– До завтра, Бакстер! – говорит папа, потом высовывает голову в коридор и кричит: – Мэйби-бейби! Ужин!
Отлично, вот сейчас-то и настало время объяснить отсутствие Мэйби. Я должна быть максимально убедительной.
– А Мэйби позвонила и предупредила, что немного опоздает, – говорю я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более естественно. – У Номи машина сломалась.
Судя по папиной реакции, прозвучало это все же недостаточно естественно. Он застывает над курицей с сальным ножом в руках и с недоверием на меня смотрит.
– Что? А чего это она разъезжает с Номи? И почему она позвонила тебе, а не мне?
О боже! Почему Мэйби не придумала какой-нибудь другой истории, к которой бы папа отнесся с бо´ льшим доверием? Я начиню лихорадочно соображать.
– Мама Номи отвозила их посмотреть платья для выпускного. И Мэйби мне не звонила. Она звонила на городской. Наверное, решила, что к тому времени я уже вернулась из школы.
Ура! На папином лице появляется виноватое выражение. Он знает, что должен был вернуться домой на час раньше, чем приехал. Всем нам очень не нравится, когда он задерживается на работе, и мы ему об этом постоянно говорим. Кроме того, слова «платья для выпускного» лишний раз напоминают ему, что Мэйби нужна мама, которая могла бы помочь дочери выбрать платье, а мамы-то и нет. Папа же не хочет, чтобы его дочь не имела возможности выбрать себе платье вместе с мамой? Мне становится почти стыдно, что я завязываю с фиксерством.
Мэйби возвращается домой через полчаса. Папа смотрит телик в гостиной.
– Прости, что опоздала, – извиняется Мэйби. – Я предупреждала Раду. Она тебе говорила?
– Говорила, – отвечает папа. – Спасибо. Понравилось что-нибудь? Купили платье?
Мэйби быстро соображает, что к чему. Она все-таки опытная врунья.
– Ничего хорошего не увидела. Сплошной отстой. И очень дорого. В любом случае это не самый главный и не последний выпускной. Я, может, вообще на него не пойду.
– Уверена? – переспрашивает папа. – Можем в эти выходные проехаться по магазинам…
– О-о-о… – стонет Мэйби, поднимаясь по лестнице в свою комнату.
Папа грустнеет.
– Я сделал все, что мог… – говорит он.
– Хочешь, я с ней еще раз поговорю? – предлагаю я.
Папа грустно улыбается:
– Ты молодец, заяц. – Это, конечно, не ответ на мой вопрос, но все равно сойдет. – Ты всегда стараешься помочь.
Раньше мама говорила, что у меня хорошее воображение, и мне это очень льстило. И сейчас, когда меня хвалит папа, мне тоже очень приятно. Я не такая умная, как Агнес, но я умею помогать людям. Я представляю, как папа говорит в торговом центре Глории Нельсон: «Рада просто молодец. Она всем старается помочь».
Ты слышишь это, Шеллестеде?
29. Четверг, утро
Сегодня утром Иззи что‑то тормозит. Она должна была появиться в 7:45. В 7:50 я отправляю ей эсэмэску, но она не отвечает. Я отправляю еще пару эсэмэсок. Я становлюсь все более нетерпеливой. Папа, Агнес и Мэйби собираются на выход. Я жду Иззи до последнего, потом срываюсь и бегу к остановке автобуса. Иззи нет на остановке. Она не садится на автобус и на своей остановке.
На подъезде к школе я получаю от нее сообщение: «ЧП. Встречаемся у трибун».
За две минуты я трусцой добегаю до трибун стадиона. В углу вижу принцессу Иззи, одетую в розовую блузку и розовую юбку. На ее лице застыло выражение ужаса. Она даже не укрывается одеялом, как делала раньше.
– Что произошло?
Она настолько расстроена и потрясена, что с трудом может говорить.
– Бабушка решила отвезти меня в школу на машине. Она уезжает в субботу и поэтому хочет проводить со мной как можно больше времени. Я даже не могла тебе ответить. Я уболтала бабушку высадить меня здесь, где меня никто не увидит… – Она замолкает и после паузы продолжает: – Что мне делать?
Я начинаю лихорадочно соображать. Я не могу войти в здание школы и вынести из ее шкафчика одежду, потому что если зайдешь в школу, то выйти можно будет только в 14:45. И я не могу поменяться с ней одеждой, так как она сантиметров на шесть-семь меня выше и мускулатуры у нее больше, чем у меня. Видимо, ей придется целый день здесь прятаться. И потом я замечаю, что к стене прикреплена аптечка.
– Придется работать с тем, что есть, – говорю я, открывая аптечку. – Нам надо будет испортить твою одежду.
Она кивает:
– Давай.
– Учти, что у тебя будут проблемы, – предупреждаю я ее.
– Не вопрос, – отвечает она. – Я к этому готова. Рано или поздно бабушке придется узнать, что я не такая, какой она хочет меня видеть. Я больше не могу все это скрывать.
– О'кей. Начнем с этих широких рукавов.
Я вынимаю из аптечки ножницы и начинаю кромсать эти адские рукава. Я чувствую, что совершаю преступление, убивая совершенно нормальную блузку, но при этом ощущаю прилив сумасшедшей радости, от которой начинаю хихикать. Иззи тоже начинает хихикать, и я прошу ее этого не делать, чтобы я случайно не задела ее ножницами.
Я отступаю на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Блузка такого же розового цвета, как и раньше, но широких, надутых рукавов уже нет. Это хорошо.
– Теперь займемся юбкой, – говорю я и становлюсь перед ней на колени. Я делаю широкий разрез спереди и такой же разрез сзади. – Клейкая лента, – приказываю я ей, как хирург в операционной просит медсестру передать ему скальпель.
Я соединяю разрезы таким образом, чтобы превратить юбку в шорты, и для верности все той же клейкой лентой прикрепляю их к ее ногам. Теперь Иззи выглядит как боец, у которого не хватило денег на то, чтобы купить нормальный костюм для соревнований.
– Что будем делать с обувью? – спрашивает она.
Я смотрю на ее розовые балетки и понимаю, что их уже никак не исправишь. Остается их нейтрализовать.
– Какой у тебя размер? – спрашиваю я.
– Тридцать четвертый.
– Давай поменяемся.
Я снимаю кроссовки и надеваю ее балетки. Они не очень идут к моим зеленым носкам, но, по крайней мере, размер подходит.
– Ну и как? – спрашивает она. – Все еще слишком девчачий имидж? Может, испачкать блузку грязью? – Она лихорадочно оглядывается по сторонам, и ее взгляд останавливается на лежащих на скамейке ножницах. – Если я уж испортила одежду, то надо идти до конца.
Она берет ножницы и отрезает огромную прядь. От удивления я разеваю рот. Она ухмыляется, садится на скамейку и передает мне ножницы.
– Держи. Можешь продолжить.
Времени у нас в обрез. Я начинаю кромсать ее волосы, но эти ножницы не предназначены для стрижки волос.
– Давай, – говорит она. – Чем короче, тем лучше.
Я отрезаю еще несколько прядей, но потом нам действительно нужно идти в школу. Я не хочу, чтобы Шеллестеде увидела, как я опаздываю и вхожу в школу вместе с Иззи.
– Как я выгляжу? – спрашивает она.
Иззи стоит передо мной в блузке без рукавов, очень странных, заклеенных клейкой лентой шортах и моих кроссовках.
– Если честно, то очень фигово.
– Отлично.
Мы подходим ко входу в школу, и при нашем появлении разговоры затихают. Несмотря ни на что, Иззи держит высоко свою плохо подстриженную голову.
– Увидимся на второй перемене, – произносит она и отходит к группке своих друзей спортсменов, которые показывают на нее пальцем и хохочут.
– Чего смешного, недоумки? – спрашивает она.
Весь день все обсуждают новый наряд Иззи. Учителя пребывают в некотором замешательстве. Иззи не нарушила школьный дресс-код – вырез блузки не слишком глубокий, живот не открыт, на ткани нет надписей сексуального содержания или рекламы наркотиков, поэтому формально никаких нареканий быть не может. Но даже когда она надевает свои футбольные шорты (самодельные шорты развалились, потому что клейкая лента отклеилась), Иззи нарушает правило, согласно которому «одежда не должна отвлекать других учеников». И Иззи это ужасно нравится.
Можно было бы предположить, что Шеллестеде вызовет и отчитает Иззи. Однако училки не видно и не слышно. Все идут на обед, а ее нет, и дверь ее кабинета закрыта.
Я планирую не обедать и прятаться где-нибудь, но Иззи затаскивает меня в столовку.
– Рада! – громко говорит она. – Ты гений! Ты не представляешь, что все сейчас хотят такой же прикид, как у меня! Садись с нами!
Она ведет меня к столу, за которым уже сидят Тэй, Джексон и Лиз Котлински. Мне машет ручкой и радостно улыбается Софи, сидящая за своим столом. Впрочем, судя по ее лицу, у нее в жизни не все так весело. Я замечаю, что между бровей у нее глубокая складка. Такое ощущение, что лоб Софи принадлежит человеку на тридцать лет старше.
Гарри сидит в углу и ест свои сардины. Вокруг него нарезают зловещие круги восьмиклассники. Шеллестеде нигде не видно.
– Послушай, – говорю я. – Я сяду с Гарри. Хотя я вижу, что ему не очень хочется, чтобы я к нему присоединялась.
– О'кей, – спокойно говорит Иззи, меняет направление и идет к столу Гарри. – Увидимся, недоумки! – кричит она своим приятелям.
По пути к столу, за которым сидит Гарри, я чувствую, что на меня смотрят десятки глаз. Иззи к этому привыкла, а вот я – нет. Люди поворачиваются в мою сторону и перешептываются между собой. А я не люблю, когда за мной наблюдают. Я сама люблю наблюдать.
Иззи так довольна своим прикидом, что, кажется, собирается ходить в нем в школу каждый день.
– Привет, – говорю я Гарри и сажусь напротив него. Иззи садится рядом со мной.
Гарри хочет продолжать злиться на меня, но, как и всех окружающих, его веселит внешний вид Иззи.
– Почему… – начинает он, но понимает, что этих «почему» может быть слишком много, и поэтому заканчивает вопрос: – Скажи почему.
– Тебе не нравится? – интересуется Иззи, делая вид, что он ее страшно обидел. – Волосы мне стригла Рада.
Гарри широко улыбается.
– Шик, – отвечает он.
– Слушай, – говорит Иззи, – ты же у нас умный парень. Что ты знаешь о спонтанном самовозгорании? Я выбрала эту тему в качестве внеклассной работы, но пока еще руки не дошли до того, чтобы что-нибудь прочитать.