Мец берет листок, который протягивает ему Лейси, и пробегает глазами список имен:
– Какая разница где? То, что она с девчонкой где-то отсиживалась, ни для кого не секрет.
Лейси встает и открывает первую страницу списка, где перечислены пассажиры первого класса:
– Что тем же самолетом летел Иэн Флетчер, тоже ни для кого не секрет?
– Флетчер?
Мец вспоминает свою недавнюю встречу с этим телеатеистом, который намекнул на то, что сможет разоблачить Веру с помощью какой-то очень важной, никому не доступной информации. Они уже обсудили свидетельские показания Флетчера, но о полете в Канзас-Сити тот ничего не говорил. Наверное, это часть секретного плана. Мец улыбается, мысленно пряча новый козырь в рукав. Флетчер думает, его тайна в безопасности? Сразу видно: он не мыслит как юрист. Когда он займет место свидетеля в зале суда, его можно будет спрашивать о чем угодно. И под присягой ему придется говорить правду.
Мэрайя упорно стремится к тому, чтобы поменьше пересекаться с Кензи, когда та приходит к Вере. Если Кензи на кухне, у Мэрайи находится какое-нибудь дело в гостиной. А если Кензи наверху, хозяйка дома спускается в подвал. Она слишком нервничает в присутствии этой женщины. Слишком боится сказать что-нибудь, о чем потом пожалеет.
Сегодня Кензи пообещала заплести своей подопечной французскую косу.
– Мы играем в салон красоты, – говорит она Мэрайе. – Пожалуйста, присоединяйтесь.
– Спасибо, но я лучше не буду вам мешать.
– Да нет… Если честно, я прошу вас присоединиться, потому что должна посмотреть, как вы с Верой общаетесь.
Мэрайя втягивает голову в плечи. Это ведь ненадолго… И отказаться нельзя – хуже будет.
– Ладно, – соглашается она и улыбается. – Только не делайте мне химическую завивку.
Они вдвоем поднимаются на второй этаж. Кензи стучится в дверь Вериной комнаты. Девочка сразу же открывает и кричит:
– Я готова! Я вымыла голову с шампунем и кондиционером.
Кензи садится на кровать и начинает гладить волосы девочки. Они струятся сквозь ее пальцы, как серебро.
– Хочешь обычную французскую косу или косу наоборот?
Вера смотрит на мать, они обе пожимают плечами.
– Наше собственное мастерство ограничивается конским хвостиком, – признается Мэрайя. – Для нас любой вариант шикарен.
Кензи берет с макушки своей подопечной прядь волос и разделяет ее на три части.
– В Верином возрасте меня подстригли почти под ноль.
– Ее папа хотел, чтобы она была мальчиком, – шепотом поясняет Вера матери.
– Это правда, – кивает Кензи. – Поэтому как только я стала более или менее самостоятельной, то первым же делом отрастила волосы ниже задницы.
Хихикнув, Вера громко шепчет Мэрайе:
– Ма! Кензи сказала «задница»!
– Упс!
Кензи плетет косу, каждый раз присоединяя к центральным прядкам волосы сбоку. Мэрайя внимательно смотрит, как будто потом от нее потребуют это повторить.
– Я выросла в Бостоне, – жизнерадостно говорит Кензи. – Вера, ты когда-нибудь была там?
– Нет. – Вера слегка изгибается. – Зато мы ездили в Канзас-Сити.
Канзас-Сити. Это слово звучит для Мэрайи как удар, от которого у нее перехватывает дыхание. Она никогда не врала Кензи, но о своей попытке залечь вместе с дочерью на дно предпочитала не говорить вообще. Теперь ей кажется, что то, о чем она умалчивает, большими буквами написано у нее на лбу. Любой, кто посмотрит ей в лицо, сразу узнает о ее связи с Иэном, о Майкле и о его встрече с Верой.
– Ты ездила в Бостон, когда была совсем маленькой, солнышко. – Мэрайя делает отчаянную попытку сменить тему. – Ты просто не помнишь.
– А Канзас-Сити помню.
– Милая… Кензи это, наверное, неинтересно.
– Почему же? Я плету, а ты, Вера, рассказывай. Когда вы ездили в Канзас-Сити?
– На прошлой неделе, – отвечает Вера.
Кензи вопросительно поднимает глаза.
– Мне захотелось увезти ее отсюда. Подальше от всего этого, – тихо поясняет Мэрайя.
– Почему именно на прошлой неделе, а не раньше?
Мэрайя отворачивается:
– Потому что время пришло. Это сумасшествие длилось уже слишком долго.
– Может быть, ваш отъезд как-то связан с решением Колина забрать у вас опеку? Ведь он сообщил вам о своем намерении.
Мэрайя судорожно соображает, как бы так ответить, чтобы не казалось, будто она хотела обойти закон, хотя это правда. Она смотрит на Веру: нужно как-то перевести разговор в другое русло, пока дочка не сболтнула про Иэна.
– Это получилось ненамеренно. Я только хотела упростить ситуацию.
– Почему именно Канзас-Сити?
– Мы наугад взяли билеты на первый же самолет, который вылетал из аэропорта.
Вера подпрыгивает на кровати:
– Ага, а знаете, кто летел первым классом?
– Вера! – резко произносит Мэрайя, и девочка тут же замолкает.
Мэрайя сжимает губы, прекрасно понимая Верино замешательство и чувствуя на себе пристальный взгляд Кензи.
– Главное, что мы вернулись. Как только узнали о повестке, сразу приехали.
Кензи смотрит не моргая. Мэрайя чувствует, как капля пота скатывается за воротник рубашки. Выражение лица назначенного судом опекуна не оставляет сомнений. Эта женщина лжет. Но сказать ей больше – значит признаться в желании спрятаться от Колина и от тяжбы, которой он пригрозил. А еще пришлось бы говорить о связи с Иэном, хотя это и его тайна тоже. Мэрайя отвечает на адресованный ей взгляд, твердо решив, что на этот раз не отведет глаз первая. К ее удивлению, это делает Кензи. Не достает свой блокнот, не забрасывает Мэрайю новыми вопросами или упреками, а лишь слегка отодвигается от нее и, тихо напевая, продолжает свою работу: перебирает прекрасные волосы Веры, как нити на ткацком станке, ловко подхватывая все свободные концы.
– О господи, Иэн, я так рада, что ты позвонил!
Он улыбается, прижимая трубку к уху:
– А я очень рад, что ты так рада моему звонку, дорогая.
– Мне кажется, она знает. Опекун по назначению суда. Сегодня она задавала вопросы, Вера проболталась про Канзас-Сити и…
– Мэрайя, успокойся. Сделай глубокий вдох. Вот так. Теперь рассказывай.
Мэрайя передает ему недавний разговор с Кензи ван дер Ховен. Он слушает, нахмурившись, потом отвечает:
– По-моему, это еще ни о чем не свидетельствует. Пока она знает только одно: в самолете Вера видела кого-то, кто произвел на нее впечатление. Может, группу Backstreet Boys, а может, принца Уильяма.
– Еще она знает, когда мы уехали и когда Колин подал иск.
Иэн смягчает голос:
– Это она бы и так рано или поздно выяснила. Ты привезла Веру обратно – лучшего оправдания тебе и не нужно. – Он на несколько секунд замолкает, вспоминая свою встречу с Мецем. – Я же говорю тебе, Мэрайя: не беспокойся. Я обещал тебе все уладить. Или ты мне не доверяешь?
Одно ужасное мгновение она молчит. А потом Иэн чувствует мощную волну тепла, которая доходит до него по проводам раньше, чем голос Мэрайи:
– Доверяю, Иэн. – (Он хочет ответить, но не находит слов.) – Извини, что втянула тебя в эту нашу историю, – добавляет Мэрайя.
Иэн закрывает глаза:
– Дорогая, ваша история – это как раз то, во что я больше всего на свете хочу быть втянутым.
16 ноября 1999 года
В день, когда Кензи встречается с Милли Эпштейн, кафе в центре Нью-Ханаана предлагает в качестве блюда дня жареную рыбу с картошкой фри.
– Хорошего мало, – ворчит Милли, изучая меню. – Откуда нам знать, какое масло у них во фритюрнице: рапсовое или еще какое?
Лучшей вступительной фразы было просто не придумать. Кензи подается вперед, опершись локтями о видавший виды столик:
– Вы сейчас очень внимательно относитесь к тому, что едите?
Милли поднимает глаза:
– С чего бы? Даже если я опять отдам концы, мне даже «скорую» вызывать не придется. Позову Веру, и все. – Видя, как у собеседницы отвисла челюсть, Милли улыбается. – Шутка. Конечно, я проявляю осторожность. Но я и до сердечного приступа это делала: правильно питалась, принимала лекарства строго по часам. Позвольте вас спросить: вы уже заглядывали в мою медицинскую карту?
– Да.
– Вы верите, что я воскресла?
Кензи краснеет:
– Я не уверена, что слово «воскрешение» здесь вполне уместно…
– Если не это, тогда какое? «Чудо»?
– Я скорее склонна предполагать какую-то чрезвычайно редкую реакцию нервной системы на стресс.
– Ага, – бормочет Милли. – Миз ван дер Ховен, вы верите в Бога?
– Сейчас речь не об этом. И мне кажется, миссис Эпштейн, задавать вопросы – это моя работа.
Милли невозмутимо продолжает:
– Меня это тоже немножко нервирует. Я не из тех, кто через каждое слово возносит хвалу Иисусу. Наверное, я не была бы такой, даже если бы родилась христианкой.
– Мэм, суть этого судебного процесса в том, чтобы решить, где Вере будет лучше. При всем уважении к вам для Бога в моих мыслях места нет.
– Видите ли, – Милли прикусывает ноготь большого пальца и качает головой, – по-моему, вы не правы. Более религиозная женщина сказала бы, что место для Бога есть всегда, но я скажу по-другому. На мой взгляд, в данном случае вы не сможете выполнить вашу работу, не спросив себя, верите вы или нет. Потому что если не верите, то моя внучка будет в ваших глазах лгуньей, и это повлияет на ваше решение.
– Миссис Эпштейн, вы не опекун по назначению суда.
Милли смотрит на Кензи в упор:
– А вы не ее бабушка.
Прежде чем Кензи успевает ответить, подходит официантка.
– Как дела, Милли? – по-свойски спрашивает она у миссис Эпштейн, как это принято в городке, где все всех знают.
– Ирэн, ваши повара жарят рыбу и картошку на рапсовом масле?
– Вы что, думаете, это «Фор сизонс»? – смеется официантка. – На чем-то из холодильника миссис Пол.
Милли треплет Кензи по руке:
– Возьмите суп. Точно не отравитесь.
Но Кензи заказывает только колу.
– В нашем городе очень не хватает приличной кулинарии, – мечтательно произносит Милли. – Знаете, как долго я не ела хорошей пастромы?