Якоби рассказывает о больном в Вюрцбургской больнице, утверждавшем, что в нем живет другое лицо, ведущее с ним разговоры; тогда ему поставили на живот мушку, разрезали образовавшийся пузырь и потом якобы вынули заранее припасенное чучело. Иллюзия, по словам Якоби, получилась полная, однако через несколько минут больной уже уверял, что на месте осталось другое подобное существо, с которым теперь нельзя будет ничего поделать.
Постоянные неудачи все более дискредитировали эту методику. Вообще обращение к логике, как выяснилось, давало ничтожные результаты: даже маленькие дети оказывались понятливей. И тогда стали особенно тщательно разрабатывать методику воздействия на чувства: пробовали вызывать испуг (между прочим, уже приведенным выше способом внезапного погружения в воду) или ужас от созерцания, например, фосфорических букв на стене, в качестве надписи сверхъестественного происхождения, или чувство смирения, путем пренебрежительного обращения с больным, как советовал даже Эскироль при бреде величия; последнее рекомендовал и Шнейдер («поставить больного на свое место»). В свое время Пинель подробно останавливался на искусстве подчинять себе больного; чувство полной зависимости и покорности он хотел обосновать в первую очередь на умственном и нравственном превосходстве врача. Но он одобрял в этом отношении некоторые внешние приемы; так, он рассказывает про Уиллиса, который вообще отличался добродушным выражением лица, что последний, видя больного впервые, мгновенно придавал своей физиономии совершенно другой характер: взгляд его становился пронзительным и строгим, как будто он видит человека насквозь. В таком актерстве Гайндорф (1782–1862), автор первого германского психиатрического учебника (1811), видел непременную составную часть психотерапевтической техники: «Мимика врача, — говорил он, — должна быть в его полном распоряжении, чтобы быстро и последовательно выражать по мере надобности серьезность и веселость, строгость и благодушие, презрение, пренебрежение, гадливость». Гейнрот, со свойственной ему высокопарностью стиля, учит врача-психиатра «выступать благодетелем и отцом, сочувствующим другом, заботливым воспитателем, но вместе с тем — судебным следователем и карающим судьей, а в конечном итоге — монархом и богом».
Соответственно этому, во многих германских учреждениях первой половины XIX века широко господствовала система наказаний и наград. Что может быть более действительным, чем розги? Сечь необходимо непременно в присутствии всех остальных больных, но спокойно, не входя в азарт и не вредя здоровью. В 1819 г. в заведении Марсберг был составлен список точно градуированных карательных мер. Рекомендовалось начинать с низших степеней и только в случае неудачи подниматься постепенно выше. У самого нуля этой шкалы стояло уменьшение пищевого пайка, которое постепенно доводилось до полной голодовки; далее шел карцер, сперва светлый, потом темный; еще ступенью выше — смирительная рубашка, смирительный стул, кровать и еще выше — связывание по рукам и ногам «горячечными ремнями». Иделер весьма рекомендует обычай одной лечебницы привязывать к столбу нечистоплотных больных. Гирш вывешивал в вестибюле Байретского заведения для помешанных доску, на которую заносились фамилия больного, поступок и наказание. Один из последних представителей психической школы, Лейпольд (1794–1874), рекомендовал приблизительно каждые полгода, во время какого-нибудь торжества, прочитывать в присутствии больных отчет о их поведении. Однако противоречие между врачебными обязанностями, с одной стороны, и системой наказания — с другой, не могло не оцениваться как вопиющее противоречие. И тогда возникло стремление, не отказываясь от насильственных мер, сделать вид, как будто врач тут совершенно ни при чем. Он должен иметь подручного человека, которому и надлежит взять на себя эту неприятную функцию. Наиболее целесообразно выделить специального служителя на эту роль всеобщего пугала, между тем как врачи и весь остальной персонал выступают в роли благодетелей и защитников. Такой «заплечных дел мастер», являясь необходимым сотрудником всякой благоустроенной лечебницы, должен обладать, разумеется, громовым голосом, геркулесовой силой и решительностью.
Следуя отчасти Якоби, но главным образом Нейману, русский психиатр Бутковский развивает эту мысль так:
«Врач не должен внушать больным страх, но ему нужен помощник, который занимался бы сим трудным поручением, действуя по воле врача и будучи в состоянии при необходимости сопротивляться буйным поступкам, вспыльчивости и наглости сумасшедших».
Протестующий голос Гайнера. Отзыв Дамерова о механической терапии
Были, однако, германские врачи уже в первой четверти XIX века, энергично восстававшие против грубого обращения и телесных наказаний. Таков был Христиан Гайнер (1775–1837). Получив назначение директором Вальдгейма, первой по величине саксонской лечебницы, в старом Августинском монастыре, он был командирован правительством во Францию, где познакомился с Пинелем и его кругом. Здесь, очевидно, выработалось его психиатрическое мировоззрение. Вернувшись на родину и вступив в должность, Гайнер осуществил многое из того, чему научила его школа в Сальпетриере. В 1817 г. он обнародовал свое «обращение к правительственным властям и лицам, стоящим во главе домов для умалишенных, с призывом к отмене некоторых тяжких злоупотреблений в обращении с душевнобольными». Это — небольшая брошюра в 50 страниц. В первую очередь Гайнер протестует против смирительного стула, причем он один из первых отмечает крайнюю деморализацию персонала повсюду, где узаконены и широко применяются меры насилия. Особенно велико было его негодование по поводу розог. Он удивлялся Рейлю, который оправдывал их применение. Гайнер писал: «Да будет проклят отныне каждый удар, который падет на бедного человека, принадлежащего к этой категории глубоко несчастных людей». Единственное средство, допускаемое им всецело, это камера Аутенрита. Камзол он разрешает только на несколько часов, но при непременном условии непрерывного наблюдения. Интересно, что этот гуманный человек все же признавал пользу некоторых приборов, например качелей Кокса, и даже сам придумал пустое внутри колесо, «такое, в котором бегают белки», для приучения больных к сосредоточению внимания.
«Однако, — говорил он, — чем меньше в доме для умалишенных таких аппаратов, тем, значит, больше в нем внутренней дисциплины и истинно врачебного духа. Если с самого начала взять должный курс: морально овладеть больным, правильно воспитать его, то не придется потом прибегать ни к какому насилию».
Германская психиатрия имеет право рассматривать Гайнера как одно из отраднейших явлений в эту реакционную эпоху, заставившую целый ряд выдающихся по уму и далеко не суровых людей облекать свои терапевтические искания в столь своеобразные формы. По этому поводу Дамеров в 1829 г. писал:
«Механические способы не лишены большого исторического интереса, так как, несомненно, нужно было проделать этот опыт чисто физического воздействия на явления помешательства. Но теперь даже сторонники как будто стали равнодушны к таким мерам. Разумеется, со временем все это будет заменено чем-то лучшим, и, быть может, по прошествии столетий наши аппараты будут демонстрироваться в музеях и вызывать удивление у будущих поколений».
Это случилось не через несколько столетий, как предполагал Дамеров, а гораздо раньше.
Спор психиков и соматиков
Идеология соматической школы. Нассе. ЯкобиДеятельность Фридрейха
Одновременно с психической школой, как ее диалектическая противоположность, зарождается, развивается и крепнет школа врачей-соматиков. В течение трех десятков лет продолжается горячая полемика, известная в истории психиатрии под названием «спора психиков и соматиков». Это было состязание мировоззрений и методов: спиритуализма и материализма, умозрения и наблюдения. Решался очень важный вопрос — будет ли психиатрия наукой медицинского цикла или же она останется в недрах философии? Разумеется, спор не мог решиться иначе, нежели это произошло в действительности, но правильное решение было ускорено благодаря энергичным трудам нескольких выдающихся работников, из числа которых должен быть назван в первую очередь Нассе. Не следует, однако, думать, что последний окончательно освободился от метафизической философии. В духе времени было верить, что мышление и воля — чисто душевные функции; однако Нассе уже ясно понимал, что полная сохранность душевной жизни возможна только при здоровом состоянии тела. На пропаганду этой идеи он направил всю свою энергию. Вероятно, роль, которую сыграл Нассе, в значительной степени была подготовлена его основной специальностью, наложившей свою печать на его медицинскую мысль: он был интернистом. Учение о болезнях внутренних органов, уже очистившись в ту пору от умозрений, потеряло свой преимущественно книжный характер. Открытие перкуссии заставляло не только думать, но и действовать. Сам Нассе уже умел выстукивать по Лаэннеку, пользовался термометром, делал лабораторные исследования и вскрытия. Рассказывают, что однажды, посетив одну мастерскую и узнав, что рабочие-точильщики не выдерживают этого труда более 12 лет, Нассе изобрел респиратор и опубликовал работу: «К вопросу об охране рабочего на фабриках». Эта черта в достаточной степени характеризует реально-жизненное направление всей его медицинской деятельности.
Фридрих Нассе (1778–1851) окончил медицинский факультет в Галле, где он был любимым учеником Ревми. Получив врачебный диплом в 1800 г., он занял кафедру общей медицины в Галле в 1815 г., вскоре после чего получил приглашение во вновь открытый Боннский университет. В этом городе и протекла вся остальная жизнь Нассе. Среди его учеников был Иоганнес Мюллер, великий физиолог, один из тех ученых, благодаря которым германская наука должна была раз навсегда покинуть всякие умозрительные построения и быстро двинуться по пути, обеспечившему ей мировое значение. В 1818 г. Нассе основывает Zeitschrift für psychische Ärzte, журнал, сделавшийся вскоре органом пропаганды идей соматической школы. В его программу входило не только изучение душевных болезней, но и всего того, что так или иначе связано с ними: физиологическая психология, психология животных, изучение аффектов и страстей, сновидений, патологической анатомии головного мозга и, наконец, статистики и законодательства о душевнобольных. Когда в 1825 г. в окрестностях Бонна, в Зальцбурге, была открыта в старом бенедиктинском аббатстве первая в Рейнской области психиатрическая больница и туда был назначен врачом Якоби, в лице последнего Нассе нашел энергичного соратника, настроенного еще более радикально, чем он сам.