«А счастье было так близко, так близко, так близко!!!!»[132]
11/IV-42 г.
Пасмурно. Скучный, серый день. Узнала я от Якова Григорьевича, что с работой надо подождать денька 2, 3. На меня напало уныние и отчаянье. К 3-ем часам пошла в столовую, получила порцию гороховой каши. Потом пошла в эвакопункт, проведать на всякий случай. Узнала, что записи сегодня не было, но люди ждут, люди еще надеются. И по разговорам, если судить, это прекращение эвакуации – временное явление. Слишком большая перегрузка эшелонов. На обратном пути встретила двух подруг из 9а. Поведала им свое горе, и они меня успокоили, сказав тоже, что эвакуация еще будет и мне удастся еще уехать. На прощание пожелали мне счастливого пути.
У меня снова закрепилась надежда. Маленькая, но все же надежда. Может, денька через 3, 4 снова начнут записывать, и тогда… прощай, Ленинград! Сразу же уеду. Так что мне надо быть наготове. Надо получше собраться, переложить вещи. Еще раз все пересмотреть и без жалости оставить все менее необходимое. Хорошо бы попробовать уложиться в один чемодан, чемодан и заплечный мешок, а то, говорят, на вокзале жутко воруют, а я же притом одна, мои вещи хранить некому.
Нет, я согласна ехать вовсе без вещей, только не оставаться в этом проклятом злополучном Ленинграде. Здесь меня ждет гибель. Уезд отсюда – мое спасенье. Итак, будем надеяться!!!
12/IV
Еще вчера вечером погода прояснилась. Сегодня на редкость теплый солнечный день. Крыши совсем обсохли.
Взяла в столовой суп гороховый и колбасу. Купила хлеба, накрошила в суп колбасу и хлеб и, добавив воды, сварила новый суп. Сыта по горло. Но хлеб уже успела съесть все-таки весь. А сейчас только 3 часа дня. Сижу у окна, смотрю на голубое небо, на залитые солнцем соседние крыши и тщетно[133] пытаюсь увидеть хоть какого-нибудь воробьишку. Нет никого.
У меня вдруг пошли часы. Завтра или послезавтра я поступлю на работу к Якову Григорьевичу. Получу рабочую карточку, буду покупать по 500 гр. хлеба, а через недельку-полторы, наверно, возобновится эвакуация, и я сейчас же уеду. Вчера я узнала от одного важного военного, что эвакуация временно прекратилась, так как лед уже стал непрочный, и сейчас идет последняя переброска грузов по льду на машинах. А потом грузы будут доставляться в Ленинград на баржах, для этого ледоколы специально прорубают во льду канал. Значит, в Ленинград будут приходить баржи с грузом, а обратно не итти же им пустыми? Вот на них-то и будут проводить переброску людей взамен ледяного пути, и тогда снова начнется запись. И я уеду.
Тоска, тоска меня грызет и гложет. Тошно, тяжко, тяжело. Сижу у окошка в комнате холодной и вою, вою, вою от тоски.
Мама… ма…ма!!
Попросила у Розалии Павловны пропуск в столовую д. 42. Получила два супа лапши. Супы густые, вкусные. Сразу поднялось настроение. Завтра новая выдача крупы, и завтра же рабочим выдадут сахар. Значит, я сразу же, как устроюсь на работу, получу сахар. Когда сыта, тебе и море по колено. Вот я сегодня совершенно сыта. Ну, много ли мне надо? Всего-навсего 60 гр. крупы, т. е. 3 супа, и 300 гр. хлеба. Завтра, если устраиваться на работу еще будет рано, я тоже не погибну. Я могу получить в столовой еще на 2 крупяных талона и на 1 мясной. Или нет, я могу в магазине купить гороха, а потом 300 гр. хлеба, и, может быть, соседка даст 150 гр. хлеба за некоторые тряпки. Так что я живу!
Да, забыла совсем, в газете напечатано, что с 15-ого апреля пойдут трамваи. Тогда мне совсем лафа! Буду на работу на трамвае ездить.
Как странно все в жизни. После такого необычайного упадка, после приступа такой мучительной тоски опять прилив новых сил, необычайная бодрость и жизнерадостность. Еще недавно я сидела и выла. А сейчас мне хочется петь, смеяться. Мне так хорошо, что прямо чудо.
Белое поле, черное семя, кто его сеет, тот и разумеет. (Письмо.)
Горит, тает, все тайны скрывает. (Сургуч.)
Четыре четырки, две растопырки, один вертун, а сам ворчун. (Кот.)
Под полом-полом ходит барыня с колом, ищет барыню с хвостом. (Кошка и мышь.)
Есть семь братьев, годами равные, а именами разные. (Дни недели.)
Чего нет на свете быстрее? (Мысли.)
Когда все поле в шнурках? (Когда поле вспахано.)
Временем рассеваю, временем собираю, сам сыт бываю и других кормлю. (Пахарь.)
Что это за тварь людей питает, в церкви освещает? (Пчела.)
Пришел в чужой городок разбойник с ножом и с огнем, жильцов не резал, избы не сжег, а все добро их взял. (Пчеловод срезает соты с медом.)
Черненька, маленька, сладенька, ребятам миленька. (Черемуха.)
Матушкой-весной – в платьице цветном; матушкой-зимой – в саване одном. (Поле.)
Что это за трава, что и слепые знают? (Крапива.)
Рук нет, а строить умеет. (Птица.)
Осенью не увядает и зимой не умирает. (Хвойное дерево.)
Не птичка, а с крыльями. (Бабочка.)
Кто идет без ног? (Времена года.)
Маленький, горбатенький все поле перерыл. (Серп.)
Кто идет в поле на ногах, а из поля на спине? (Борона.)
Не болела, а белый саван одела. (Зима.)
Дедушка мост мостил без топора, без долота. (Лед на реке.)
Зимой греет, весной тлеет, летом умирает, а осенью оживает. (Дерево.)
В школе шумно раздается
Беготня и смех детей…
Знать, они не для ученья
Собрались сегодня в ней?
Нет, рождественская елка
В ней сегодня зажжена,
Пестротой своей нарядной
Деток радует она.
Детский взор игрушки манят.
Здесь лошадки, там волчок,
Вот железная дорога,
Вот охотничий рожок.
А фонарики, а звезды,
Что алмазами горят!
А орехи золотые.
А прозрачный виноград!
Будьте ж вы благословенны, —
Вы, чья добрая рука
Убирала эту елку
Для малюток бедняка!
Для праздника Христова не грех обуть босого.
Живи – не скупись, с бедным делись.
Настала святая ночь, – та ночь, в которую родился Младенец Иисус. Ангел, неслышно пролетая мимо деревьев, цветов, растений, возвещал им о рождении Святого Младенца. Вся природа ликовала. «Идем, поклонимся Младенцу. Принесем Ему вкусные плоды, понесем Ему лучшие душистые цветы», – говорили растения. Они пошли. Их вела яркая звезда. Пошла за ними и скромная елочка. Пришла она, стала печально в сторонке и плакала: у нее не было дара, чтобы порадовать Святое Дитя. Ангел увидел, пожалел печальную елочку и кинул ей с высоты яркую звезду. Звезда упала на вершину елочки и рассыпалась яркими огоньками. Святой Младенец взглянул и улыбнулся. С тех пор каждый год елочку украшают огнями и на вершину ее прикрепляют звезду.
13 апреля
Это все я списала из книги издания 1917 года, которая наз[ывается] «Сеятель (первая после азбуки книга для чтения)»[135]. Я ее случайно обнаружила у соседки. Очень любопытная книжка. По ней в свое время и моя мама училась.
Мне очень нравится, что в то время детей с самого детства учили любви к родителям, к природе, добру. Мне хочется некоторое из этой книжки оставить себе на память. Я бы могла вообще попросить всю книжку, но ведь я и так беру с собой самое ограниченное количество вещей, а из книг только определитель растений, и то без переплета. Переплет слишком тяжелый, потом альбом птиц и «Птицы в природе». Больше ни одной книжки я не могу взять. Потому я и хочу то, что мне особенно нравится, переписать в свой дневник. Время у меня пока есть. Сегодняшний день мне надо как-то провести, а уж завтра, наверно, можно будет пойти устроиться на работу. Сегодня безоблачный, солнечный день. Только плохо то, что дует холодный ветер.
Ведь подумать только! Сегодня уже 13-ое апреля. Апрель, весна. Природа вся просыпается. А я и природы-то не вижу. Вот погоди, уеду в Горький, там еще теплее, там тоже и голубое небо, и то же, что и здесь, солнышко. Я, подумать только, увижу настоящую Волгу. Я смогу бродить по берегу Волги. Волга, Волга! Новые впечатления, новые люди, новые встречи, новая жизнь. Ой, скорей бы уехать из этого проклятого Ленинграда. Правда, это прекрасный, красивый город и я к нему сильно привыкла. Но не могу его больше видеть, а тем более любить. Город, где мне пришлось пережить столько горя, где я потеряла все, что имела. Город, где я осталась круглой сиротой. Город, где я познала весь ужас одиночества. Нет, этот город, его имя я буду всю жизнь вспоминать с содроганием в сердце. Скоро, скоро я уеду отсюда, и, надеюсь, навсегда.
Сейчас я по радио услышала, что Гриша тоже в числе награжденных. Подумать только, Гриша получит 100 000 рублей премии. Это ведь Гриша Большаков[136], друг юности моей мамы.
Сегодняшний день я прожила на 300 гр. хлеба и 140 гр. сухого гороха. Завтра буду иметь только 300 гр. хлеба. Неужели завтра нельзя будет еще итти устроиться на работу?
Я сегодня сложила свои вещи. Укладывала, перекладывала 100 раз, в конце концов получилось то, что я хотела. Две вещи: чемодан и сверток, причем сверток можно вложить в чемодан, и тогда у меня будет одна только вещь. Туда же, в чемодан, я уложила все приспособления для еды, и в чемодане еще есть свободное место. Но я его не буду заполнять, мало ли что придется положить. Хлеб, колбасу или какие другие продукты. Ведь подумать только, как обернулось все, даже сразу и не веришь. Осталась одна, уезжаю в другой город, 17 лет. И страшно, и сладко. Сладко, потому что я чувствую сейчас то, что никогда раньше не чувствовала. Чувствую полную свободу, свободу мыслей, действий. Я ничем ни с кем не связана. Что захочу, то и сделаю. Сейчас я переживаю очень ответственный момент в своей жизни. Я должна сама выбрать, как мне поступить, по какой жизненной дороге итти, выбрать раз и навсегда. Я могу остаться здесь, поступить работать, жить одной в своей собственной комнате. Это очень соблазнительно. Но я не могу вынести этого одиночества, быть окруженной чужими, равнодушными к тебе людьми. Нет, нет. Если бы я была немного старше, может быть, я и выбрала бы именно этот путь. Но я чувствую себя еще не совсем взрослой, но, конечно, и не ребенком. Нет, я чувствую, что мне еще рано жить совершенно самостоятельно, мне необходима пока еще помощь со стороны. И потом я хочу прижаться к кому-нибудь. Я хочу, чтоб хоть на немножко мне заменили бы заботу и любовь того люби