Однако всему приходит конец, нам не просидеть у огня всю ночь, так что собираемся, Жанна! Все вещи в сумке, осталось залить огонь и ехать в Москву, в двадцатый век.
— Жор, я надеюсь, ты будешь его тушить не по-пионерски?
— Ты и этот секрет знаешь?
— Нашел секрет! Небось и в лагерь ездила, и в деревне с мальчишками в лес бегала.
— Вот только без этих подробностей, ладно. Я не хочу слышать, как ты разглядывала пиписьки у мальчишек в детском саду.
— Фу таким быть! Ничего я не разглядывала! Весь вечер испортил мне.
— А кто первый начал разговор про пионерскую традицию? То-то же. И вообще, мы с тобой взрослые люди, а люди периодически писают, даже принцессы и балерины. «Греческую смоковницу» смотрела уже?
— А ты смотрел? Хотя кого я спрашиваю, мне кажется, ты вообще всё смотришь и слушаешь, что новое выходит. Типа служишь в отделе цензуры КГБ и просматриваешь все новинки кино и музыки. Кроме детских передач. Признавайся уже!
— Не кроме. «Спокойной ночи, малыши» мы тоже просматриваем. Мало ли что из того, что под столом творится, на экраны попадет.
— А что там творится-то?
— Ну прикинь, придет тётя Света на передачу в юбке по колено, а у неё под столом два мужика сидят и Хрюшей со Степашкой управляют. Засмотрятся да ляпнут чего недетское.
— Вот же ты кобель озабоченный!
— Кто-то против?
— Кого-то ты сейчас отвезешь у себе домой и будешь делом доказывать свою порочную сущность.
Глава 10Шоколадница
Я человек спокойный, тем более в моменты, когда всё идет по плану, причем по моему. Одна проблема — бывают такие моменты в жизни, когда в голове пусто и нет никаких планов. В такой ситуации любая движуха вокруг меня мною же априори засчитывается как исполнение планов. Смешно? А зато нет повода переживать, расстраиваться и вопрошать небеса «Как так-то⁈» Такой вот я позитивный человек последние лет сорок. А то, что окружающие считают господина и товарища Милославского пофигистом — ну и ладно, это тоже часть плана.
В строгом соответствии с планом свою героическую службу я немного проспал, Жанка проспала училище. Но есть нюанс — она повернулась на другой бок и сказала волшебное слово «хусим», а я понесся на площадь Дзержинского. И уже по пути соображал, с кем таким мне пришлось встречаться утром, что я задержался с прибытием в офис. Думаете, не придумал? Ну не придумал, и что? Долгову доложился, что участвую в инициативе отдела оперативных игр (что совершенная правда), а Онегину ничего не сказал. Я же не выскочка стучать на сотрудника отдела аналитики. Тем более, на себя. Если он придет и спросит о причине моего опоздания, я честно скажу, мол прорабатывал моменты силового давления на клиентов. Но вряд ли он начнет мой рабочий график контролировать — не принято это здесь. Кто-то решит, что я хорошо устроился, и будет прав. Иметь столько лет трудового стажа за плечами и не научиться устраиваться — это надо быть конченным идиотом. Или гением, повернутым на своём чём-то, на чём все гении кукухой едут. Я не гений, а просто талантливый человек.
Но как этому талантливому человеку не хватает простого человеческого мобильного телефона! Может, Гуревич уже давно созрел и бегает, высунув язык, в поисках меня? Ага, днем я на службе, причем телефончик своего офиса никому не даю. Вечером снова где-то, а ночью ему звонить не даёт еврейское воспитание. Евреи, они такие, у них в бизнесе принято сначала использовать все приличные инструменты, а только потом переходить к силовым. Наши бизнесмены тоже так себя ведут, но у них линейка приличных методов сильно короче. Буквально с Гулькин хрен.
— Короче, Милославский, берешь руки в ноги и чешешь в МГУ. Там ловишь своего Корчагина и ставишь ему предварительную задачу: подобрать команду единомышленников. «Новая газета», все дела, демократия, незашоренность, попа с ручкой… Направление ты уже знаешь, проговаривали. Будет бузить — устрой истерику с заламыванием рук. Ломай комедию, пальцы, но вечером на столе должен быть рапорт о начале проекта. — Моё словечко, а то раньше мои коллеги всё больше операции норовили проводить. Те еще хирурги с руками по локоть в вишневом варенье. А «проект» — это помягше, это слово ассоциируется у народа с архитектурой и строительством. Карандашные линии на ватмане и лёгкий матерок на стройплощадке, взъерошивший волосы даже под каской, куда приятнее полостных операций с криками «Зажим! Отсос!»
— Так точно, тарщ капитан! Руль в руки — и на журфак! А там уже шаркающей кавалерийской походкой к заместителю декана, да? Андрей, ну решили же, что связь редакции с Конторой не палим.
— А ты что предлагаешь? — Долгов собралсяи явно приготовился поспорить.
— Перехвачу его на нейтральной территории, сядем рядком, поговорим ладком.
— Ну и действуй тогда, как знаешь. Чего я тебя учу? — Это когда он меня учил? Ах да, было дело.
— Не переживай, Андрей. Нормально всё будет, сделаем из попаданца полезный ресурс. Нормального советского человека из него уже не выйдет, но хоть что-то будет.
— Да ты сам, Жорж, на нормального советского гражданина не тянешь. Чья бы корова мычала.
— А за то и цените. Фиг бы вы тогда меня посылали к этому мутному Михаилу. Подобное лечится подобным. Я погнал.
И я погнал. Домой, у меня там пет некормленый лежит. Хомо сапиенс сексапилс одна штука. Одна очень горячая штучка. Дома меня ожидал сюрприз, не скажу, что неприятный, но настораживающий. Как бы так объяснить, чтоб было понятно… Порядок был в доме, и не мой суровый мужской порядок, а какой-то тотальный, какой бывает только после женских рук. Причем руки эти управлялись головой, считающей себя как бы на своей территории. Страшно это. Уезжаешь из своей квартиры, а через полдня возвращаешься в «нашу». И уже носки боязливо прячутся где-то, где ты их никогда не найдешь, боксерская груша оттянута к стене, словно неродная, а над полом витает дух влажной уборки. Нет, Жанна и раньше мне помогала периодически, но именно что помогала, без фанатизма.
— Ты чего, порядок тут наводила?
— Если ты вернулся сказать спасибо, то чуточку рано. Я еще не всё доделала. Квартира у тебя запущенная, Милославский.
Вот как понять, почему я то Жорж, то Милославский? Это может быть как-то связано с отношением девушки ко мне или это чисто от её сиюминутного настроения? Или всё еще глубже, и в обращении заложен какой-то ментальный посыл? Тогда это печально, потому как до меня никакие посылы не доходят, я мальчик.
— Не, я не за этим вернулся. То есть, спасибо большое! Так чисто тут никогда не было, ты вся такая умница (устал уже, пора заканчивать), что бы я без тебя делал!
— Молодец, Жора, справился. Теперь говори, чего приперся.
— Алло, я к себе домой пришёл, а не приперся. Пострелять еще хочешь?
— Из автомата?
— Глазками. Ты же интересовалась моей службой, клеветала на меня по-всякому. И вот, я готов типа.
— К чему?
— Взять тебя на встречу с агентом.
— Зачем?
— Будешь пристально смотреть из-под ресниц, многозначительно молчать, в нужных местах качать головой, а то и ножкой.
— Жорж, признайся, это какой-то прикол! Ты просто с кем-то собираешься потрепаться за жизнь, а я буду сидеть как дурочка из переулочка и думать невесть-что. И за каждой фразой ловить второй смысл.
— Ну нет, так нет. Мне же легче. Потом постоянно буду подкалывать и говорить, что у тебя была возможность увидеть воочию специфику работы полевого агента КГБ. И ты её профукала.
— Стоп! Я поняла, что правду от тебя никогда не услышу.
— Так и есть, Жанна. Правду можно говорить только под подписку о неразглашении. Ты же сталкивалась с изнанкой жизни, знаешь, как выглядят трупы. Кстати, полезное знание для актера. Не эти ваши придуривания на камеру, а нормальные судороги, конвульсии. А то еще кто-то просто падает в самой неудобной позе. Ни в жизнь живому так не сложиться.
— Замолчи! Я не хочу всё это слышать!
— Жанна, мы вчера отрабатывали не просто пулевую стрельбу. Ты училась в том числе эффективно отнимать у людей жизнь.
— Ты реально такой отмороженный, Жорж?
— Я прагматик. Мне гораздо проще допустить или организовать смерть какого-то нехорошего человека, чем свою собственную.
— Ну да, и определять, что человек нехороший, будешь тоже ты.
— Мы вчера это проходили, Жанна. По делам их узнаете. Ты едешь со мной?
— Ты серьезно? — Стоит такая суровая в своих штанах и моей сорочке, думает чего-то. Ладно, мне эта рубашка уже маловата, пусть переводит в свою спецодежду.
Перехватить Корчагина, будем и дальше называть его так, нетрудно. Его товарищ как бы постукивает, расписание занятий у меня имеется, так что вычислить несложно. Самые безупречные места с точки зрения охоты на клиента — его комната в общаге и столовка, отпадают по причине многолюдности оных. Как загнул, аж самому понравилось! Так что вместо перехватывания Михаила я тупо воспользовался помощью его соседа не так, как кто-то мог бы подумать. Я передал через Белова, что товарища Корчагина ждёт совсем уж товарищ Милославский в шестнадцать ноль-ноль в «Шоколаднице» на Пушкинской площади. Да, такой вот простой вариант. Взял в руку трубочку телефона, позвонил на вахту, представился сотрудником «Сельской жизни», попросил позвать Белова. Почему сразу не Корчагина? Вот черт, а что, так можно было? Протупил, чего уж, развел конспирацию на ровном месте. А можно сказать иначе: подергал за ниточки, чтоб не забывали, кто с кем сотрудничает. Чисто для профилактики.
А то не Комитет, понимаешь, а институт благородных девиц. Этого не скомпрометируй, того не обидь, а вон та группа товарищей вообще неприкасаемая, их Генеральный по телевизору смотрит. По мне, дак нет неприкасаемых, любого за вымя подержать можно, надои только вырастут, если некий артист будет чувствовать на своей шее суровую руку Советской власти. Или это профессиональная деформация развивается? Надо будет подумать об этом на досуге.
Никакой радости сегодняшний день Корчагину не принес. Он давно научился настраиваться на позитив, причем без всяких модных тренингов. Модных в той потерянной и недоступной теперь жизни. Поди настройся, если сосед по комнате отлавливает тебя на боковой лестнице университетского здания и огорошивает новостью, мол ждут дорогого Михаила тёмные силы в четыре часа в кафешке на Пушке. Лучше бы по центральной лестнице спускался, тогда, может, и не пришлось бы сегодня бежать на встречу с этим Милославским. С другой сторон