… дай какую-нибудь деталь, вдруг это подстегнет мою память.
— Я не участвую в расследовании.
— Но ты знаешь больше, чем я, — настаивал Роки.
— Я знаю, что одну из жертв звали Сусанна Керн… До замужества ее звали Сусанна Эрикссон.
— Такой я не помню, — сказал священник.
— Ее закололи ножом… изрезали грудь, шею и лицо.
— Как, по словам полиции, я сделал с Ребеккой, — сказал Роки.
— И телу придали особую позу — убитая сидела, приложив руку к уху, — продолжал Эрик.
— С другими — то же самое?
— Не знаю…
— От меня не будет толку, если я не узнаю больше. Моей памяти нужно за что-то зацепиться.
— Понимаю, но я не…
— Как звали других жертв?
— Я не допущен к предварительному расследованию, — закончил Эрик начатую фразу.