При этих словах на лицах всех участников совещания появилось мечтательное выражение.
– О'кей, нет вопросов. – Фил энергично потер руки. – Я все подготовил. Завтра на пристани нас встретит Фреддо и сразу, не теряя времени, доставит на Сент-Морис.
– Фреддо? – переспросил Ника. – Это имя или фамилия?
– Понятия не имею. Я всегда звал его просто «Фреддо». Минни его знает. Это хозяин рыболовной базы на Сент-Морисе. Единственный житель острова – если не считать сына. Парнишка подрос и теперь помогает папаше. Раньше-то Фреддо управлялся на острове в одиночку. Он не все время там торчит. В сезон дождей туристы ловить рыбу не приезжают, поэтому Фреддо живет полгода в Форт-де-Франсе, а полгода на Сент-Морисе. Такой у них семейный бизнес. Я знаю старого пройдоху сто лет – еще с тех пор, как приехал на Сент-Морис искать клад в самый первый раз.
– Стало быть, этот человек в курсе дела?
– Что я, с ума спятил? – Делони даже обиделся. – Он считает, что я археолог. Там, на острове, в шестнадцатом и семнадцатом веке были испанские рудники. Вот их-то я и исследую. Может, вначале Фреддо что-нибудь и подозревал. Он не простачок. Но столько лет прошло. Он же видел, что никакого навара от моих поездок нету. Миньона в свое время я представил как своего коллегу из Франции. Минни похож на сухаря-профессора, правда? – Джерсиец подмигнул нотариусу, но тот не улыбнулся. – Про мисс Борсхед я написал, что она светило исторической науки из Оксфорда. Вы, Ник, насколько я понял, что-то вроде историка?
Исчерпывающе точное определение, подумал Фандорин: «что-то вроде историка» – и печально кивнул.
– Значит, проблем не возникнет. Я послал Фреддо список оборудования, которое нужно подкупить. Кое-что осталось с нашей прошлой экспедиции, но благодаря финансовому участию мисс Борсхед появилась возможность заказать самую современную аппаратуру. Фреддо подтвердил имейлом, что все прибыло: детекторы, буры, подъемные и осветительные устройства. Можем долбить, рыть, подниматься, спускаться, вести взрывные работы. Техническая оснащенность на уровне.
– А то, что я просила? – строго спросила Синтия.
– Получено. Самоходная инвалидная коляска с «плавающими» колесами.
Ника поразился:
– Там что, придется плавать? В инвалидной коляске?
– Нет. Плавать не придется. Разве что пересечь несколько мелких ручьев. Но почва каменистая, неровная. «Плавающие» колеса, их шесть штук, способны менять угол поворота и высоту подъема. Тот же принцип, что у марсохода «Патфайндер». Аппарат способен наклоняться на 45º, спокойно преодолевает препятствия высотой до 20 см. Проедет и по каньону, и по пещере. При необходимости может даже использоваться как подъемник. Обошлось это чудо в девять тысяч фунтов.
У Николаса брови поползли вверх, и тетя сердито заметила:
– Это мои деньги! На что хочу, на то и трачу! Я должна собственными глазами видеть, как ты найдешь сокровище!
– Я? – обреченно спросил племянник. – Уже не мы, а персонально я?
– Именно вы, старина, – уверил его Фил.
– Согласно духу и букве нашего договора, – присовокупил Миньон. – Во избежание штрафных санкций.
– Ах, Ники, я сгораю от нетерпения! – Тетя схватила магистра за руку. – Подумать только, это случится уже завтра!
Но Делони ее поправил:
– Послезавтра. Завтра мы попадем на Сент-Морис только во второй половине дня. Пока подготовимся, пока наладим инструменты и аппаратуру, уже стемнеет. Переночуем в гостевом бунгало. Сразу предупреждаю, это не отель «Ритц». Ну а наутро, с восходом солнца, отправимся за нашими миллионами.
На Мартинике
Города с фыркающим именем Форт-де-Франс магистр, собственно, так и не увидел. Разве что издали, когда «Сокол» входил в бухту.
Белые дома, красные крыши и синее небо создавали гамму, вполне уместную для столицы заморского департамента Французской республики. На горизонте торчали невысокие, но крутые горы какого-то легкомысленного вида. Это была единственная вертикаль ландшафта. Сам город распластался вдоль берега. Ничего в архитектурном смысле примечательного не просматривалось. Разве что старый каменный форт на узком мысе. Эта крепость, возведенная в конце семнадцатого века, и дала название поселению. В монархические времена оно называлось попросту «Королевская Крепость», Форт-Рояль – на торопливом креольском диалекте «Фояль». Первый консул Бонапарт, не проявив большой фантазии, переименовал антильскую жемчужину во «Французскую Крепость», но жители, как сообщает путеводитель, по-прежнему называют себя «фояльцами».
Ветер шевелил светлую прядь на лбу Николая Александровича. Чайки кричали над головой. В груди что-то попеременно раздувалось и сжималось.
Цель путешествия была близка. Скоро, очень скоро он вернется сюда – на щите, потерпев поражение, либо со щитом, причем золотым. Под этим небом неестественно сочного цвета могло произойти все, что угодно. В том числе вещи совершенно фантастические, немыслимые в блеклой России или тусклой Англии.
Пассажирам, сходящим на берег, на грудь клеили эмблемку с номером и выдавали электронный пропуск – мера по борьбе с терроризмом. Начальник службы безопасности мистер Тидбит лично стоял у трапа, кивая каждому. Николасу даже улыбнулся. Возможно, потому, что Фандорин спускался самым последним.
Из-за российского подданства он, единственный из двух тысяч пассажиров, был вынужден пройти контроль. Иммиграционный чиновник, никогда не видавший на паспорте двуглавого орла, оживился и устроил Фандорину форменный допрос – но, кажется, больше из любопытства. Где живете: в Моску, в Ленинград или в Сталинград (других городов, видимо, не знал)? Правда ли, что на самом деле фамилия вашего президента не Putine, а Putin? Как, у вас уже другой президент? И давно? В Моску, наверное, еще лежит снег? И так далее. Наконец с видимым удовольствием шмякнул на страничку штамп (четыре змейки на синем поле) и пожелал «приятного сежура».
Одолеваемые нетерпением компаньоны давно уж сошли на пристань. Первой катилась тетя, за ней везли целую тележку с чемоданами, большинство из которых будет дожидаться Синтию в кактусотерапевтическом спа.
Фандорин знал, куда ему идти: Бухта Якорной Стоянки, причал 5, парковочное место 338. Там должна ожидать лодка старого Фреддо, чтобы немедленно взять курс на Сент-Морис.
По набережной ходили красивые люди с самым разным цветом кожи – от светло-бежевого до кофейного, попадались и вовсе оранжевые. Одеты они были ярко, по-южному. С открытых террас, утыканных пестрыми зонтами, неслась ритмичная карибская музыка. Но путь Николаса лежал мимо этого праздника жизни – прочь от парадной пристани, мимо нарядных яхт и прогулочных катеров, к затрапезным закоулкам порта, где пахло рыбой и водорослями.
Лодка, пришвартованная у тумбы с небрежно намалеванным номером 338, была самой неказистой из всех рыбацких суденышек, что стояли у пятого причала. С мачты свисал вылинявший вымпел, краска облупилась, к борту ржавыми цепями были прикреплены старые автомобильные покрышки. Удивило название: «For Whom the Bell Tolls».[44] Кажется, это из «Схватки смерти» Джона Донна: «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо он звонит по тебе…». Чуднóе имечко.
Ни мисс Борсхед, ни компаньонов на палубе не было, однако, судя по каталке, привязанной к подножию мачты, все члены экспедиции уже прибыли.
На трапе, свесив ноги, сидел довольно пожилой дядя в живописно потрепанной шляпе, рваной майке, широких холщовых штанах и с трубкой из кукурузного початка, зажатой в белых зубах. Как у большинства жителей Антильских островов, от многовекового перемешивания разнообразных генофондов, внешность у шкипера была эклектическая: кожа орехового оттенка, глаза по-индейски раскосые, но черты тонкие, европеоидные. Седая курчавая бородка обрамляла улыбчивое, добродушное лицо.
– Так-так, – сказал колоритный абориген на странно звучащем, но бойком английском, дружелюбно оглядев Николая Александровича. – Рост два метра, белые джинсы, голубой пиджак, красная сумка. Приметы совпадают. Добро пожаловать на борт, мистер Карков.
– Я Фандорин, а не Карков. – Ника, ступивший было на трап, остановился. Ошибка?
– Знаю, знаю. Но мне сказали, вы русский. А Карков – это русский из романа. Давайте сумку.
Сумку Николас не дал. Речь старика показалась ему странной.
– Какого романа?
– Папаши Хема. Эрнеста Хемингуэя. «По ком звонит колокол».
– В мои времена этого писателя уже не читали, – улыбнулся магистр, успокаиваясь. – Но я понимаю, о чем вы. Смотрел когда-то фильм с Ингрид Бергман и Гарри Купером.
Они поздоровались. Рука у Фреддо была жесткая, будто истыканная занозами.
– А я знаю роман наизусть. Моя семья многим обязана папаше Хему.
– Вы его знали? – с почтением спросил Ника.
– Нет, конечно. Но мой дед пару раз видел писателя на Кубе. Это папаша Хем в тридцатые ввел моду на спортивное рыболовство. Сюда так и повалили американцы, потом туристы из Европы. Сначала мой дед, потом папа, а теперь вот я этим жили и живем. Надеюсь, что и сын прокормится. А все спасибо Хему. – Шкипер с гордостью показал на свое суденышко. – Видали, какая красотка? Уже пятое поколение. У деда была лодка «Прощай, оружие». В межсезонье он гонял контрабандой оружие то в одну латиноамериканскую страну, то в другую. Спрос на этот товар всегда имелся. Бедняга помер в венесуэльской тюряге. У папы сначала был катамаран «Фиеста», на котором он неплохо зарабатывал в сороковые. Следующую лодку старик назвал так же: «Фиеста-2», чтоб не спугнуть удачу – и тоже все было отлично. Но на «Фиесте-3» родитель угодил в самое око урагана и сгинул, царствие ему небесное.
Фреддо, не переставая улыбаться, перекрестил лоб.
– Соболезную.
– Чего там. Красивая смерть. Немногие, кому довелось выжить, побывав в оке урагана, рассказывают: там покой, ясное небо, солнышко. И гулкая тишина, от которой глохнешь – как внутри колокола. Есть минутка-другая, чтобы помолиться. Ну а потом либо утянет вверх, и тогда еще есть шанс, либо просто размажет по поверхности моря. Быстро, без лишней волынки. По-моему, это лучше, чем медленно подыхать от рака или еще какой-нибудь пакости.