Ну ладно, окрою дверь, а то так и не узнаю, кого судьба притащила под мою дверь. Намного самонадеянно, сам понимаю, но в той среде, в которую собрался погрузиться, уважают ум и силу — то, чего у самих нет. А у кого всё есть, те вообще ничего и никого не уважают, такие акулы ходят кругами вокруг того, кто сильнее и ждут, когда он ослабнет или ошибётся. Так что не надо создавать у себя романтических представлений про благородных разбойников. Про них слагают баллады нанятые менестрели за еду и прочие блага.
Замок мягко щелкнул, дверь открылась наружу рывком, вылетев из моей руки. А потом на меня полетел Гуревич, чуть не сбив с ног. Еле успел увернуться, благо дистанцию до двери я уже увеличил. Ага, вот и гость незваный, который хуже татарина. И плевать, что светловолосый типичный славянин. Сказано предками — конкретно этот хуже татарина, а предки фигню не скажут. Мужчина лет тридцати в легкой спортивной куртке, джинсах и кроссовках, достаточно хорошо упакованный, стоял и изучающе на меня смотрел. Крепкий и высокий, то есть крупный, матёрый. Я тоже не маленький, но против природы не попрешь — тридцатилетнее тело спортсмена всегда крепче такого же, но на десяток лет моложе.
— Вон пошёл, дядя, тебя я не приглашал.
— А ты еще ножкой топни.
И совершенно гад не боится моего молотка. Самбист поди, или непуганый, но вряд ли. Резкое движение, и противник, а как еще его назвать, уже рядом, берет меня в захват. Вернее пытается. Короткий круг молотком сбит блоком, а вот второй уже на что-то наткнулся. Думаю, что на предплечье правой руки — быстрый гад какой, не успеваю зафиксировать попадание визуально! Но и так догадываюсь — привычка атаковать правую руку никуда не делась. У меня в команде два удара в секунду считается нормой. Так это мечом почти полтора кило, да в доспехах. А лёгкий молоток без сковывающей движение снаряги, без наруча и латной рукавицы у меня залетает в цель где-то за четверть секунды. И то первый удар не прошел — серьёзный противник.
Секунда с начала контакта — а уже оба порвали сходку, стоим в двух шагах друг от друга, его организм даже еще не начал диагностику, вражина на адреналине и не знает, что правая рука — всё. Удар стопой по моей голени прошел вскользь, только кожу ожёг. Небось и содрал. Если у него кроссовки смочены ядом, то мне хана — погибну как принц Гамлет. А если нет, то еще повоюем. Это я так думаю быстро головным мозгом, потому что телом управляет спинной. Он отвёл меня еще на полшага от опасности. Удар молотком — обманка, основной посыл левой ногой бандюга расшифровал и принял в захват. ОЙ! Какая неудача, его правая ручка не слушается, так что незафиксированная левая пробила в живот, никак особенно не повредив этого кабана. Зато второй круговой удар молотка сверху зацепил кисть, снова правая рука пострадала. А вот теперь до него дошло. Как принято говорить, не дрогнул ни один мускул на лице. Хрена два, чуток подрагивает слева — боль пошла дёргать мозг.
— Чудила, завтра в семь вечера забиваем стрелку. У него в столярке, там и поговорим обстоятельно. Разъясню тебе, куда ты полез, на кого пасть раскрыл.
Какой невоспитанный «хуже татарина» пошёл нынче. Стоит со сломанной в двух местах рукой и обзывается. Ещё и угрожает.
— Вон пошёл! Я тебя не приглашал. Или с лестницы спустить?
Кто-нибудь видел на соревнованиях однорукого самбиста? Не в кино, не на показушных выступлениях, где противник сам подсовывает свою тушку под бросок, а на настоящей сходке без поддавков. Скажу так — у самбиста есть шансы, только с револьвером. Без предохранителя и необходимости досылать патрон. У этого «Нагана» не оказалось, с лестницы лететь не захотелось, так что амбал предпочел слинять. Всё хорошо, кроме одного — теперь неприятель знает, где я живу.
На самом деле не такая большая беда. Двадцатый век ничего не знает о защите личных данных. В «Горсправке» за пять копеек любой человек может по имени, отчеству, фамилии и году рождения получить адрес и номер телефона любого проживающего в городе человека. Если в городе числится десяток полных тезок одного года выпуска, то дадут адреса всех. Номера телефонов опубликованы в телефонных справочниках. И вообще, уважаемый гражданин, твой номер телефона и адрес — они не твои, а государственные! Страна распоряжается информацией так, как ей удобно. Скрывать что-то от общественности? А чем таким секретным вы занимаетесь, что прячете от своих товарищей? Вот так стоит вопрос с личными данными в СССР. Все про всех всё знают и со всеми делятся. Участковый ли придет, незнакомый гражданин… любые данные о тебе ему с готовностью выложат соседи. Еще и интимные подробности добавят, упиваясь своей информированностью, значимостью и пользой для общества. Главное — ни гость, ни гость незваный не знают, где я служу. А то б не приперлись.
— И как это понимать, мой несостоявшийся клиент? — Поворачиваюсь к Гуревичу, изящно покачивая молотком в руке.
— Жорж, не знаю! Не видел за собой никакого хвоста, приехал, вошел в подъезд, поднялся к тебе на площадку, а тут такая вот беда. Догнал и набросился.
— Кто это был?
— Серёга Бармалей. Бармашев, то есть. Главный у этих, которые были нашей группой по решению всяких вопросов. Которые теперь в долю просятся.
— Ну я тебя поздравляю, Олег Петрович.
— С чем? — Тупит или притворяется? Евреи они все по жизни актеры.
— Ты сегодня со своими партнерами общался по поводу разговора со мной?
— Да, посидели, порешали, что и как. С чем к тебе ехать. Я предлагал вместе, но решили, что сначала мне лучше одному с тобой вести дела.
— Поздравляю, тебя вашему Бармалею слил один из партнеров или они оба. Сто процентов. Не так же просто он за тобой увязался. Не к любовнице твоей шел свечку подержать.
— О как. — Или новый акт комедии, или Гуревич на самом деле впал в думу.
— А тогда выходит, дорогой ты мой, что не бригада спортсменов, и не часть бизнеса хочет урвать. А весь, и именно твои подельники.
— Вот беда. А ведь похоже, ведь может быть и такой расклад. Чёрт, что же теперь делать?
— Не знаю, но за консультацию и первичный прём ты мне уже должен. Тем более, что процесс лечения уже начался.
— Ты о чем, Жорж?
— Этот, который приходил, ушел с двумя переломами. Не затем ли ты обратился к силе, что стремится нести зло в этот мир, но неизбежно приносит добро?
— Вот только цитат не надо, не о них! Что теперь делать-то?
— Вариантов два. Первый — пойти домой и обдумать новую стратегию развития вашего предприятия.
— А второй?
— Заключить договор со мной, ввязаться в драку. А дальше будет видно, что и как. Кого и на какую глубину. Кстати, сколько их вообще, этих ваших телохранителей?
— Трое. И по деньгам было посильно, и вопросы они закрывали.
— Ха! Да какие вопросы-то? На вас, небось, еще никто и не наехал ни разу как следует.
— Ты так говоришь, словно хорошо разбираешься в реалиях кооперативного движения.
— Маленько. Без фамилий и сфер влияния, только общие принципы.
— И какие они?
— Жри слабого, развивайся, набирайся сил. Прячься от сильного, а потом жри его, как подрастешь. Цеховики уже выползли на свет?
— Пока побаиваются, НЭП вспоминают. Мол, выйдем из тени, тут нас и к стенке.
— Вот когда они осмелеют, тогда ваше время кончится. Если не успеете заматереть. Кого они поглотят, кого бандиты или менты под себя подомнут.
— Что, никаких перспектив? Какая-то у тебя грустная картина вырисовывается.
— Не у меня, у вас. На мой век говядины хватит.
— Какой говядины?
— Которая на лугах пасётся. С вас штукарь и разбежались. Угу?
— За что штукарь, почему разбежались? Жорж, так дела не делаются!
— Да ну? А то, что ты чувака мутного на хвосте притащил, это как? И еще вопрос, не по обоюдному ли сговору.
— Да какая мне от того прибыль⁈ — А тут Гуревич прав, нет у меня ничего эдакого вкусного. Разве что квартира, но это мелочи. Опять же понимает — я за такое и в горло вцепиться могу. — Жорж, ты лучше скажи, тебе есть с кем на стрелку идти?
— И зачем мне это? Ты мне сейчас кто, Гуревич? Или я похож на ослика Иа?
— Жорж, я извиняюсь, на нервах весь. Давайте, мы, то есть вы и я, заключим договоренность. Вы действуете в моих интересах, не товарищества, а лично моих. Каждый этап сотрудничества оплачивается отдельно и по предварительной договоренности. — Хитёр монтер! То есть если я сотоварищи нечаянно решу вопросы окончательно и радикально без предварительного заказа, то Гуревич мне за это ничего не должен. Он не просил, я чисто гуманитарную помощь оказал.
— Угу. Так как должна выглядеть моя стрелка с тремя дуболомами в ваших интересах и за ваш счет? Кстати, что за столярка?
— У нас один из кооперативов изготавливает палеты, это такие поддоны для…
— Не трудитесь, в курсе. Под вилочный погрузчик.
— Да. Есть договор поставки с железной дорогой, достаточно выгодный. Который держится на личных договоренностях, причем его прибыльность на самом деле не так высока, как кажется.
— Откаты?
— Да. Я смотрю, вы реально в теме деловых отношений. Так вот, кроме меня никто не сможет работать по данному договору. Эти идиоты не понимают, что лезут в отлаженное предприятие, которое просто поломают.
— Идиоты — это ваши партнеры или самбисты?
— Теперь уже не знаю. Но вы или завтра участвуете в заявленной встрече, или я с вами больше не сотрудничаю.
— Вот тут не понял, «больше не сотрудничаю» — а у нас уже деловые отношения?
— Простите, погорячился. — Погорячился ты, давишь ты, Олег, по привычке, надеешься, что я по умолчанию подпишусь в твой блудняк.
— Вот и не горячись. Я всё еще не услышал предложение о взаимовыгодном сотрудничестве. Согласен, даже если оно будет без взаимной выгоды. Тут что главное — чтоб мне хорошо было. Так что слушаю.
— Хорошо. Вы завтра приходите на стрелку и доносите до Бармалея мысль, что они на нас больше не работают. Уволены без выходного пособия. Донести мысль надо так, чтоб люди прочувствовали серьезность вашей бригады. Чтоб не было недопонимания. А я за это выплачиваю вам три тысячи рублей. Такой вариант вас устраивает?