Последовал второй удар.
– Сволочь! – прорычал Тео.
Он был в ярости, потому что всегда вел себя как безмозглый тупица, если речь шла об этой женщине. Он устремился вслед за Холли, уговаривая себя, что это вызвано исключительно инстинктом самосохранения.
Тео убеждал себя в этом, прокладывая путь в пребывающей в экстазе толпе и выходя на улицу. Теплый ночной воздух обволакивал его, вызывая невольные воспоминания о ее прижатом к нему теле. Непозволительно с его стороны позволить своей заблудшей женушке вляпаться в какую-нибудь передрягу, не говоря уже о том, что не стоит снабжать свежей пищей таблоиды. Пока Холли носит его имя, мысленно читал себе лекцию Тео, он несет за нее ответственность.
Он практически преисполнился набожного благочестия – что совсем не шло мужчине с его характером, – когда краем глаза уловил какое-то движение дальше по улице. Плавные линии фигуры и чуть потяжелевшая походка, которую он узнал бы в любом месте, мелькнули в свете уличных фонарей, чтобы почти сразу исчезнуть в зовущей тьме.
Тео нагнал Холли, когда она повернула к пляжу и направилась к темным водам бухты.
– Холли, стой! – властно окликнул он и заметил, как при звуке его голоса по ее спине прокатилась дрожь.
По его спине – тоже, но Тео отмахнулся от этого.
У него не было выбора: либо отмахнуться, либо обезуметь.
Холли шла со склоненной головой, ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам, чего он не видел уже несколько лет. Тео был заворожен этим шелковистым покрывалом, и не сразу заметил, что она сжала кулаки.
Холли остановилась, слегка покачиваясь, словно была лишена воли. Он не мог сказать, кого ненавидит больше: Холли за то, что благодаря ей все непоправимо запуталось, или себя за свое неодолимое влечение к ней. Даже сейчас Тео тянулся к сбежавшей жене. Даже на темной барселонской улице, когда он не знал, чему верить.
И что чувствовать. Тео немедленно прогнал эту мысль. Он боялся, что знает, какие чувства испытывает. Но, черт побери, он отказывается им потворствовать!
– Собираешься броситься в море?
Его голос звучал беспечно и агрессивно одновременно. Но вряд ли Тео был способен остановить себя. Рука, которой он проверял прочность стены в клубе, слегка побаливала, и он не хотел вдаваться в анализ бурлящего в нем вулкана мыслей и чувств. Но что, если Холли в самом деле для разнообразия сказала правду? Если она действительно не изменила ему четыре года назад?..
– Если так, это будет выглядеть по-театральному драматично. Впрочем, газетам будет чем заполнить свои страницы, – добавил он.
– А тебе не все равно? – спросила Холли, и голос ее звучал глухо.
Тео мгновенно стало стыдно, и он разозлился на себя за то, что стал причиной ее боли.
Словно она имеет право испытывать боль.
Ему безумно хотелось трясти Холли до тех пор, пока он не начнет ее понимать, пока она не прекратит играть очередную роль и станет настоящей. Тео хотелось вывести ее на чистую воду каким угодно способом, на этой темной улице, всего в нескольких минутах ходьбы от полуночной магии клубов Барселоны. Однако он, похоже, был способен только на то, чтобы снова и снова вспоминать свою жестокость, которая не могла стереть вкус Холли с его губ и тем более избавить его от давившей на плечи глыбы, грозившей раздавить.
Боже, как Тео себя ненавидел… Некоторое время назад, в лобби «Чатсфилда» он почувствовал себя свободным, но чувство свободы оказалось недолговечным. В клубе его снова охватила ярость, когда он увидел стоящую в ВИП-кабинке Холли. Для него уже не было новым ощущение в клочья изорванной души, какого-то темного и мечущегося в нем, подобно запертому в клетке зверю, чувства. Тем не менее он это в себе ненавидел.
Вдруг Холли повернулась к нему, и земля словно ушла у него из-под ног, а мир пошатнулся. Она была как неживая. Убитая. Сломленная. Остатки спокойствия, которыми Тео еще обладал, исчезли, а внутри образовалась пустота. Он точно знал, что Холли чувствует в эту минуту, потому что чувствовал то же самое.
– Не смей на меня так смотреть, Холли! – Тео произнес это с нескрываемой агрессией и яростью, он даже не пытался их смягчить. – Ты сама это сделала. Не я.
Он не будет чувствовать себя виноватым. Не желает. Но Тео понимал, что именно вина словно вдавливает его в асфальт, хочет он того или нет. Вина была как голодное чудовище, готовое растерзать его, она не подчинялась голосу разума. Вина, к которой примешивались острое чувство горечи, сожаления и потери. А вкус кожи Холли, по-прежнему ощущавшийся на языке, все только усугублял.
И почва стремительно убегала у него из-под ног.
– Ты снова выиграл, Тео. – Теперь голос ее звучал иначе. Это был не голос свергнутой с престола королевы, выступающей на благотворительном вечере, не голос открытой и жизнерадостной девушки, на которой он женился. Этот голос принадлежал усталой, сломленной женщине. – Наконец твой удар достиг цели. Ура-ура-ура. Ты ждешь, чтобы я тебя поздравила?
– А на что ты рассчитывала? – поинтересовался Тео, позволяя своим эмоциям выплеснуться.
Впервые за много лет ему было все равно, что их кто-нибудь увидит или услышит. Черт, да ему было абсолютно наплевать, если бы их разговор украсил какую-нибудь падкую на дешевые сенсации газетенку и продемонстрировал миру грязное белье их брака. Ему было наплевать на все, кроме желания избавиться от давящего на него груза. Тео отказывался признать, что это была его вина.
Он не позволит вине проложить путь в его душу.
Потому что это означает поверить Холли.
– Я ни в чем тебя не обвиняла, Тео. – Ее слова были для него как пули, они пробивали кожу и ранили. – Я не называла тебя шлюхой. Я не сказала о тебе ни одного плохого слова.
Ну, не мог он позволить себе ей поверить, не мог! Конечно же это одна из ее очередных игр. «Тогда что ты здесь делаешь и споришь с ней? – задал резонный вопрос негромкий голос в его голове. – Если ты в самом деле уверен, что это очередная ложь, зачем стоило себя утруждать и идти за ней?»
Тео свел брови вместе.
– Если ты дорожила нашим браком, если наши клятвы для тебя что-то значили, почему ты стала изощряться, чтобы убедить меня в обратном?
– И как я изощрялась? – спросила Холли, удивив его тем, что ее глаза сверкнули, а в неживом голосе прозвучали стальные нотки. – Я сказала тебе, что я сделала, и ты моментально в это поверил. Моментально! Ты даже не потребовал доказательств. Словно, узнав о моей измене, ты получил подтверждение сделанным заранее выводам.
– Да-да, производить коренной пересмотр исторических событий – мое любимое занятие.
Холли как будто не заметила его колкости, хотя слегка приподняла треугольный подбородок, а в ее прекрасных глазах заискрился прежний темперамент.
– Ты был моим первым мужчиной. До встречи с тобой я ни с кем не спала. Однако ты счел вполне достоверным тот факт, что спустя полгода я на одну ночь прыгнула в постель к некоему туристу, чье имя даже не потрудилась запомнить.
– Потому что ты сама сказала мне об этом, – процедил Тео, борясь со все сильнее давившей на него тяжестью. – И я не принадлежал к тому типу патологических ревнивцев, которые обвиняют женщину в разврате, стоит ей только пройтись по улице. Мне даже в голову не могло прийти, что ты способна меня предать.
– Я знаю. – В голосе Холли сплелись воедино осуждение, боль и что-то еще, чему Тео не хотел искать определение. Однако избежать ее взгляда было невозможно. И это было еще хуже. – Мы с тобой были неразделимы, любили друг друга и много времени проводили в постели. И все же ты сразу поверил, без каких-либо вопросов, отрицая все то, что обо мне знал. Неужели у меня были время и силы, чтобы прошмыгнуть в бар, полный туристов, и подцепить парня, чтобы по-быстрому перепихнуться с ним за каким-нибудь кустом?
– Но ты сама сказала!
Холли вздрогнула, как от раската грома, раздавшегося прямо над ее головой. Но кто из них двоих был штормом? Тео знал только одно: от него нет спасения.
– Что ж, значит, я самая великая лгунья на свете, – прошептала она, и ее голубые глаза почернели от муки. Муки, пропади все пропадом! Тео был не в силах сбросить непосильный груз. Он придавил его. Раскатал по асфальту. – Я обманула пресытившегося жизнью циника, каким ты был, когда мы познакомились. Впрочем, может, поэтому мне и удалось убедить тебя так легко. – Она рассмеялась, и для Тео все стало еще ужаснее, хотя это казалось невозможным. – Ты поверил в то, что я шлюха, и с готовностью вернулся к прежнему образу жизни. Разве это не пример двойного стандарта?
– Не навешивай на меня всех собак! – прорычал Тео, едва отдавая себе отчет в том, что он надвинулся на нее и что его руки снова легли ей на плечи. Холли была вынуждена встать на цыпочки, и он привлек ее к себе ближе, чем диктовал здравый смысл. Аромат ванили и слабый мускусный запах опьянили мужчину, стоило ему сделать вдох. – Ты солгала мне по собственному желанию, Холли. Разве ты сделала это под дулом пистолета? Тебя кто-то заставил? Злодей, прячущийся в тени, который угрожал тебе и велел разрушить наш брак и сбежать?
– Никакого злодея не было! – выкрикнула Холли. – Только муж, который не пожелал вернуть себе то, что ему принадлежит.
Она сбросила его руки. Тео позволил ей это сделать, потому что так было мудрее, а не потому, что он хотел. Ладони его горели от прикосновения к ее коже. Холли, спотыкаясь, шагнула назад, и вид при этом у нее был слегка оглушенный. Затем ее глаза сузились.
– Спрашиваю исключительно из любопытства: сколько ты ждал, прежде чем снова начать укладывать женщин в постель? – Ее голос был резким, но взгляд оставался неподвижным. – Пять минут? А может, ты выждал целую ночь после того, как я ушла – из уважения ко мне?
Глава 6
– Холли, я любил тебя, – с силой произнес Тео. В этом и заключалась проблема. В этом как раз и был весь смысл, а Холли все искажала и выставляла его в самом черном свете. – А ты меня уничтожила.