вступила на более спокойный и ровный путь.
Мюллер говорит, что Гризингер стоит на поворотном пункте психиатрической науки и что целесообразно подразделить всю историю психиатрии на две части: до и после Гризингера. Эти слова, однако, могут быть отнесены в полной мере только к Германии, где развитие психиатрии в течение долгого периода было задержано влияниями умозрительной философии, нашедшей для себя благоприятную почву в экономической отсталости и политическом бесправии страны. Во Франции, где условия были иные, наука о душевных болезнях уже давно стояла на естественнонаучном пути. У французов был Эскироль. Германский Эскироль появился на тридцать лет позже. Это — Гризингер. После него немецкая психиатрия, распростившись с метафизикой, стала постепенно подниматься на те высоты, которые со временем позволили ей занять руководящую роль в мировой науке.
Русская психиатрия доземского периода
Завершение монастырского периода. Указ 1762 г. о постройке «доллгаузов». Проект Мюлера и доклад Шледера. Приказы общественного призрения и «желтые дома». Новгород, Москва, Петербург, провинция
Реформы Петра Великого почти не коснулись положения душевнобольных. Русская психиатрия начала XVIII столетия переживала еще глубокое средневековье. Различие состояло разве лишь в том, что в России меланхолики, шизофреники и параноики могли безнаказанно приписывать себе сношение с дьяволом, почти не рискуя быть сожженными на костре. Понятие о психическом расстройстве как о болезни, без сомнения, прочно установилось, если в некоторых криминальных случаях даже поднимался вопрос о вменяемости преступника. Так было, например, в одном «политическом деле», где нашли необходимым поместить больного на испытание и поручить день за днем вести запись всем его речам и поступкам. Это обширное дело об истопнике Евтюшке Никонове, который был арестован за то, что «пришел к солдатам на караул, говорил, будто-де великий государь проклят, потому что он в Московском государстве завел немецкие чулки и башмаки». Допросить Евтюшку было невозможно, он «в Приводной палате кричал и бился и говорил сумасбродные слова и плевал на образ Богородицын, и на цепи лежал на сундуке и его держали караульные солдаты три человека и с сундука сбросило его на землю, и лежал на земле, храпел многое время, и храпев уснул». На последовавших дознаниях оказалось, что с ним «учинилось сумасбродство и падучая болезнь».
Вследствие этого, 1701 года, апреля в 28-й день, состоялся царский указ: «Того истопника Евтюшку Никонова послать в Новоспасский монастырь Нового под начал, с сего числа впредь на месяц и велеть его, Ефтифейка, в том монастыре держать за караулом опасно, и того же за ним смотреть и беречь накрепко; в том месяце над ним, Ефтифейкою, какая болезнь и сумасбродство явится ль; и в том сумасбродстве какие нелепые слова будет говорить, то все велеть по числам записывать». Через некоторое время получился ответ из монастыря, «что над ним, Ефтифеем, никакие болезни и сумасбродства и никаких нелепых слов не явилось, и в целом он своем уме и разуме». Тогда последовала царская резолюция: «Евтюшке Никонову за его воровство и непристойные слова учинить наказание, бить кнутом и, запятнав, сослать в ссылку в Сибирь на вечное житье с женой и детьми».
В 1723 г. Петр Великий воспретил посылать «сумасбродных» в монастыри и возложил на Главный магистрат обязанность устройства госпиталей; однако за неимением таковых в последующие десятилетия после Петра душевнобольные направлялись по-прежнему в монастыри. Этот обычай был даже официально санкционирован и в 1727 г. Синоду было вменено в обязанность не чинить никаких препятствий к приему душевнобольных в монастыри и не ссылаться на указ Петра.
Исторический период русской психиатрии начинается с 1762 г. На предложение Сената отдать в монастырь душевнобольных князей Козловских Петр III положил следующую резолюцию: «Безумных не в монастыри определять, но построить на то нарочитый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены доллгаузы, — а в прочем быть по сему».
Эти несколько строк явились выражением назревшей потребности. Однако от резолюции до дела было еще далеко. Никто в России не знал, что представляют собой заграничные «доллгаузы», так что Сенату пришлось запросить по этому поводу Академию наук, но и там в Ученой коллегии не нашлось академика, знакомого с этим делом. Историограф Мюллер ответил на запрос Сената, но только вовсе не дал описания европейских доллгаузов, а представил свой собственный проект, который оказался далеко не плохим. Таким образом, Ф. Мюллеру принадлежит звание «если не первого русского психиатра, то во всяком случае первого пионера на поприще организации попечения о душевнобольных».
Мюллер начинает с того, что в настоящее время является основным психиатрическим догматом, — с утверждения, что больных необходимо разделять по отдельным категориям. Он пишет:
«Безумным есть различие по степени безумия: эпилептики, лунатики, меланхолики, бешеные. Еще каждые из сих по степеням болезни бывают разные, а все они суть отягощением общества, есть ли не будут содержимы в особливых домах, где бы о их прокормлении и пользовании старания возымели».
Такой «особливый дом» Мюллер представляет себе в виде каменного строения о двух или трех этажах: в нижнем этаже помещаются бешеные, во втором — меланхолики и лунатики, в третьем — эпилептики. Камеры бешеных должны быть с окнами, которых нельзя было бы достать, и с решетками; никакой мебели, ложе на полу; «некоторых приковывают к стене цепью». Для вразумления больных Мюллер рекомендует меры, которые еще спустя шестьдесят лет были в ходу повсеместно в Европе: «Надсмотрщик наказывает их (больных) не инако, как малых ребят, причем иногда одного наказания лозы достаточно».
Интересно, что в противоположность не только монастырской медицине, с ее отчитываниями и окроплениями, но и вразрез с сохранившимися значительно позже в Германии и в Англии «увещаниями» со стороны духовенства, Мюллер требует, чтобы «доктор употреблял всякие средства к их излечению, а прежде, нежели придут в разум, священникам у них дела нет».
Далее интересно отметить, что уже в то время, т. е. в шестидесятых годах XVIII века, Мюллер имеет в виду организацию работ больных, видя в этом, между прочим, один из источников средств для содержания доллгауза. Штат такого учреждения состоит из доктора, лекаря, двух подлекарей и цирюльника, причем «подлекарь и цирюльник должны жить в доме, а доктор и лекарь в близости, дабы и кроме определенных часов их присутствия, во время нужды всегда и вскорости сысканы быть могли».
В 1765 г., в царствование Екатерины II, постановлено было учредить два доллгауза — один в Новгороде, в Зеленецком монастыре, другой в Москве, в Андреевском; и тогда академику Шлецеру, находившемуся в то время за границей, дано было поручение осмотреть доллгаузы и представить их описание. Рукописный отчет Шлецера сохранился в протоколах Академии наук и представляет некоторый интерес не только для истории русской психиатрии, но и для характеристики быта германских учреждений того времени. Вот некоторые отрывки из отчета Шлецера:
«19 августа 1765 г., по прибытии своем в Линебург, я отправился вместе со студентом Иноходцевым в Доллгауз, который находится в версте от города и называется „Широкий луг“. Из латинской надписи этого дома я узнал, что он основан в 1566 г. согласно приказу и декрету Магистрата и назначен для лечения чумных больных. В 1610 г. переустроен и усовершенствован и, наконец, в 1722 г. переделан в последний раз. Местоположение этого дома весьма хорошо и вполне соответствует своему назначению. Широкий луг, местами обросший кустарником, окружает этот дом и служит местом для прогулки умным и неумным людям. Вокруг дома находится ров, который прежде служил к изолированию дома, когда еще он был больницей зачумленных. В настоящее время в этом доме находится только одиннадцать помешанных, и все они безумные. Между ними не видно ни одного бешеного, которого следовало бы посадить на цепь. Впрочем, мне показывали особую комнату, более похожую на яму, где недавно заключен был один несчастный. В одной стене пробито было отверстие в другую комнату для того, чтобы можно было притягивать бешеного к стене и привязывать его так, чтоб он не мог ничего сделать служителю, когда последний убирает комнату. Эти одиннадцать помешанных мужчин и женщин содержатся на счет легата, но содержатся довольно бедно. По воскресеньям и праздникам они получают ветчину и несколько раз в неделю сыр, постоянная же их пища состоит из гороха и других овощей. Никто не заботится о том, чтобы возвратить им умственные способности, и только в случае физического заболевания призывают специально назначенного хирурга. Помешанные пользуются возможной свободой, они прогуливаются по лугу. К работам их не принуждают, однако некоторые прядут шерсть, которую и продают в собственную пользу, другие работают в огороде, но без принудительных к тому мер. Один смотритель и одна кухарка заведуют всем домом.
Начало подобных учреждений в Германии было положено правительством. Все лица, находящиеся в таких учреждениях, служат par honneur et par charité (ради чести и из сострадания). Главная дирекция поочередно поручается одному из членов Магистрата, и никто не может от того отказаться. Магистраты в городах имеют главный надзор над этими заведениями и назначают для этого одного из своих членов. Это следовало бы сделать и в России, но большое различие между германским и русским Магистратами могут представить к тому некоторые затруднения… Все богоугодные заведения, число которых в Европе так значительно и между которыми дома для помешанных суть весьма сложные учреждения, получили только после долгих опытов настоящее свое совершенство… Богатая нация, подобная русской, не имеющая недостатков благотворительности, скоро опередит все другие; желательно, чтобы прежде узнали об устройстве подобных заведений в других краях, не только посредством запросов, на которые могут последовать неполные ответы, но посредством отправления за границу опытных людей».