— Меня зовут Эрнст Браун, я представляю газету «Монинг стар», если вы слышали про такую.
— Тогда уж Йонест, а не Эрнст. И да, вашу газету я почитывал.
— Удивительно, откуда вы знаете правильную транскрипцию моего имени?
— На младших курсах играл в английском театре-студии нашего университета. Пьеса «Как важно быть серьезным» Оскара Уайлда.
— О да, там было немало моих тёзок! Эдмайрабл! Сорри, великолепно!
— Да ничего особенного, все советские студенты активно развиваются не только в учебное время. А вот ваш акцент, которого нет — вот что удивительно. А еще более удивительно, что ко мне постучался сотрудник коммунистической газеты, а не «Дейли телеграф».
— Признаться, я сотрудничаю не только с «Монинг стар».
«Началось» — подумал Корчагин.
Глава 25Такой долгий день
Обожаю зиму! Особенно такую, когда за окном не слякоть, а снег и морозец, а я дома в шортах и футболке. Ибо плюс двадцать четыре и батареи еще не вовсю фигачат — я регулировочный кран предусмотрел. Тройное остекление не стеклопакет, но тоже кое-что значит. Хорошо! Жанна, та вообще рассекает в моей футболке на все её округлости и впуклости без прочих элементов одежды. Любит провоцировать оторва театральная! Да и пускай, когда ей еще жить активной половой жизнью, как не в молодости. С кем, как не со мной. А остальные девушки и дамы пусть выкручиваются, как хотят. Без моей помощи. Вот такой я эгоист и однолюб.
— Жорж, я сегодня у тебя останусь?
— Нет. Боюсь, что сегодня мой гость может поднять слишком серьёзные вопросы. А ты не под подпиской.
— А кто придёт? Я его знаю?
— Знаешь. О, Жанна, вопрос тебе как целевой аудитории: что ты думаешь о новой газете? «Черным по белому».
— И это правильный вопрос, Жорж! Что я думаю… — Вот не надо так выгибаться, чтоб чёрный треугольник выглядывал из-под обреза футболки. Или пусть. — Я думаю, что их скоро закроют. У нас все на курсе спорят, сколько газета продержится. Ребята молодцы, конечно, им дали шанс, они отрываются по полной программе. Но слишком смело, так у нас нельзя. Погоди, а кто придёт-то? Зубы не заговаривай. Женщина? Она красивее меня, да? Я тебе надоела? И опять позы принимает призывные актриса фигова.
— Михаил Корчагин собственной персоной.
— Корчагин. Фамилия смешная. Это тот студент, которого я помогала пугать? Он с журфака, кажется. Точно! С журфака МГУ. И ты его вербовал на какой-то проект.
— Угу, он и есть. Ты молодец, Жанна.
— Погоди-ка. Это что, как раз тот самый проект, и поэтому ты сейчас спросил про «Черным по белому»? А он там что делает, стучит вам вполголоса?
— Вообще-то он исполняет обязанности главного редактора. Стучать ему некогда.
— Да иди ты! КГБ завербовал редактора молодежной газеты? — Мотаю головой и улыбаюсь. — Нет? КГБ создал резкую молодежную газету⁈ Оппозиционное издание — ваш проект? — Снова мотаю головой.
— Не оппозиционное, а революционное. Весь мир насилья перестроим под наши планы, а затем…
— Охренеть! Вам было мало, что председатель КГБ был генсеком…
— Во-первых, на момент избрания в генсеки он был пенсионером. А во-вторых, всего годик полежал у руля — это не считается. «На семьдесят девятом году жизни после тяжелой и продолжительной болезни, не приходя в сознание на пост генерального секретаря ЦК КПСС избран…»
— Милославский, и ты вот так просто, потрясывая мошонкой, мне всё рассказываешь?
— Чего это потрясывая? Я в шортах, между прочим. А вот ты голопопая. Если серьёзно — сам не ожидал, что проект взлетит так высоко и так быстро. В какой-то момент ты бы всё равно увидела его фамилию, сопоставила, просекла фишку. Лучше так вот, чем ты бы не удержалась и начала развивать свою мысль, вслух что-нибудь неправильное говорить при посторонних.
— Вон чего. А я думала, повышаешь уровень моей вовлеченности. Типа доверять стал.
— Угу. Обложил подписками, оформил как секретного сотрудника… Оно тебе зачем?
— Ты прав, мне такого не надо. Знаешь, я тебе благодарна. Реально умный и предусмотрительный. Иногда даже скучно с тобой. Моя мама думала, ты непременно меня потащишь в какую-то авантюру, а выходит наоборот, прикрываешь нашу семью. Пользуешься служебным положением.
— Как могу. Я вообще считаю, что нет никакой пользы от служебного положения, если им не пользоваться. Пользуешься вниманием у женщин или авторитетом в коллективе? Так пользуйся!
— Кобель, одно слово — кобель! Как напользуешься, ко мне не подходи, пока в кожвендиспансере не проверишься. А то знаю я вас гусар. Когда этот твой Корчагин придет?
— Через час.
— Тогда я уже сваливаю, пожалуй. Чтоб не столкнуться в дверях. А то не сдержусь, ляпну что-нибудь в духе: «Меня он уже попользовал, твоя очередь, Михаил!»
— Вот же ты язва! Родителям привет от меня передавай. А впрочем… давай отвезу тебя на машине, мне спокойнее будет.
— А вот это правильно, Милославский. Меня надо холить и баловать. Тогда долгими зимними вечерами кому-то будет чем скрасить свой досуг. — Продолжала беседу о важном моя девушка в машине.
— Кому-то — это мне? Ведь мне, Жанна!
— Вот ты дурак! Ты же во всей Москве никому не нужен кроме меня. Ты тяжелый невыносимый зануда. Тебя даже мои родители боятся.
Блин, эдак она и до объяснений в своих чувствах дойдет. А впрочем, кто этих актеров разберет? Когда они репетируют, когда на самом деле чувствуют — небось и сами не знают. А то и того хуже — сейчас искренне любят одного, через час другого. И не всегда на сцене. Или весь мир для них одни большие подмостки? Боязно связываться с актрисами, я не такой смелый как Марк, Жанкин папа.
— Не зайдешь?
— Не, мне уже гнать надо, не люблю опаздывать! — Поцеловались и разбежались. Одна в подъезд, другой по газам.
Ко мне в дом пришел другой Корчагин. Не тот, с которым мы общались меньше месяца назад. Этот был гораздо увереннее в себе, жёстче. Во взгляде стал проявляться тот Лихарев, про которого рассказывал Михаил когда-то. Та самая акула пера. И Прибарахлился уже неплохо, стильно, дорого, модно. Даже на обстановку в доме он теперь смотрел иначе. Эдак примеряясь, сможет ли потянуть такой ремонт. Понятно, что не сейчас, но потом-то! Добро, пока телефончик бригадира не попросил. А ведь попросит, а я дам.
Такому грех не предложить кофе, заодно и сам попью. Чай хорошо, а кофе мне нравится больше. Сидим такие, кофе попиваем, обсуждаем погоду, ставим ей оценки. Я ни коим образом не показываю нетерпения, кто первый заговорил — тот и проиграл.
— Жорж, меня сегодня приходили вербовать.
Проиграл Мишка! А раз начал, то пусть и продолжает с подробностями и оценочными суждениями. И он продолжил. Оказывается, некоторые господа совсем не стесняются. И не потому, что смерти не боятся — кто-то им внушает, что самое страшное, что грозит этим деятелям — высылка из страны. Типа, не пролезло, ну и не надо. Пролезло — пихай дальше. Да, братцы, трещит по швам и СЭВ, и Варшавский договор, вот и осмелели твари. Без лишних подробностей Корчагину предложили стать агентом влияния, это если по чесноку. А Эрнст Браун выразился красивее — будьте послом доброй воли. Мол, если газета будет нести читателям правду о просвещенном Западе, то будет и мир во всем мире, и бабки на личном счету в приличном банке, и деньга на оперативные расходы в Союзе. А когда (не если — когда!) падет железный занавес, то господин Корчагин сможет со всем своим талантом продолжить журналистскую деятельность в любой стране мира. Включая снежную Россию, если на то будет желание. Никакого предательства, поджогов правления колхоза или пересылки формулы бетона Саяно-Шушенской ГЭС.
— Это было ожидаемо, тебя предупреждали об этом.
— Но не так же быстро! Я рассчитывал, что там подождут, присмотрятся, оценят мои шансы. Вдруг вы нас прикроете через месяц?
— Значит, у них подгорает. До чего договорились?
— Ни до чего. Я пообещал подумать.
— Это правильно, это по-нашему! Еще потом поторгуешься обязательно.
— Не буду я торговаться. И соглашаться на сотрудничество не буду.
— Вот тут не понял. Там понял, а тут нифига.
— Жорж, я ваших раскладов не знаю. Зато я отлично знаю ухватки вашей конторы.
— В кино насмотрелся?
— А хоть бы и в кино. Что вам стоит разыграть свои игры, а потом меня выставить наймитом буржуазии, выявленным бдительными чекистами? Рапорты мои в печку, меня в расход, орденок на грудь.
— Вообще да, схема рабочая! Такую креатуру на орденок променять — это надо много ума в голове иметь. Нет, Миша, мы будем играть вдолгую.
— И я с вами.
— И ты с нами.
— А раз так, то давайте фиксировать наше сотрудничество. Вернее, мою службу в Органах. Я долго думал, мне от вас всё одно уже не отвязаться — замазался капитально.
— Точняк! Замазался! — Я выдохнул, успокоился и продолжил уже с юморинкой в голосе — Щаз как дам больно! Жалко, не разрешают мне бить вашу братию. Замазался он, сучара такая. Как мечту жизни реализовывать — он душу продаёт. А как дело делать для страны — так замазался. Падла ты, Корчагин. Такую фамилию испохабил.
— Ну извините, вырвалось. Вы не понимаете просто, какое ТАМ отношение ко всему этому. К спецслужбам, ко всему тайному. И умом понимаю, что если бы всё так и было, то давно бы развалилось, еще раньше амбец настал стране. А всё равно в голове сидит — стукачи, палачи, дергачи…
— Какие дергачи, причем тут дергачи?
— Да птица такая, она же коростель. Может летать, а вместо этого бегает по земле как курица. Падла, летать умеешь, чего не летаешь?
— Ага, а мы, значит, как дергачи или курицы носимся тупо по земле. Угу. И Горбачёв от простуды помер. Короче, если отбросить нервы, что ты предлагаешь?
— Я хочу быть задействованным в операции не как подсадная утка, а как сотрудник Комитета. Погоны хочу. И если это дело не быстрое, то и думать над предложением Брауна я буду долго.
— Я тебя услышал. Где-то даже понял. Не в части твоего отношения к месту моей службы, а в части опасений по поводу нечестной игры. Да, это логично, я напишу соответствующий рапорт и поддержу твою просьбу.