Он взвесил в руке оружие и вернул его обратно.
– Я очень признателен вам. Но у меня принцип: я не причиняю зла людям, которые не сделали мне дурного.
Девочка рассердилась, хотя только что сама не смогла напасть на дядю Мякиша.
– Не говорите глупостей! Он стоит на пути к вашей свободе!
Лорд Руперт рассудительно заметил:
– Если начнешь истреблять всех, кто стоит на твоем пути, в конце концов останешься на свете один.
– Тогда поступите иначе. Пообещайте Дезэссару, что не попытаетесь сбежать. Все равно среди моря некуда. А потом снова возьмите слово обратно. Это по крайней мере избавит вас от кандалов на время плавания.
Но невозможный человек отверг и это предложение:
– Такой шаг вступил бы в противоречие с другим моим принципом. Я не даю честное слово, когда твердо знаю, что возьму его обратно. В прошлый раз я думал, что больше не смогу двигаться, только поэтому и пообещал.
У Летиции сжались кулаки, а на глазах выступили злые слезы.
– Человек, у которого слишком много принципов, на этом свете не выживет!
– Напротив, – улыбнулся он. – Твердые правила очень упрощают жизнь. Не приходится ломать голову, как следует поступить в трудной ситуации.
– Ну и сидите тут в цепях, несчастный идиот!
Топнув ногой, она вышла вон. На прощанье я сочувственно покивал Грею, который задумчиво смотрел вслед девочке.
Когда Мякиш запирал, засов никак не желал задвигаться. Часовой сопел и кряхтел, согнувшись в три погибели и повернувшись к нам спиной. Я видел, как рука Летиции скользнула под плащ, и зажмурился.
Но ничего не произошло.
Мы поднялись наверх, где шумел ветер и в темноте над головой хлопали паруса.
Летиция всхлипывала.
– Я не настоящая женщина, – говорила она, придерживая меня рукой. – Настоящая женщина ради любимого совершит что угодно и не сочтет это за грех. А я предательница. Сначала я предала отца. Теперь любимого. Ах, Клара, я слабая и скверная!
Я протестующе заверещал: «Ты не скверная, просто у тебя благородное сердце! И перестань называть лорда Руперта „любимым“, это нас до добра не доведет». Но она, конечно, ничего не поняла.
Палубу качнуло, девочку отшвырнуло к борту. Она устояла на ногах лишь потому, что схватилась за вант. Фок-мачта натужно заскрипела под напором ветра.
– Чтоб ты за борт вывалился, ублюдок! Чтоб тебя там акулы сожрали! – донесся откуда-то сиплый голос.
Это проснулась в своей деревянной клетке бешеная Марта. Три ее товарки лежали, прижавшись друг к дружке. А бунтарка сидела на палубе и грозила нам кулаком.
Летиция приблизилась к загону.
– Вам что-нибудь нужно? – спросила она участливо. – Еды, или воды, или укрыться от холода?
– Мне нужно, чтоб с норд-оста налетел хороший шквал и швырнул эту поганую лохань на рифы Адского Мыса! – Глаза Марты блеснули свирепым фосфоресцирующим блеском. – Там такие острые скалы! Никто не спасется!
Моя девочка удивилась.
– Вы говорите так, будто знаете морское дело.
Что-то в лице Марты изменилось. По-моему, она узнала того, кто давеча заступился за женщин.
– Папаша у меня был рыбак. Я с ним всегда в море ходила…
Впервые фурия произнесла нечто внятное, к тому же безо всякой брани.
– А что случилось потом?
– Старый дурак потом и оставил нас одних. Чтоб не продавать дом, мамаша продала меня. Я ей говорю: «Сдохну, а шлюхой не буду. Последнее дело – кобелиться за деньги». А она говорит: «Ну и сдохни. Твое дело. Мне малышей поднимать». Сука!
Летиция встала возле самой решетки, просунула руку, отвела с лица Марты спутанные волосы.
– Сколько тебе лет?
– Скоро семнадцать.
Я не поверил ушам. Выходит, она совсем девочка, а выглядит, будто заезженная портовая кляча.
– Значит, ты умеешь ходить под парусом? – спросила моя питомица, оглядываясь на квартердек. Но его в темноте было совсем не видно.
Трудней всего было спустить в баркас черных девушек. Они не привыкли к морю, к качке и замирали от ужаса, когда с верхушек волн срывалась белая пена. Но еще больше они боялись своей неистовой товарки. Шипя на них, раздавая затрещины, ругаясь страшными словами, Марта заставила-таки бедняжек перебраться в лодку. Для этого пришлось каждую обвязать веревкой.
– Ничего, потом спасибо скажут, – хрипло сказала рыбацкая дочь, когда непростая операция завершилась.
Хоть все это происходило вблизи от квартердека, на котором стояли вахтенный и рулевой, темнота и шум ветра обеспечили надежное прикрытие.
Вот у борта осталась одна Марта. Она взялась за веревку, но замешкалась.
– Это… Как это… – Странно было видеть ее смущенной. – Ты вот что, парень… Тебя хоть как звать-то?
– Люсьен, – ответила моя девочка, посматривая в сторону мостика, где Друа как раз крикнул: «Полрумба влево!»
– Ага… – Марта почесала затылок. – Хочешь по-быстрому? Я вот так встану, а ты давай… Эти подождут… Я от чистого сердца, правда…
Оно и видно было, что от чистого. Рыбачка предлагала единственное, чем владела и что так неистово обороняла, не жалея жизни.
– Спасибо. Но у меня есть… невеста.
В голосе Летиции я ощутил тень улыбки. А ничего смешного тут, на мой взгляд, не было. Со мной такое случалось неоднократно: предлагаешь кому-то самое дорогое, а человеку это совсем не нужно – отмахивается, да еще сдерживая смех…
– Ну и черт с тобой!
Марта отпихнула Летицию, перелезла через борт и скрылась во мраке. Минуту спустя моя питомица обрезала натянутый канат и перекрестила висящую в воздухе водяную пыль.
Я слышал, как девочка прошептала:
– Хоть этим свободу… Храни их Боже.
Сам я сидел возле кормового фонаря и провожал взглядом черный контур баркаса. Вот на нем шевельнулось и раскрылось что-то белое – это поднялся парус. Лодка косо пошла поперек ветра.
– А-а-а, вот вы где, дружище! Заглянул в каюту – там один капеллан. Очень хорошо, наконец-то поговорим без помех!
К нам направлялся Гарри Логан. Бриз трепал ворот его кожаного кафтана.
– А? – крикнул сверху Друа. – Ты мне?
– Нет, приятель. Эпину!
Чтобы ирландец не заметил удаляющуюся лодку, Летиция сама пошла ему навстречу. Они сели под квартердеком, куда не долетали брызги и где не так шумел ветер. Я, разумеется, был тут как тут.
Гарри сразу перешел к делу:
– Капитан рассказал вам про сокровища. Про золото и серебро, которого в тайнике чертова уйма. Мы спрятали в тайнике двадцать сундуков, каждый весом от десяти до двенадцати стоунов. Но Дезэссар не знает самого интересного. – Он наклонился к самому уху Летиции. – Главнейшая часть приза не золото и не серебро. Она хранится в сафьяновом ларе. Пратт лично отобрал и уложил туда самые лучшие ожерелья, кольца, подвески и прочие изделия из драгоценных камней. Хоть по весу это, может быть, всего одна пятидесятая часть клада, но по стоимости – треть, а то и половина. Этот сундучок я французской короне не отдам. Он достанется нам с вами. Мы поделим содержимое пополам. Потому что я испытываю к вам искреннюю симпатию. Что скажете?
Подумав, девочка задала резонный вопрос:
– Зачем вам с кем-то делиться? Из одной лишь симпатии?
Логан рассмеялся:
– Нет, конечно. Штука в том, что в одиночку ларь оттуда не вытащишь. Нужен напарник. Вот я и выбрал вас.
– А почему именно меня? С мичманом и королевским писцом у вас дружба теснее, чем со мной.
– Хотите начистоту? – Гарри положил собеседнику руку на плечо. – Я хорошо разбираюсь в людях. Иначе давно бы уж получил удар в спину. Тысячу раз. Так вот, вы не из тех, кто способен воткнуть приятелю под лопатку нож, даже ради большого куша. Девять людей из десяти это сделали бы, но не вы. Это во-первых. Во-вторых, вы головастый парень, Эпин, схватываете все на лету. А там есть одна загвоздка. Джереми Пратт никого из нас не пустил внутрь пещеры. Он был силен, как бык, и перетаскал сундуки в одиночку. А пещера там ого-го какая, есть где спрятать сокровище. Я потом украдкой наведался туда. И не нашел тайника. Может, вы сообразите, я очень на вас надеюсь… Есть и третья причина. – Здесь он заговорил так тихо, что мне пришлось пролезть меж ними и задрать голову. – Понадобятся ваши медицинские, точнее сказать, аптекарские познания. Вообще-то нас в деле четверо: мы с вами и Клещ с Пронырой. Я не зря приваживал этих паршивцев, они тоже пригодятся.
– Зачем? Там мало двоих?
– Мало. Вы и я, мы вытащим ларь наружу, но потом придется нести его на себе. Нужны «вьючные ослы» – у меня ведь рука порезана. Ни мичману, ни писцу я не доверяю. Я разработал кое-какие меры предосторожности – для этого необходимо, чтобы «ослов» было именно двое. Не беспокойтесь, у меня все продумано.
– Выходит, драгоценности будут поделены на четыре части?
– Ни в коем случае! – зашипел штурман. – Я же говорю, мне нужны ваши медицинские познания. Первый «осел» протащит сундук половину пути, а потом мы предложим ему подкрепиться ромом, в который вы кое-что подсыпете. Ясно? Потом точно так же поступим со вторым. Делить клад на четыре части не придется.
Летиция кивнула:
– Понятно. Раз яд изготовлю я, вина за два убийства тоже ляжет на меня. Это не отяготит ваших взаиморасчетов с Всевышним.
Ирландец смущенно молвил:
– Я же говорю, вы парень головастый. У меня и так, сами знаете, на сей момент отрицательное сальдо.
– Знаю.
– Ну что? По рукам?
И Гарри протянул свою маленькую, цепкую ладонь.
Я был уверен, что моя питомица с возмущением ее оттолкнет. Но Летиция меня удивила – она скрепила зловещий сговор рукопожатием.
– По рукам. Выкладывайте подробности.
На баке пробили восемь склянок. Четыре часа пополуночи.
– Мне заступать на вахту. – Гарри поднялся. – Сделаем так. Через четверть часа поднимитесь на квартердек. Скажите, что я обещал научить вас управляться с штурвалом. Ваша любознательность известна, рулевой не удивится. Я скажу ему, что он может отправляться в койку. Море тут чистое, скалы и мели остались позади. Вы встанете на место рулевого, и никто не помешает нам продолжить разговор…