Эрик вошел в автобус — якобы поискать забытую вещь, и затолкал телефон между сиденьями.
Он спустился через заднюю дверь, взял из чьей-то сумки спортивную шапку и спрятал под курткой, дошел до станции метро и остановился перед автоматом для выдачи наличных «Нордеа». Не поднимая глаз, но зная, что его регистрирует камера наблюдения, он снял со своего счета максимальную сумму. Вернулся к автобусу, увидел, как двери закрываются и автобус трогается с места.
На тротуаре остались только двое подростков.
Надев шапку, Эрик торопливо прошагал по Сёдертельевэген, перешел Лильехольмсбрун, купил в «Синкенгриллен» воды и большой гамбургер, скрылся на задней улице, встал у какого-то подъезда и поел, потом пошел дальше, стараясь избегать оживленных улиц с банками и дорожными камерами. Просто шагал, пока ноги несли, и наконец оказался в Витабергспаркене.
Эрик руками пригладил волосы. Одежда была мятой, но не подозрительно грязной. Надо спрятаться, пока он не поговорит с Йоной. Он не мог рисковать, хотя недоразумение наверняка уже улажено.
Эрик пошел было через дорогу и вдруг встал как вкопанный между двумя припаркованными машинами — его взгляд упал на магазинчик за углом.
В животе заурчало от дурного предчувствия.
Между списком выигрышных лотерейных номеров и рекламой спортлото газетные анонсы сообщали об охоте на маньяка: «Полиция преследует серийного убийцу».
На специально замутненной фотографии Эрик узнал самого себя. По этическим соображениям газетчики решили сохранить его личность в тайне. Сегодня утром черты его лица растворились в россыпи нечетких, смазанных квадратиков; впрочем, резкость снимка — это только вопрос времени.
В утреннем выпуске другой газеты портрета не было, зато прописные буквы вытянулись через всю передовицу: «Уголовная полиция: мы разыскиваем шведского психиатра, совершившего четыре убийства».
Под заголовком курсивом были обозначены ключевые детали: жертвы, фотографии, насилие, полиция.
Эрик прошел мимо магазинчика, понемногу осознавая, что полиция и в самом деле считает его убийцей Катрины и тех других женщин.
Это его преследуют полицейские.
Эрик свернул на улицу потише; ноги так дрожали, что пришлось замедлить шаг и в конце концов остановиться. Он стоял неподвижно, зажав рот дрожащей рукой.
— Господи, — прошептал он.
Все знакомые прочитают и поймут, что полиция разыскивает его. В эту минуту они звонят друг другу — потрясенные, возбужденные, полные возмущения.
Кто-то злорадствует, иные отнесутся к новости скептически.
Эрику показалось, что он упал, но он остался стоять, как стоял.
Беньямин знает: это неправда, подумал Эрик и пошел. А Мадде испугается, когда о нем раструбят все газеты.
Из опущенного окошка машины донеслись обрывки слов, и Эрику почудилось, будто произнесли его имя.
Эрик подумал, что ради своего спасения должен сдаться органам правосудия.
Так продолжаться не может.
Эрик достал упаковку с четырьмя таблетками могадона, выдавил одну в руку, но передумал и выбросил все в урну.
На Эстгётагатан он нашел магазинчик с подержанными телефонами. Ожидая своей очереди, он слушал новости по радио.
Равнодушный голос сообщил, что преследование подозреваемого в серийных убийствах продолжается второй день.
У Эрика свело желудок, когда безучастный диктор рассказал, что полиция потребовала заочного ареста психиатра из Каролинской больницы, подозреваемого в убийстве четырех женщин в Стокгольме.
Полиция умалчивает о подробностях, ссылаясь на интересы следствия, но надеется получить информацию от бдительных граждан.
За прилавком стоял мужчина в очках с обмотанной скотчем дужкой; он спросил, чем может помочь, и Эрик с вымученной улыбкой попросил телефон и карточку для пополнения счета.
Какой-то полицейский начальник скрипуче докладывал, что задействованы внушительные ресурсы и установленная слежка наверняка даст отличные результаты.
Выйдя из магазина, Эрик пошел в противоположном направлении. Он петлял, кружил по улицам, главное — покинуть центральные районы города и уйти от Данвикстулля.
Только миновав Железнодорожный музей, Эрик рискнул сделать передышку и достать телефон. Отвернулся к желтому кирпичному зданию и позвонил Йоне.
— Йона, это черт знает что, — выпалил он. — Ты видел газеты? Мне некуда спрятаться.
— Дай мне еще немного времени.
— Нет, я принял решение. Я хочу, чтобы ты задержал меня и отвел в полицию.
— Но я не могу гарантировать тебе безопасность.
— Не имеет значения.
— Но я никогда не видел полицейских такими взвинченными, и это не только коллеги Адама. Все на нервах. Одно дело рисковать жизнью — людям на оперативной службе это не в новинку, но на этот раз убита жена полицейского.
— Ты должен сказать, что не я убил ее, ты должен…
— Я сказал. Но ты связан с каждой из жертв, тебя видели на месте преступления…
— Что же мне делать? — прошептал Эрик.
— Прятаться, пока я ищу проповедника. Я поговорю с Роки, он в следственной тюрьме Худдинге.
— Я могу сделать признание одной из вечерних газет. — Эрик услышал нотки отчаяния в своем голосе. — Расскажу свою историю, свою версию, и, когда сдамся полиции, со мной будут журналисты.
— Эрик, даже если это дело выгорит, то потом все будут обсуждать твое самоубийство в тюремной камере — повесился ты или проглотил осколок стекла, не дождавшись суда… Разговор это долгий, и я не хочу сейчас подвергать тебя риску.
— Я позвоню Нелли. Она меня знает, она понимает, что я не делал этого…
— Не звони. Полиция следит за ее домом… придумай, у кого еще ты можешь спрятаться. Кто-нибудь не близкий к тебе, неожиданный.
Эрик и Йона закончили разговор. Машины стояли — началось разведение моста. Три парусных судна направлялись в Балтийское море.
Глава 98
Следственная тюрьма Худдинге — самая большая в пенитенциарной системе, особо охраняемая тюрьма. Роки Чюрклунда подозревали в незначительных преступлениях, связанных с наркотиками, поэтому особых ограничений на него не накладывали. В то же время он считался заключенным, в большой степени склонным к побегу.
Тюрьма представляла собой огромную угловую постройку из бурого кирпича; по бокам от входа были высокие колонны. Два крыла расходились, точно ножки циркуля, в верхних этажах располагались восемь отделенных друг от друга площадок для прогулок.
Роки единственный знал, кто такой «грязный проповедник». Он встречался с ним, разговаривал с ним, видел, как тот убивает.
Ключи и телефон Йоне пришлось оставить на пункте досмотра.
Ему просветили рентгеном ботинки и куртку, потом велели пройти через металлоискатель. Черно-белый спаниель покрутился возле него, вынюхивая взрывчатку и наркотики.
Его провожатый представился как Арне Меландер. Пока они шли к лифтам, Арне рассказал, что принимает участие в соревнованиях по спортивному рыболовству, в начале лета занял третье место на международном чемпионате по ужению рыбы и в следующие выходные отправляется на Фирис.
— Я соревновался в ужении рыбы с лодки, — объяснил Арне и нажал кнопку лифта. — Наживкой были красные и бронзовые личинки.
— Звучит неплохо, — серьезно заметил Йона.
Арне улыбнулся — скулы поднялись, и щеки сделались круглыми. Синяя натовская куртка туго обтягивала внушительный живот; на носу очки, шея заросла седой щетиной.
Дубинка и аварийная рация покачивались на ремне надзирателя, когда тот выходил с Йоной из лифта и шагал через шлюзовые двери. Йона спокойно ждал, пока охранник протащит карточку через устройство и наберет код.
Они поздоровались с дежурным офицером — человеком седым, с мешками под глазами и с узкими губами.
— Мы сегодня припоздали, — сказал Арне. — Чюрклунд только что вышел проветриться. Но можно узнать, не хочет ли он вернуться.
— Узнайте, пожалуйста, — попросил Йона.
После убийства охранницы Карен Гебреаб начальство тщательно следило, чтобы служащие тюрьмы не оставались один на один с арестантами. Те часто ведут себя отчаянно, еще переживают свое преступление, унижены задержанием, им кажется, что жизнь не удалась.
Йона поглядывал на Арне Меландера: стоя поодаль, он говорил по рации. Йона рассматривал унылые стены с дверями камер, глянцевый пластиковый коврик и кодовый замок.
В тюрьме Худдинге поддерживался высший уровень безопасности: охрана по периметру, усиленная — на входе и стенах, строгая проверка всех посетителей, камеры наблюдения. Но персонал был вооружен только дубинками.
Наверняка у них при себе слезоточивый газ или перцовый баллончик, подумал Йона.
За несколько лет до поступления в Высшую полицейскую школу Йона служил в недавно сформированном спецподразделении воздушно-десантных войск, где обучался военной крав-маге, с уклоном в ведение боя в городских условиях и с применением инновационного оружия.
И теперь всякий раз, когда Йона входил в помещение, его взгляд рефлекторно искал возможное оружие.
Он уже приметил рейки из нержавеющей стали вокруг дверей.
Головки шурупов закручены туго, и открутить их без инструментов невозможно, зато за десятилетия они во многих местах отошли над самым полом. Может, иногда в них застревали колесики тележек с едой, может, их задевали щетки подметальных машин.
Йона отметил, что некоторые рейки можно подцепить носком ботинка. А если обмотать руки, можно оторвать всю рейку до потолка, согнуть ее вдвое и за двадцать секунд изготовить нечто вроде скобы, которую потом накинуть врагу на шею и закрутить кольцами ножниц.
Йона вспомнил голландского лейтенанта Ринуса Адвокаата — жилистого человека с покрытым шрамами лицом и мертвым взглядом. Адвокаат демонстрировал это оружие и показывал, как можно контролировать движения врага и в принципе отсечь ему голову при помощи таких планок.
— Он сейчас придет, — доброжелательно сказал Арне.
Роки шел позади двух надзирателей. На нем была глухо-зеленая тюремная роба и шлепанцы, за ухо заткнута сигарета.