— Недопеченные морды? — недоуменно повторил Ле Марр. — Что это такое, Вэйчел?
— Это они землян так называют, — криво усмехнулся Паттерсон. — А вы бы, В-Стивенс, кончали этот треп. Для нас с вами нет и не может быть оппозиции «наш народ — ваш народ». Мы принадлежим к одной и той же расе. Ваши предки — земляне, поселившиеся на Венере в конце двадцатого века.
— Ваши отличия от землян — всего лишь мелкие мутации адаптивного плана, — заверил В-Стивенса Ле Марр. — Мы все еще можем производить совместное потомство, а значит, принадлежим к одному биологическому виду.
— Можем, — саркастически улыбнулась Ивлин Каттер. — Только кому же это вздумается производить потомство от утколапых или от ворон?
Какое-то время все молчали. В машине, приближавшейся к больнице, стало душно от пропитавшей воздух враждебности. Венерианская девушка молча курила, опустив полные ужаса глаза к мелко вибрирующему полу.
У ворот Паттерсон притормозил и показал пропуск. Охранник сделал знак проезжать, и машина снова набрала скорость. Убирая пропуск в карман, Паттерсон наткнулся рукой на какой-то предмет и вдруг вспомнил.
— Вот, почитайте, может, сумеете отвлечься от всех этих неприятностей. — Он кинул утколапому короткий круглый металлический пенал. — Вояки вернули сегодня утром. Говорят, какая-то канцелярская ошибка. Изучите сами, а потом передайте Ивлин; вообщето это по ее части, но я посмотрел и заинтересовался.
Открыв пенал, В-Стивенс занялся его содержимым. Самое обычное прошение о предоставлении места в государственной больнице, помеченное регистрационным номером ветерана войны. Ветхие, покрытые грязью и пропитанные потом пленки, рваные и истертые бумаги. Чем-то заляпанные листики металлической фольги, которые бессчетное число раз складывались и разворачивались, годами лежали в кармане гимнастерки, надетой на чью-то немытую, поросшую неопрятными волосами грудь.
— А это что, так важно? — раздраженно поднял голову В-Стивенс. — Неужели есть смысл вникать во всю эту дурацкую канцелярщину?
Паттерсон завернул на стоянку и заглушил мотор.
— Обратите внимание на номер, которым помечено прошение, — сказал он, открывая дверцу. — Если присмотреться внимательно, не торопясь, обнаруживается нечто до крайности необычное. У просителя имеется ветеранское свидетельство — с регистрационным номером, который до настоящего момента не присвоен еще даже никому из новобранцев, какие там ветераны.
Совершенно ничего не понимающий Ле Марр беспомощно перевел взгляд с Ивлин Каттер на В-Стивенса, но не получил никакого объяснения. Охватывавшая костлявую шею старика С-петля вывела его из беспокойного, волнами накатывавшего оцепенения.
— Дэвид Ангер, — повторил жестяной женский голос. — Вас просят вернуться в больницу. Вам нужно немедленно вернуться в больницу.
Что-то проворчав, старик потряс головой и кое-как пришел в себя. Крепко вцепившись в свою алюминиевую трость, он поднялся с мокрой от пота металлической скамейки и заковылял в направлении спасательной эстакады — так он называл про себя выход из парка. Ведь только-только стал засыпать, отключился от этого слишком яркого солнца, от визгливого смеха детей, ото всех этих молокососов в форме и девиц, и тут обязательно…
На краю парка две неясные тени крадучись пробирались среди кустов. Не веря своим глазам, Дэвид Ангер остановился и начал приглядываться к беззвучно скользящим по тропинке фигурам.
Его поразил звук собственного голоса. Он орал изо всех сил, во все горло; полные ярости и отвращения вопли громким эхом раскатывались по парку, среди мирных кустов и газонов.
— Утколапые! — кричал он, пытаясь бежать следом за ними. — Утколапые и вороны! Помогите! Да помогите же кто-нибудь!
Задыхаясь, хватая воздух ртом, он размахивал тростью и ковылял за этими фигурами — марсианином и венерианином. Появились люди, на лицах большинства из них читалось полное недоумение. Собралась небольшая толпа, все стояли и смотрели, как этот странный, оборванный старик пытается догнать полных ужаса мутантов. Истратив остаток сил он натолкнулся на питьевой фонтанчик и тяжело осел на землю; негромко звякнув, покатилась выскользнувшая из пальцев трость. Его сморщенное лицо приобрело багрово-синий оттенок, чудовищный след ожога еще отчетливее выступил на пятнистой коже. Единственный глаз старика налился кровью, сверкал гневом и ненавистью, на бескровных губах пузырилась слюна. Он жалко размахивал иссохшими, похожими на птичьи лапы руками, указывая на фигуры, скрывающиеся в кедровой роще на противоположном краю парка.
— Остановите их, — бормотал Дэвид Ангер заливая слюной подбородок. — Не дайте им уйти! Да что это с вами такое? У вас что, коленки дрожат? В штаны наложили? Что вы за мужчины!
— Ну чего ты расшумелся, папаша, — добродушно тронул его за плечо какой-то солдат. — Они же никому ничего не делают.
Трость, подобранная Ангером с земли, просвистела в сантиметре от головы солдата.
— Ты — болтун! — хрипло выкрикнул он. — Ну какой из тебя солдат?
Старика прервал приступ тяжелого удушающего кашля, он согнулся пополам, хватая воздух ртом.
— В наше время, — прохрипел он наконец, — мы обливали их ракетным топливом, вздергивали и поджигали. Мы отрубали им ихние вонючие утиные и вороньи лапы. Уж мы-то им показали. Мутантов остановил выросший на их пути полицейский.
— А ну-ка, валите отсюда, — угрожающе приказал он. — Такие твари не имеют права здесь находиться.
Замершие было беглецы торопливо направились к выходу, но полицейскому этого было мало; лениво подняв дубинку, он ударил марсианина поперек глаз. Хрупкий, тонкокостный череп треснул, ослепленный, согнувшийся от страшной боли марсианин покатился в кусты.
— Вот это уже получше.
В задыхающемся голосе Дэвида Ангера появилось нечто вроде удовлетворения.
— Мерзкий, грязный старикашка. — На него смотрело побелевшее от ужаса женское лицо. — Вот из-за таких, как вы, все и происходит.
— А ты кто такая? — взвизгнул Ангер. — Тебе что, вороны нравятся?
Толпа начала расходиться. Тяжело опираясь на трость, Ангер снова заковылял к выходу. С трудом передвигая ноги, он непрерывно бормотал какие-то угрозы и проклятья, отплевывался и сокрушенно тряс головой.
У дверей больницы старик все еще дрожал от ярости и возмущения.
— Чего вам еще? — грубо спросил он, подойдя к стоящему посреди приемного покоя столу. — Не понимаю, что тут у вас происходит. Сперва вы будите меня, как только я первый раз за все это время по-настоящему уснул, а что я вижу потом? Двух утколапых, нагло разгуливающих по парку, прямо среди белого дня, и…
— Вас хочет увидеть доктор Паттерсон, — терпеливо прервала его сестра. — Триста первый кабинет. Проводите мистера Ангера в триста первый, — кивнула она роботу.
Старик мрачно побрел за плавно шагающим роботом.
— А я-то думал, всех вас, жестяных, перебили еще на Европе[9], в восемьдесят восьмом. Ничего не понимаю, — пожаловался он механическому человеку. — Чем занимаются все эти пай-мальчики в военной форме? Шляются, понимаешь, развлекаются себе, хихикают и лапают девок, которым, видно, делать больше нечего, кроме как валяться на траве в чем мать родила. Что-то тут не так. Нужно что-то…
— Сюда, пожалуйста, — сказал робот, открывая дверь триста первого, кабинета.
Цепляясь за свою алюминиевую трость, все еще горя возмущением, старик остановился перед столом врача. Вэйчел Паттерсон слегка привстал и кивнул головой; Дэвида Ангера он видел впервые. Они смотрели друг на друга внимательными, оценивающими глазами — тощий, горбоносый, изуродованный в бою старый солдат и респектабельно одетый врач, темные, начинающие редеть волосы аккуратно причесаны, добродушные глаза прикрыты очками в тяжелой черепаховой оправе. А рядом, с бесстрастным видом посторонней наблюдательницы, — Ивлин Каттер, в ярких губах зажата сигарета, золотистые локоны откинуты назад.
— Я — доктор Паттерсон, а это — мисс Каттер. Садитесь, пожалуйста, мистер Ангер. — Паттерсон задумчиво взял одну из разложенных мятых, грязных пленок, покачал ее на ладони и вернул на место. — Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. С одним из ваших документов возникли некоторые неясности. Скорее всего — обычные канцелярские заморочки, но так или иначе все это вернулось ко мне.
Ангер осторожно присел на край стула.
— Сплошная бюрократия. Я здесь уже целую неделю, и каждый день у них что-нибудь новенькое. Наверное, они считают, что мне следовало лечь на улице и сдохнуть.
— Согласно этим документам, вы здесь уже восемь дней.
— Ну конечно же восемь. Если так сказано в бумажках, значит, так оно и есть. — Голос старика был полон желчного сарказма. — Разве же они могут записать что-нибудь неправильно?
— Вас взяли в больницу как ветерана войны. Все расходы по вашему здесь пребыванию несет Директорат.
— Ну и что? — ощетинился Ангер. — Уж хотя бы лечение я заслужил.
Привстав со стула, он ткнул в сторону Паттерсона корявым пальцем.
— Я в армии с шестнадцати лет. Сражался за Землю и работал на нее всю свою жизнь. И сейчас был бы в армии, не уделай они меня почти насмерть во время этого подлого налета. Счастливо еще отделался. — Он машинально провел рукой по своему страшному шраму. — Вот вы, смотрю, никогда вроде не служили. Странно, что вообще были такие места, где можно было отсидеться. Никогда не думал.
Ивлин Каттер и Паттерсон переглянулись.
— Сколько вам лет? — неожиданно спросила Ивлин.
— А что, разве в ваших бумажках не написано? — возмущенно прохрипел Ангер. — Восемьдесят девять.
— И в каком году вы родились?
— В две тысячи сто пятьдесят четвертом. Вы что, считать не умеете?
Паттерсон что-то отметил на одном из листков фольги.
— А в каких частях вы служили?
Вот тут-то Ангер вышел из себя окончательно:
— Б-третья, если только вы о такой когда-нибудь слышали. Глядя, как тут у вас поставлено дело, я и сам начинаю уже сомневаться, что когда-нибудь была война.