Вуб испытующе посмотрел на капитана.
— Именно поэтому у меня вызвала столь резкий протест эта самая мысль, насчет сварить меня. Ведь я вижу в вашем мозгу всю картину — большая часть меня в морозильнике, некоторая часть — в котле, кое-что перепало вашему коту…
— Так, значит, вы читаете мысли? — спросил капитан. — Весьма любопытно. А что-нибудь еще? Я хотел сказать, что еще вы умеете? В подобном роде.
— Да так, то да се, по мелочам, — рассеянно ответил вуб. Он оглядывал кабинет капитана. — Хорошая у вас комната, капитан. И вы содержите ее очень опрятно. Уважаю опрятные жизненные формы. Среди марсианских птиц есть весьма опрятные. Они выбрасывают мусор из своих гнезд, подметают их…
— Весьма польщен, — кивнул капитан. В его полосе скользнула саркастическая нотка. — Но если вернуться к стоящей перед нами проблеме…
— Совершенно верно. Вы собираетесь меня съесть. Вкус, как мне говорили, превосходен. Мясо очень нежное, хоть и чуть жирновато. Однако каким образом, прибегая к таким варварским, в самом буквальном смысле этого слова, мерам, можете вы надеяться на установление сколь-нибудь серьезных, долговременных контактов вашего народа с моим? Съесть меня? Скорее уж вам следовало бы обсудить со мной жизненные проблемы, поговорить о философии, об искусстве…
Капитан встал.
— Философия. Возможно, вам интересно будет узнать, что мы не представляем себе, чем будем питаться уже в следующем месяце. Наши продукты испортились в самый, как всегда, неподходящий момент…
— Знаю, — кивнул вуб. — Однако, придерживаясь ваших демократических принципов, не будет ли более справедливым, если все мы будем тянуть соломинки или сделаем что-либо еще в этом роде? В конце концов, основная цель демократии как раз и состоит в защите прав меньшинств от таких вот нарушений. Так вот, если у каждого из нас будет один голос…
Капитан подошел к двери.
— Иди ты на хрен, — сказал он. И широко раскрыл дверь. И широко раскрыл рот. И так и замер с широко открытым ртом, с остекленевшими глазами, судорожно сжимая дверную ручку.
Некоторое время вуб смотрел на него. А затем пошлепал из комнаты, осторожно, по стенке, пробравшись мимо капитана. Погруженный в глубокие раздумья, он направился вниз, в кают-компанию.
В кают-компании царила тишина.
— Теперь вам понятно, — сказал вуб, — что у нас есть общие мифы. В вашем мозгу содержится много знакомых нам мифологических архетипов. Иштар, Одиссей…
Петерсон сидел, молча уставившись в пол. Теперь он слегка пошевелился.
— Продолжайте, — попросил он. — Продолжайте, пожалуйста.
— В вашем Одиссее я вижу персонажа, общего для мифологии большинства самоосознающих рас. Согласно моей интерпретации, Одиссей скитается, как индивидуум, осознающий себя таковым. Он — носитель идеи отстранения, отстранения от семьи, отстранения от страны. Процесс индивидуализации.
— Но Одиссей вернулся домой.
Петерсон повернулся к иллюминатору. На него пристально глядели звезды, бесчисленные, бесконечные звезды, горящие в пустоте Вселенной.
— В конце концов он вернулся домой.
К этому приходят все живые существа. Отстранение — это временное состояние, недолгое скитание души. У него есть начало, у него есть и конец. Путник возвращается к своей земле, к своему племени…
Дверь открылась. Прервавшись на полуслове, вуб повернул свою огромную голову.
На пороге появился капитан Франко, за ним толпилась чуть не вся команда корабля. Войдя в комнату, они нерешительно остановились.
— С тобой все в порядке? — озабоченно поинтересовался Француз.
— Со мной? — удивился Петерсон. — А что такое могло со мной случиться?
Франко опустил пистолет.
— Идите сюда, — сказал он Петерсону. — Вставайте и идите сюда.
Наступила тишина.
— Идите, — сказал вуб. — Это не имеет значения.
Петерсон встал.
— Зачем?
— Это приказ.
Петерсон подошел к двери. Француз схватил его за руку.
— Что тут происходит? — вырвался Петерсон. — Какая муха всех вас укусила?
Капитан Франко двинулся к лежащему в углу, у стенки, вубу. Вуб поднял на него глаза.
— Очень интересно, — сказал вуб, — что вы прямо-таки одержимы идеей съесть меня. С чего бы это?
— Вставай, — скомандовал Франко.
— Если вам так хочется.
Кряхтя от напряжения, вуб поднялся.
— Только имейте терпение, для меня это довольно трудно.
Теперь вуб стоял, тяжело дыша. Свесившийся изо рта язык придавал ему совершенно идиотский вид.
— Стреляйте в него, — сказал Француз.
— Ради бога! — воскликнул Петерсон. Джонс быстро повернул к нему серые от страха глаза.
— Ты его не видел — стоит там, рот открыт и весь закоченел, как статуя. Если бы мы не проходили мимо, так бы и стоял по сию пору.
— Кто? Капитан? — недоуменно оглянулся Петерсон. — Но сейчас он вроде в полном порядке.
Все смотрели на стоящего посреди комнаты вуба. Огромная грудь тяжело поднималась и опускалась.
— Отойдите, — сказал Франко. — Не мешайте. Люди сгрудились у двери.
— Ведь вам очень страшно, верно ведь? — спросил вуб. — А почему? Разве я что-нибудь вам сделал? Мне противна сама мысль причинять вред кому бы то ни было. Я только пытался защитить себя. Ведь нельзя же ожидать, что я прямо так, с восторгом брошусь навстречу смерти. Я разумное существо, как и вы сами. Мне было очень интересно посмотреть ваш корабль, узнать побольше о вас. Вот я и попросил туземца…
Рука, державшая пистолет, непроизвольно дрогнула.
— Ясненько, — сказал Франко. — Так я и думал.
Тяжело дыша открытым ртом, вуб лег на пол. Он вытянул вперед одну из передних лап и закрутил вокруг нее хвост.
— Здесь очень тепло, — сказал вуб. — Мы находимся, как я понимаю, неподалеку от двигателей. Атомная энергия. Вы проделываете с ее помощью много великолепных вещей — в техническом смысле. По всей видимости, ваши ученые не умеют решать моральные, этические…
Франко повернулся к своей команде. Широко раскрыв глаза, молча, люди тесно сгрудились за его спиной.
— Сейчас я это сделаю. Можете посмотреть.
— Постарайтесь попасть в мозг, — согласно кивнул Француз. — Мозг мы есть не будем. И только не в грудь, а то разлетятся ребра, и выковыривай потом осколки из мяса.
— Послушайте, — Петерсон нервно облизнул губы. — Разве он что-нибудь сделал? В чем он виноват, я вас спрашиваю. Да и вообще, он мой. Вы не имеете права его убивать. Он вам не принадлежит.
Франко поднял пистолет.
— Я уйду, — сказал Джонс. Его лицо побелело, казалось, еще чуть-чуть — и его вытошнит. — Не могу этого видеть.
— И я, — поддержал его Француз. Вслед за ними, что-то бормоча, на выход потянулись и остальные. Петерсон задержался у двери.
— Он рассказывал мне про мифы. Он не сделал никому ничего плохого.
Когда Петерсон удалился, Франко подошел к вубу. Вуб медленно поднял на него глаза. И сглотнул.
— Глупо до крайности, — сказал он. — Мне очень жаль, что вы хотите так поступить. Есть одна притча, поведанная вашим Спасителем…
Вуб замолчал, глядя в наведенный на него ствол.
— А можете вы посмотреть мне в глаза, когда будете это делать? — спросил вуб. — Можете?
Взгляд капитана опустился.
— Я могу посмотреть тебе в глаза, — сказал он через несколько долгих секунд. — Когда-то у нас на ферме были свиньи, грязные, тощие как скелет свиньи. Я смогу.
Глядя сверху вниз на вуба, в блестящие влажные глаза, он нажал на спуск.
Вкус был просто великолепен.
За столом царило мрачное настроение, кое-кто и вообще не притрагивался к еде. Только капитан Франко чувствовал себя, казалось, великолепно.
— Еще? — спросил он и оглядел собравшихся за столом. — Еще? А заодно, может быть, и вина?
— Мне не надо, — проворчал Француз. — Пойдука я в свою штурманскую.
— И мне не надо. — Джонс отодвинул стул и поднялся. — До скорого.
Капитан проводил их глазами. Вскоре один за другим начали подниматься и остальные члены команды.
— Как вы думаете, в чем тут дело? — спросил капитан сидевшего рядом Петерсона.
Петерсон глядел в свою тарелку на картофелины, на зеленый горошек, на солидный кусок нежного теплого мяса.
Он открыл рот. И не смог издать ни звука.
Капитан ободряюще положил руку на плечо соседа.
— Теперь это — просто неодушевленная органика, — сказал он. — Жизненная сущность ушла.
Он продолжал с аппетитом есть, подбирая соус корочкой хлеба.
— Лично я люблю поесть. Это — одно из величайших наслаждений, доступных живому существу. Есть, отдыхать, медитировать, обсуждать различные проблемы.
Петерсон тупо кивнул. Еще двое встали из-за стола и ушли. Капитан выпил глоток воды и вздохнул.
— Ну что ж, — сказал он, — сегодняшний обед доставил мне огромное удовольствие. Все, что мне рассказывали прежде, оказалось абсолютно верным — относительно вкуса вуба. Вкус просто великолепен. Однако в прошлом я не имел возможность его оценить.
Промокнув губы салфеткой, он откинулся на спинку стула. Петерсон все так же потерянно глядел на стол.
Некоторое время капитан внимательно наблюдал за ним. А затем подался вперед. — Бросьте, бросьте, — сказал Франко. — Выше голову! Побеседуем лучше о чем-нибудь интересном. — И улыбнулся. — Как я говорил, когда нас так неудачно прервали, роль Одиссея в мифах…
Дернувшись, словно от удара, Петерсон уставился на капитана.
— Так вот, — продолжил капитан. — Одиссей, как я его понимаю…
Мы вам всё припомним
Он проснулся — и он хотел Марс. Дети хотят Луну с неба — с них, правда, какой спрос — а он хотел Марс. Эти долины, думал он. Как чувствует себя человек, бродя по ним? Великолепно, чем дальше — тем великолепнее; теперь, проснувшись, он еще острее переживал свой сон, сон и страстное, непреодолимое желание. Он почти ощущал всеохватывающее присутствие иного мира — мира, который видели только тайные агенты да большие начальники. А мелкий чиновник вроде него? Куда там.