Папа останавливается около эскалатора и задумчиво произносит:
– Со мной никогда раньше ничего подобного не происходило. Все это очень странно.
Глория кладет ладонь ему на предплечье:
– Просто смешно, что кто-то мог подумать, будто вы это взяли. Мы просто задели очки, и они упали в пакет. Проходы узкие, народу много, так что это вполне возможно. Вещь просто упала…
Софи стоит рядом с широко раскрытыми глазами, словно она сама невинность, хотя она чуть не подставила моего папу, у которого могли быть серьезные проблемы. Папа поворачивается к ней и искренне благодарит за помощь:
– Софи, спасибо большое, и я был рад с тобой познакомиться. Твоя ставка пятнадцать долларов в час, мы провели в магазинах два с половиной часа, так что я должен тебе тридцать семь с половиной. Округлим до сорока. – Папа лезет в карман, достает и передает ей две двадцатки.
– Спасибо, – отвечает Софи. – Надеюсь, вам понравится ваш новый имидж.
– Глория, – произносит папа уже совершенно другим тоном, – приятно было познакомиться. У вас есть моя визитка – звоните, если я могу быть вам полезен по каким-нибудь… э-э-э… деловым вопросам, ну и вообще выходите на связь.
– Да, конечно! – Глория прижимает ладонь к сердцу. – Рада, заходи к нам в гости в любое время. Мы с Софи всегда рады тебя видеть.
Да, Софи будет так ра-а-а-а-а-ада меня видеть, это уж точно. Я смотрю на нее, но она избегает моего взгляда.
– Спасибо за приглашение, – вежливо отвечаю я Глории.
Мы с папой расстаемся с Нельсонами, выходим на улицу и движемся к машине. Папа ставит пакеты в багажник и громко его закрывает.
– Вот, – с гордостью произносит он. – Моя новая одежда.
По дороге домой он что-то напевает про себя.
– Хорошо, что ты подружилась с Софи, – говорит он, сворачивая на нашу улицу. – Очень милая и во всех смыслах достойная особа.
Я закрываю глаза, чтобы они не вылетели из орбит. Глубокий вдох, долгий, глубокий выдох.
– Да, – со вздохом отвечаю я папе. – Она, конечно, нечто.
19. Понедельник, утро
Я бегу к входной двери, как только в 7:45 утра звонят в дверной звонок.
– Это ко мне! – ору я. – Я открою!
Я заранее предупредила папу, что по утрам за мной будет заходить подруга Иззи и мы вместе будем ездить в школу. У папы, конечно, по этому поводу не было никаких возражений – аллилуйя! У дочери есть подруга! Теперь в подругах у меня Софи и Иззи, так что, кто знает, может, в этом году я смогу набрать гостей на свой день рождения. Интересно, что папа подумает, когда увидит Иззи.
Я открываю дверь и вижу незнакомую девочку с завитыми волосами и сережками в ушах. У нее на ногах серебряные балетки с бантиком, на запястье браслетик. Иззи завернулась во флисовое одеяло цветов нашей школы: светло-синего и бордового. Такое ощущение, что ей ужасно стыдно за свой внешний вид.
– Привет! – говорит она понуро.
– Привет! – говорю я, стараясь не подавать вида, как сильно меня поразил ее наряд. Ощущение такое, как будто я открыла дверь, а на пороге стоит человек в костюме гориллы. – Проходи, рюкзак можешь сюда положить.
Я хочу побыстрее провести ее в свою комнату, чтобы папа не задержал нас разговорами, которые наверняка еще больше смутят Иззи. Но папа говорит по телефону и просто машет рукой из кухни. Иззи машет ему в ответ одной рукой, другой придерживая одеяло. Агнес и Мэйби высовывают головы из кухни, говорят: «Привет!» – и возвращаются к своим английским маффинам.
– Пошли наверх, – говорю я.
Мы с Иззи поднимаемся в мою комнату. Ее одежда аккуратно развешана в моем шкафу. При виде своих вещей она издает стон облегчения. Потом скидывает с себя одеяло, и я вижу одежду, которую ей купила бабушка, и тоже издаю стон, только ужаса.
На Иззи розовая блузка на пуговках, с закругленным воротником. На груди – вышивка в виде бабочки. Юбка до колен цвета нежной лаванды. Юбка расширяется книзу и похожа на треугольник. Еще на Иззи розовые колготки с блестками. Мне кажется, что эти розовые колготки с блестками просто громким криком кричат: «Педофилия!»
– О боже…
– Вот именно. – Иззи стягивает с себя позорные колготки и снимает сережки. – Просто не верится, что я пережила поход в магазин за всем этим барахлом. Меня буквально чуть не вырвало. Даже после соревнования, кто съест больше хот-догов, у меня не было таких сильных рвотных позывов. Я люблю хот-доги.
Пока она переодевается, я отворачиваюсь и играю в телефоне. Она переодевается буквально за две минуты, и я вижу ту Иззи, к которой успела привыкнуть. На ней выцветшая футболка, рваные джинсы и на ногах вместо балеток старые красные кеды. Завитые волосы она спрятала под бейсболкой. Ногти у нее покрашены розовым лаком, и пахнет она по-прежнему как цветущая петунья, но, по крайней мере, выглядит как обычно.
– О-о-о-о-о! – произносит она.
Я никогда в жизни не слышала такого вздоха облегчения. Такое ощущение, что это звук из рекламы препарата против артрита, когда какой-нибудь несчастный старик принимает таблетку, чувствует, что боль проходит, и он может снова копаться в своем огороде.
Иззи сворачивает позорные блузку, юбку и колготки и запихивает их вместе с флисовым одеялом в мешок.
– Я чуть не померла, – признается она. – Ты спасла мне жизнь.
Молния заедает, и с первой попытки Иззи не может застегнуть мешок, но со второй ей это удается.
– Мне приятно тебе помочь, – говорю я.
Я беру свои вещи, и мы спускаемся на первый этаж. Проходя мимо двери на кухню, я громко кричу: «Пока!» – и мы отправляемся к остановке автобуса.
По пути к остановке мы молчим. Я не знаю, о чем говорить с Иззи. Я не играю ни в футбол, ни в софтбол и даже не смотрю спорт по телику. А кроме этого, а также старой и потертой одежды, я не знаю, что ей еще нравится.
– Слушай, я не лесбиянка, – неожиданно говорит она. – Это я просто так, на всякий случай тебе сказала.
«Отличное начало разговора», – думаю я.
– Понятно.
Она пинает лежащий на тротуаре камешек:
– Я знаю, многие говорят, что я именно такая. Все считают, что я лесбиянка. Даже мой отец и мачеха. Но я не лесбиянка! Такое ощущение, что люди просто не въезжают. Я не хочу целоваться ни с мальчиком, ни с девочкой. Мне это совсем неинтересно.
Вот как!
– Мне тоже, – отвечаю я.
Мне дико приятно услышать признание Иззи. В последнее время все в классе, кроме меня, только и говорят о свиданиях. Лиз Котлински устраивает у себя дома вечеринки, на которых играют в бутылочку и в «Правду или вызов», на раздевание и так далее. Я знаю об этом по своей работе фиксера. Из-за этих игр работы у меня стало гораздо больше, потому что многие хотят исправить ошибки, которые они совершили на этих вечеринках. Увы, если кого-то поцеловал, это уже не изменишь, точно так же как невозможно изменить то, что во время игры пришлось снять с себя рубашку.
Кроме того, выясняется, что у нас с Иззи есть много общего в смысле семейной ситуации. Несколько лет назад ее мама ушла от папы. Сейчас ее папа женился на Эшли, а мама Иззи живет где-то в Массачусетсе с бабушкой Иззи, которая впала в старческий маразм. Иззи навещает бабушку несколько раз в году, и каждый раз эти визиты выливаются в большое расстройство.
– Ты скучаешь по маме? – спрашиваю я.
Она пожимает плечами:
– Я стараюсь о ней не думать.
Я тоже стараюсь не думать о маме. Можно даже сказать, что я о ней вообще не думаю. Я только пытаюсь сделать так, чтобы она вернулась в семью.
Подходит автобус. Я останавливаюсь у пустого сиденья поближе к водителю. Иззи секунду колеблется, но потом идет в конец автобуса, лупя по пути людей и называя их «козлина». Потом она плюхается на сиденье рядом с Джексоном.
– А это что еще за запах? – спрашивает он.
Повисает неловкая пауза. Я уже собираюсь повернуться и заявить, что это мои новые духи, но тут Иззи открывает рот.
– Это запах высоких спортивных достижений, сынок! Именно поэтому он тебе незнаком, – говорит она.
Потом она снова лупит по плечу и дает пять всем сидящим поблизости. Потом еще пару раз называет своих соседей козлами. Сидя в полном одиночестве на моем некрутом месте поблизости от водителя, я улыбаюсь.
Приятели Иззи этого не знают, но я тоже «козел».
20. Понедельник, обед
Я прячусь от Софи Нельсон в ресурсном классе[6]. Еще я прячусь от Мэдисон Грэм. И от мисс Шеллестеде. Прячусь от Тэя, который хочет, чтобы я оказала ему очередную услугу. Прячусь от Реббы‑Бекки Льюис. В общем, прячусь от всех, кто меня ищет. Мне надо спокойно подумать.
– А, вот ты где!
Софи садится рядом со мной и тихо говорит:
– Привет, подруга, я тебя обыскалась. Где ты пропадала?
Где я пропадала? На пересечении улиц «Не хочу на тебя смотреть» и «Глаза бы мои тебя не видели». Я бы так ответила на ее вопрос, если бы чувствовала, что на него вообще стоит отвечать.
– Что тебе надо? – ледяным тоном спрашиваю я.
Если Софи и обратила внимание на мой тон, она не подает виду. Своим обычным бодрым голосом она тут же переходит к делу:
– С твоим папой все отлично прошло, верно? Но нам нужно ускориться и побыстрее собрать деньги. Ученический совет в пятницу, и они спросят меня о деньгах…
Какая наглость! Она что, надо мной смеется? Она всерьез думает, что я собираюсь ей помогать?! Просто поразительно, как она любит всеми командовать. Я стесняюсь попросить в кафе пару дополнительных пакетиков кетчупа, а Софи спокойно ждет, что я буду решать ее проблемы, после того как она подставила моего папу! И это после всего, что я для нее сделала.
Я перебиваю ее на полуслове:
– Софи, с моим папой все прошло очень плохо.
– Что? – Она делает большие глаза. – Он недоволен своим новым имиджем? А мне показалось, что безрукавки смотрелись на нам роскошно. В них у него плечи казались шире, и расцветка у них такая веселенькая…