– НЕ. СЕЙЧАС. ТЭЙ.
Я говорю громко, и несколько человек оборачиваются на звук моего голоса. В его взгляде паника и страх. Тэй морщит нос и отходит от меня.
– Ну ладно. Фрик.
Кто-то рядом смеется, и этот смех как удар в живот. Хорошо, Тэй только что добился того, что из категории «Не сейчас» я переведу его в категорию «Никогда». Я иду к автобусу, сажусь впереди, за водителем, и прислоняюсь головой к стеклу. На улице ребята сбились в группки, смеются с друзьями, а я одна прячусь в автобусе, потому что я – фрик.
Автобус отъезжает, и я всю дорогу до моей остановки сижу, прислонившись головой к стеклу. У Иззи, Тэя и других спортсменов сегодня какая-то игра, поэтому автобус полупустой, в нем тихо, и я могу спокойно думать. В автобусе достаточно тихо для того, чтобы я могла слышать, как голос Тэя раз за разом повторяет у меня в голове: «Фрик».
Все идет к тому, что мне пора перестать быть фиксером. Кажется, что игра уже не стоит свеч. Мне на хвост села Шеллестеде, Мэдисон совершенно точно свихнулась, а Софи сделала меня практически соучастником совершенного ей преступления, и если я о нем не сообщу, то мне могут поставить это в вину. И вообще мне надоело решать проблемы окружающих. Кроме того, мне кажется, что я начинаю терять профессиональную сноровку. Я кучу времени потратила на составление плана помощи Гарри. Я хотела, чтобы никто в школе не делал ему больно, и сама причинила ему боль.
Самое плохое – это то, что с Гарри все так неудачно получилось. Я слышу голос Тэя, но внутренним взором вижу перед собой лицо Гарри. Забудь. Это была ошибка. Да. Последнее время я совершаю что-то слишком много ошибок. Я изо всех сил старалась, но так и не смогла помочь другу. Более того, я усугубила ситуацию, сделав ее еще хуже. И теперь я потеряла единственного соратника.
Тоже мне помощница!
22. Вторник, утро
Сегодня утром у папы что‑то слишком хорошее настроение.
1. Он поет все утро, и далеко не только в душе.
2. ВСЕ УТРО!
3. Поет старую дурацкую песню Walking on Sunshine[8].
Папа продолжает напевать и за завтраком. Он громко потягивает свой кофе и бубнит: «Хм-м-м, хм-м, хм-м-м». Громко причмокивает. And don't it feel GOOD![9] Снова громко причмокивает. У Мэйби такое выражение лица, как будто она готова его задушить. Я рада, что папа в хорошем настроении, но надеюсь, он перестанет петь к тому времени, как придет Иззи.
– А чего это у тебя сегодня такое хорошее настроение? – спрашивает наконец Мэйби.
Папа отрывает взгляд от планшета.
– Потому что я хорошо выгляжу в моей новой одежде, – радостно объясняет он. – Вот, смотрите, это мои узкие черные джинсы. С этими джинсами я могу надеть пиджак и галстук, и у меня будет кэжуал-лук. – Он встает и становится в эффектную позу. – Как вам?
Он шутит над своим новым стилем, но при этом я вижу, что он очень доволен нарядом. Он действительно выглядит в новой одежде лучше, чем в своих старых безразмерных брюках цвета хаки со стрелками. Он даже стал похож на телепапу. Софи права – в шерстяных жилетках его плечи кажутся шире. Под жилеткой у него дизайнерская рубашка, отчего папа выглядит не старомодно и не слишком официально.
– Кстати, у меня есть и шляпа, – произносит папа. И, напевая, уходит в свою комнату.
Мы с Мэйби обмениваемся непонимающими взглядами.
– О'кей, – тихо говорит сестра. – Я понимаю, что ему нравится его новый прикид, но с чего это он вздумал петь?
– Понятия не имею, – отвечаю я.
– Он собирается пригласить на свидание мисс Риверу, – высказывает предположение Агнес.
Я начинаю нервно качать ногой под столом.
– Что?! – шипит Мэйби. – Это глупо. Вот зачем ты сейчас это сказала?
Агнес хмурится. Ей не нравится, что ее поведение назвали глупым, и она отвечает высокомерным тоном:
– Ну, вчера вечером он задавал мне про нее много вопросов. Типа сколько ей лет, есть ли у нее дети…
Ну я так и знала. Я чувствовала, что это добром не кончится. Агнес могла бы в субботу помочь мне и не дать папе общаться с мисс Риверой, но она была слишком занята, изображая из себя жвачного магната. Агнес продолжает спокойным тоном, словно все это ее совершенно не волнует:
– А потом он сказал, что сегодня отменит Бакстера и сам заберет меня из школы. Вот поэтому я думаю, что он планирует пригласить ее на свидание.
По ее тону не скажешь, что Агнес расстраивает такое развитие событий, и Мэйби этим очень недовольна.
– Нет, этого нельзя допустить, – говорит она сквозь сжатые зубы и тоже начинает нервно качать ногой под столом. – Этого не будет.
Я очень хочу, чтобы мама поскорее купила билет на самолет.
Мы слышим, что папино пение становится громче. Он спускается по лестнице и входит на кухню. На его голове ухарски сдвинутая набок новая шляпа.
– Эта шляпа называется трилби, – сообщает он. – Это не федора. Видите, у нее наверху более глубокая ложбинка? – Он выходит в коридор и любуется своим отражением в зеркале.
– Идиотская шляпа, – бормочет Мэйби и уходит в свою комнату за вещами.
Агнес ставит свои тарелку и чашку в посудомойку и выходит в коридор одеваться.
– Мне нравится, – говорит она.
– Спасибо, – произносит папа.
Он хмурится своему отражению, изображая крутого парня, потом поднимает одну бровь. Приближает лицо к зеркалу, чтобы внимательнее рассмотреть свою бороду. Проводит по ней ладонью, словно задумавшись, идет ли она ему. Если новый имидж заставит папу сбрить бороду, это будет стоить всех проблем, которые мне доставила Софи. Небольшая поправочка: проблемы с Софи еще не закончились.
Наконец папа отрывается от зеркала и вместе с Агнес идет к выходу.
– Пока, Мэйби-бейби! – кричит он из коридора. – Пока, заяц!
Я так рада тому, что Иззи не услышала, как он меня называет!
Буквально через минуту после их отъезда появляется Иззи, укрытая одеялом, как плащом, словно она Красная Шапочка из мультика. Я не представляю, как она добегает от своего дома до моего в этих туфельках, придерживая на себе одеяло. Когда местная детвора вырастет, то, наверное, будет рассказывать молодому поколению сагу о том, как давным-давно в наших краях на рассвете бегало синебордовое привидение.
– Привет, – говорит запыхавшаяся Иззи, когда я открываю ей дверь. – Признательна за твою помощь.
Она поднимается со мной на второй этаж и только там снимает с себя одеяло. Сегодня на ней блузка еще более шокирующего розового цвета, чем вчерашняя, и юбка – желтая, как яичный желток, с узорами в виде тюльпанов. Я не хочу смотреть на нее, чтобы не травмировать свою психику, но как завороженная не в состоянии отвести глаз от ее наряда.
– Я знаю, – говорит Иззи, увидев выражение ужаса на моем лице.
– Мне тебя очень жаль.
Она глубоко вздыхает и берет свои джинсы и толстовку.
– Ты не представляешь, как мне самой себя жаль, – отвечает она.
Я отворачиваюсь, чтобы она могла переодеться. Стараюсь взглянуть на свою вещи глазами Иззи и со стыдом вижу, какая грустная и стандартная у меня комната. Книги на полках расставлены в алфавитном порядке по фамилии автора, обувь аккуратно стоит в ряд.
– Ты тут в «Дисней Уорлд», – раздается голос Иззи. Она смотрит на пробковую доску на стене, на которой, кроме прочих, висит фотография, сделанная в «Дисней Уорлд». На этом фото изображены Мэйби, Агнес и я. Мы стоим перед замком в идиотских шляпах. Я кляну себя за то, что забыла снять свои детские фотографии. – Вау, – говорит она, рассматривая фотки. – Совсем на себя не похожа.
Я искренне надеюсь, что не покраснела.
– Да. Мне здесь восемь лет. И я в шляпе принцессы. – Я делаю шаг к двери, но Иззи продолжает рассматривать фотографии.
– Надо же. На этой фотке ты выглядишь счастливой, – говорит она, глядя на снимок всей нашей семьи, сделанный во дворе перед домом бабушки Джун. Все мы на фото широко улыбаемся. Надо как можно быстрее убрать эти фотографии. – Сейчас ты так не улыбаешься. Ты всегда очень серьезная и сосредоточенная.
Серьезная? Даже и не знаю, хорошо это или плохо.
Иззи объясняет, что именно она имеет в виду:
– Ты всегда очень собранная. Не очень общительная. Ты не тусишь с народом. Тебе бы стоило побольше тусить с людьми.
Честное слово, я бы очень хотела тусить с людьми. Ей легко говорить, Иззи популярная и не прикладывает к этому никаких усилий. Словно, если я решу больше тусить, так и произойдет.
– Люди не зовут меня с ними тусоваться, – говорю я.
Она наконец отлипает от пробковой доски с фотографиями и начинает упаковывать свои вещи.
– Потому что тебя боятся.
У меня от такого ответа глаза чуть не вылезают из орбит. Она, наверное, надо мной шутит. Единственное, что во мне может испугать, – это мой запах изо рта по утрам.
– Меня боятся?
– Ну да, – отвечает она, делая ударение на слове «да». – Тебя это удивляет? Ты же все обо всех знаешь. И можешь в любой момент раскрыть все секреты.
Я морщусь от мысли, что подобное может произойти. Если я буду раскрывать секреты, то у людей начнутся проблемы, и все меня люто возненавидят.
– Я не собираюсь этого делать.
– И тебе в голову приходят мысли, до которых никто другой не может додуматься, – продолжает она. – Это тоже людей отпугивает. Например, ты предложила мне купить в секонде одежду, в которой я буду красоваться перед бабушкой. Это просто суперидея. Как ты до нее додумалась?
Если честно, то я даже и не знаю как. Я уже давно фиксер, поэтому идеи появляются у меня почти автоматически. Ко мне приходит человек со своей проблемой, я концентрируюсь, думаю и через несколько минут нахожу решение. Меня саму это тоже иногда пугает.
Я пожимаю плечами:
– Не знаю. Слушай, нам уже пора…
По пути к остановке автобуса Иззи меняет тему. Она начинает с энтузиазмом рассказывать о видео под названием «Смертельная война», «Кровавое убийство», «Насильственное нападение» или что-то в этом роде.