Я снова полезла к маме тискаться. Вот люблю обнимашки, хоть хлебом не корми!
— Ой, мам, перестань! Нужны они мне все — изменщики! Я вас люблю!
— Так не все же, Фаня, изменщики-то! — мама даже возмутилась за сильный пол. Ну, еще бы не возмутиться при нашем-то папе однолюбе. — Есть и нормальные парни. Вон, Оксана Сусликова, твоя одноклассница, с Женей Прохоровым третий год встречаются и вроде дело даже к свадьбе движется. Да, не красавец с лица, но душой… Ты бы, может, обратила внимание на нормальных-то ребят. Ты же у нас девочка симпатичная.
Это мама меня жалеет. Все переживает, что я в душе по бывшему сохну, но ей не признаюсь. Подозревает незажившую рану. Мол, гордо страдаю, потому третий год и не встречаюсь ни с кем. Да нужен он мне! По нему тут пол района сохнет, вырастили родители «лебедя». Нет уж, не тот у меня характер — в любви страдать. Да, было больно, очень больно, но вырвала с корнем и забыла. На грабли пусть другие наступают, а я свое в лоб уже получила. На всю жизнь урок запомнила.
А что касается Женьки с Оксанкой… Как по мне, так Сусликова та еще капризная мымра. Я б на месте Прохорова ее уже в каком-нибудь цветнике бурьяном закидала. Капризная и ревнивая до жути. А вот Женька действительно хороший парень, правда, скромняга и молчун.
— Мам, ты сейчас говоришь, как наша баба Фиса.
— Да? А что баба Фиса говорит?
— Говорит, что нечего молодой девчонке жить со старухой Матильдой. Что мне с молодежью гулять надо, на танцульки ходить, а не с бабками на кухне семки плевать. Что скисну как простокваша во цвете лет и через год буду носки на спицах вязать, как она.
— Это наша бабушка такое говорит?!
— Наша!
Я засмеялась и мама тоже. Значит, вопрос с общежитием можно считать решенным. Хорошо. Приеду, первым делом еще раз наведаюсь к коменданту, напомню о себе, а то девчонки из агентства что-то молчат.
— Фаня! Фаня приехала! Фаня!
Мелюзга, младшие сестренки ураганом промчались по квартире, вскарабкались на колени и повисли на плечах. Заглянули бесхитростно в глаза, тиская шею.
— А что ты нам привезла?
— Да, что ты нам привезла?
— Что?
— Что?
Вот так всегда, как все двойняшки в два голоса.
— Девочки! — осадила сестренок мама. — Как не стыдно! — сказала с упреком. — Анфиса домой приехала, к своей семье, это мы должны ее встречать и угощать!
Но, конечно, я кое-что привезла девчонкам. Два киндера и брату — апельсин. Чем богаты, как говорится.
— Фаня! Фаня!
— Да я это, девочки. Я! Только не вопите так громко, — попросила, — у нас же стены тонкие! Соседи услышат.
Но разве малышню утихомиришь? Слопали киндеры и давай жаловаться:
— Фаня, а нас Робик обижает.
— Да, обижает.
— Не играет с нами.
— Совсем не играет.
— И папе помогать не хочет!
— Не-а, — и мордашки такие обиженные, как у двух мопсиков.
Не удержалась, погладила обеих по волосам. Смешные зеленоглазки, всклокоченные, в пижамах. Совсем как я когда-то. Хотя из пижамы-то я до сих пор не выросла.
Посмотрела на маму.
— Мам, Кубик-Рубик там что, совсем зазнался, что ли? Чего это не помогает, не поняла?
Мама только рукой махнула.
— Ох, Фаня, эти мальчишки… У Роберта сейчас возраст сложный. Его от компьютера краном не оттащить. Какой там помогать! Уроки из-под палки. С девочками гулять не заставишь. За хлебом и то послать проблема. Одни игры на уме!
— Что? Да какой там возраст! Так, — встала из-за стола, — я пошла! Что еще за новости!
— Куда? — вскинулась мама.
— Куда?
— Куда? — запищали девчонки.
— В детскую, — свела брови, как Карабас-Барабас и щелкнула сестренок по носикам. — Поздороваюсь с братом!
В спальню крались, как настоящие партизаны — на цыпочках, друг за дружкой по стеночке. Только остановились у дверей, девчонки тут же запрыскали смехом. (И почему все люди так любят делать гадости? Даже маленькие?) Пришлось повернуться и погрозить смешарикам пальцем.
— Тихо мне, жужжалки! Если сорвете операцию по воспитанию Робика — останетесь без няньки! — девчонки послушно закрыли рты ладошками.
А Кубик-Рубик подрос. Я не видела младшего брата три недели, но все равно соскучилась. В детстве я так любила играть с ним. Куда только не водила — и в садик, и в школу. Любуясь братом, осторожно убрала со лба отросшую челку, погладила затылок. Вот умеют же мужчины спать — беспробудно. Пусть и такие безусые. Точно ведь за мой компьютер уселся, как только родители уснули, и просидел до утра. А теперь отсыпается.
— Кошка, — тихонько позвала Николашку. — Давай сюда барби. Всех, что найдешь. Только тихо! Мышка, — обернулась к попискивающей от предвкушения гадости Мишель. — Тащи своего медведя, который с соской и во-он тот розовый бант. Будем нашему Робику фотосессию делать!
— Фань, а если он рассердится? — спросила Николь, но ей тут же ответила сестра. Таким же заговорщицким шепотом.
— А если рассердится, мы папу позовем! И папа нас защитит!
Господи, и чему я только детей учу? А ведь старшая сестра должна быть младшим во всем примером.
Ай! Сколько того детства! Зато будет что вспомнить!
Малышня отреагировала молниеносно. Запыхтела, завозилась, отыскивая игрушки. Глядя на их старания, я подняла вверх большой палец.
Кубик-Рубик крепко спал, расплющив щеку о подушку и рыбкой открыв пухлый рот. Осторожно, работая как настоящий щипач-карманник, я вставила в рот брата соску, прицепила на волосы бант, подняла руку и всунула подмышку плюшевого медведя. Приподняв одеяло, уложила в ряд барби. Композиция получилась — просто зашибись, и у меня слезы текли от еле сдерживаемого смеха, когда отщелкивала брата на фотоаппарат телефона.
Как всегда гениального комбинатора подвела команда. Эх, профаны! Но я и сама больше не могла молчать, и когда Робик открыл сонные глаза, мы с малышней хохотали как сумасшедшие. Какие там тонкие стены и соседи? Кажется, нас слышали все!
— Если… если… если не будешь помогать родителям, Кубик-Рубик, и гулять с девчонками, я вот это — покажу всем! В …в…в… аххаха… контакте!
И бац брату картинку-сюрприз под нос. Девчонки только соли подсыпали:
— Хахаха!
— Ма-ма! — ух и кабанчик! Спрыгнул с постели — пол вздрогнул. Протопал рюмсающим топтыгиным к маме на кухню, забыв снять бант. — Мама, Фанька дура!
Глава 7
— Мама! — ух и кабанчик! Спрыгнул с постели — пол вздрогнул. Протопал рюмсающим топтыгиным к маме на кухню, забыв снять бант. — Мама, Фанька дура!
— Ну, все, — ударили с девчонками по рукам, — теперь можно уезжать со спокойным сердцем. Такой компромат — закачаешься! Будет родителям помогать как миленький! И вам сопли утирать!
— Мы большое!
— Да, мы большие!
— Да кто бы сомневался!
Через полчаса мы с Робиком помирились, и я уже тискала брата за пухлые бока. А мелюзга так и вопила до вечера, вцепившись в меня жадными паучками — Фаня то, Фаня это. А я рисовать хочу, а я — смотреть мультики. Только папа и смог всех успокоить и уложить по спальным местам.
А потом мы с родителями пили чай на кухне, разговаривали, и я делала вид, что не замечаю бесконечных входящих звонков от неизвестного абонента, терзающих мой онемевший телефон. Разозлившись, и вовсе отключила средство связи и пошла спать. Но бывший не был бы бывшим, если бы не догадался по визгу и смеху смешариков, что я дома, и не знал, как меня достать.
Только пришла в детскую и улеглась на своем диванчике — стал настукивать монеткой в стену, так, как мы перестукивались, когда были детьми. Да и позже, когда детьми уже не были.
Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук. Тук.
Тоже мне радист, блин! А главное ведь знает, что я помню все наши стуки и понимаю, о чем он «говорит».
Тук. Тук. Тук-тук-тук.
Черт! Да что ж ты не уймешься-то!
Прокравшись из спальни в прихожую, накинула куртку и вышла на лестничную площадку. Сказала хмуро, убедившись, что дверь за спиной заперта.
— Чего тебе?
— Привет.
Я промолчала. Здороваться с бывшим у меня давно пропало всякое желание.
Ничего, проглотил. Влез плечом между мной и дверью, оттеснил к стене. Ну-ну. Знаем, проходили.
— Анфиса…
— Достал! — не удержалась. Если бы могла, так и топнула бы ногой. — Еще раз спрашиваю: что надо? Зачем стучишь?
Не понравилось. Напыжил плечи, сунул руки в карманы джинсов, перекатился с хмурым видом с носков на пятки и обратно. Заиграл бицепсами.
Хорош, не спорю. Красавчик, и за фигурой следит. Только вот не ёкает внутри ничего. Умерло.
— Почему со мной не поехала? Я ждал.
— Не захотела, — ответила честно. — Да и с чего вдруг? Я что, должна?
— А почему бы и нет? Мы же соседи, знаем друг друга сто лет. Да хоть по старой памяти…
— Вот именно, что сто лет. Только, помнится, это факт не помешал тебе отказаться от меня. Так что сейчас, спрашиваю, понадобилось?
— Анфиса, перестань, — улыбнулся кротко и обаятельно — прелесть, а не парень. — Сама ведь все понимаешь. У мужчины должно быть в жизни время, когда он предоставлен сам себе. С этим просто нужно смириться и все. Это — не навсегда!
Ну и хитрец. Да уж, догадаться не сложно. Еще бы к самосознанию и стыду воззвал. И простил бы снисходительно дуреху бестолковую.
— Не-а, не понимаю. Не хочу понимать, с подобной жизненной фигней не ко мне. Но знаешь, я без претензий. Как подумаю, что могла уехать в другой город, другой университет и никогда не узнать, какой ты, продолжать безоглядно верить — так в дрожь бросает. А сейчас мы чужие люди и точка!
— Фаня… — вот же гад, еще и руки тянет! Пришлось отступить.
— Отстань, а? По-хорошему прошу! Ну, сколько можно? У тебя своя жизнь, у меня своя. Забыто все.
— А если я скажу, что нет? Что я по-прежнему верю в наше будущее?
— Если ты так скажешь, то я отвечу, что поздно, и даже смеяться не буду. Потому что уже не смешно.
— Фаня, я виноват, — шаг вперед, и еще шаг. — Остался год, а я понимаю, что надоело. Пресытился. Скучаю. Все равно таких, как ты, нет, и дальше — только хуже. — И рукой по волосам провел, ласково так. Еле сдержалась, чтобы не ударить.