Пахло воском, скрипели перья, и больше ничего не нарушало покой. Писари почти не обратили внимания на княжича и Пресветлого Отца, продолжили свою работу. Они все были как один в серых рясах с золотыми лучами, сгорбившиеся над берестяными грамотами.
Настоятель вымыл руки в серебряном тазу и обтёр льняным полотенцем. Лишь после этого он направился к одной из полок. Вячко всматривался в корешки, отмечая, что некоторые из них совсем ветхие от старости, другие, наоборот, новые, не потерявшие ещё блеска и яркости.
– Они все на ратиславском? – спросил он.
– Увы, нет. Большинство книг привезли с Благословенных островов, и у нас не было пока возможности заняться переводами с должным на то усердием. Но надеюсь, что когда монастырь на берегу закончат, а монахов обучат троутоскому, то дело пойдёт быстрее. Пока что у нас слишком мало людей.
Толстые пальцы настоятеля с осторожностью пробежались по корешкам.
– Вот она, – выдохнул Седекий с благоговением и осторожно взял с полки книгу в богатом переплёте. – Княгине Злате вручил её сам Император.
Вячко задумался, кого почитал Седекий больше: его ведьму-бабку, ставшую святой, или потомка Константина-каменолома. И с некоторой досадой припомнил, что в Ярополке текла кровь их обоих.
Седекий положил книгу на стол, зажёг большую свечу и склонился над страницами, перелистывая их одну за другой.
– Давно открывал её в последний раз, – сказал он. – Здесь описаны многие диковинные существа. Мне всегда нравилось читать о них и представлять всех необыкновенных зверей, что подарил земле Создатель.
– Как мог Создатель сотворить это чудище?
– На земле, увы, немало тварей, порождённых не им, а кровожадным разумом Аберу-Окиа. И это одно из них.
Пресветлый Отец провёл пальцем по заглавным буквам. Вячко попытался прочитать слова на троутоском, но почему-то понял только некоторые из них.
– Это записи одного троутоского учёного, жившего шесть столетий назад, во времена, когда Благословенные острова ещё не были объединены властью Империи. Поэтому язык немного отличается от того, на каком говорят теперь троутосцы, – объяснил Седекий. – Но я, к счастью, обучен ему и расскажу всё, что хочешь знать, княжич. Так вот, этот учёный был удивительным человеком, он много путешествовал по свету и видел летающих змеев в городе Хильзене, где люди из личной стражи Змеиного царя облетали город верхом на чудищах. Там их называли, – настоятель заглянул в текст. – Др… драконами. Однажды учёному даже удалось рассмотреть дракона на торгах. За зверя отдали немыслимую, по словам троутосца, сумму, а на сами торги собрались знатные вельможи из разных концов Бидьяра: драконы даже тогда были редкостью, и мало кто мог укротить их буйный нрав и приручить к седлу. Кроме того, троутосец написал, что народ пустынь верил, будто драконы в родстве с самими Змеиными царями и в них течёт одна кровь. Оттого чудища и слушаются Царей особенно охотно. Вот, княжич, посмотри.
Он пальцем указал на строки под рисунком. Вячко нахмурился, вспоминая, чему его учили.
«И нет дракона громаднее и страшнее, чем тот, на котором летает Змеиный царь, – писал троутоский учёный. – Мне не довелось увидеть его, но говорят, что он закрывает собой всё»…
– Всё небо, – подсказал Седекий.
Вячко долго рассматривал рисунок, на котором с трудом угадывалось существо, что лежало теперь в оружейной. Больше нарисованный зверь походил на лысую собаку.
– Не похоже на рисунок.
– Поверь мне, княжич, этот учёный был скверным художником. Я видел, как он нарисовал лошадь: получилось больше похоже на свинью, – Седекий позволил себе лёгкий смешок.
– Наш змей слишком мал, чтобы быть драконом, – разочарованно произнёс Вячко.
– Может, он не успел вырасти? – Седекий закрыл книгу. – Ты нашёл всё, что искал, княжич?
– Не совсем. Я хочу попросить найти все, что известно о Змеиных царях.
Настоятель пообещал, что этим немедленно займутся, и проводил его до дверей.
– Княжич, могу ли я просить тебя об одном… обещании?
Вячко едва заметно кивнул, показывая, что слушает.
– Создатель шлёт мне мрачные сны, в них я вижу, что Ратиславию ждёт тихая зима, но с первой водой потечёт кровь. Престол в государстве будет шаток, и теперь, когда в городе северяне, я вижу, что так действительно и будет.
Вячеслав стоял прямо, сложив руки за спиной и пытаясь скрыть своё беспокойство.
– И чего же ты хочешь от меня?
– Я лишь смиренно прошу помнить о том, что Создателем на тебя, княжич, возложена тяжёлая ноша: заботиться о народе Ратиславии и думать в первую очередь о его благе. Это – превыше всего. Я служитель Создателя, Вячеслав. Я превыше всего ценю его волю и его слово, но также должен думать о простых людях. А для них важнее всего мир. Ради мира я был готов закрыть глаза даже на то, что творит лесная ведьма.
– На что ты намекаешь? Говори прямо, я не люблю этих витиеватых выражений. За ними обычно скрывается обман.
Седекий расплылся в улыбке, смотря на него снизу вверх. Лучи солнца на его капюшоне, накинутом на голову, поблескивали в свете свечей.
– Мне нравится твоя прямота, она свойственна всем честным воинам, – сказал Пресветлый Отец, вновь прячась за сложными речами. – Я лишь хочу сказать, что когда нашу землю поглотит смута, нам потребуется твоя честность, верность и единство с народом и семьёй. Если я совершаю грех, принимая ведьму в храме, значит, можешь и ты ради своей семьи и ради своего государства.
– Ты просишь меня простить ведьму? – не поверил Вячко.
Он едва сдерживался, чтобы не сорваться. Из всех людей Пресветлый Отец должен был первым поддержать его в желании наказать Дарину за преступление.
– Я прошу помнить, что Храм закрывает глаза на многое, пока это в его интересах. Но Храм всё видит и действует, когда необходимо.
Неждана остановилась у часовни, что стояла на перекрёстке. Стены были украшены разноцветными фресками, на которых неизвестный художник изобразил события из жизни разных святых.
– Кто это? – спросила ведьма, касаясь пальцем витых языков огня, окруживших женщину в княжеском платье.
– Моя бабка, княгиня Злата, – пояснил Вячко.
Он подошёл ближе, тоже приглядевшись к рисунку. Злата была изображена прекрасной и гордой, словно птица, взмывающая к небу. Лицо её казалось безмятежным, на губах замерла навеки лёгкая улыбка. Почему-то художник посчитал, что княгиня приняла свою смерть радостно и легко.
Когда в отрочестве Вячко разглядывал эту фреску, то часто гадал, что испытала его бабка в последние свои мгновения. Он давно понял, что иными, чем в жизни, рисовали сражения, красиво привирали в своих песнях сказители, и этот рисунок тоже казался ему лживым. Изучая белое лицо Златы на рисунке, Вячко пытался заглянуть дальше, под слой краски, и увидеть, какой ужас, какую боль испытала его бабка, когда пламя разорвало её изнутри и поглотило вместе с целым городом. Из всех его предков Злата единственная не была похоронена на Калиновых Холмах. Тела её просто не нашли, она обратилась в пепел.
Неждана почти уткнулась носом в стену, рассматривая фреску.
– Что с ней произошло?
– Она была лесной ведьмой, служила лешему в Великом лесу, пока однажды не встретила моего деда, князя Ярополка, который был ранен в бою со Змеиным царём и умирал от яда. Никто не смог его спасти, кроме Златы.
Тихий перелив серебряных струн оборвал его. Звук полился чистый, светлый, как слеза, и Вячко замолчал. Он мотнул головой Неждане, зовя за собой, и пошёл вдоль стены часовни.
На ступенях сидел белобородый гусляр. Он ходил босым, его одежда была дырявой, и одной только ценностью он обладал – гуслями. Прикрыв мечтательно глаза, старик перебирал тонкими длинными пальцами струны.
– Что он делает? – Неждана наклонила голову к правому плечу, нахмурилась.
– Играет.
– В горелки? Разве так играют в горелки?
Вячко не смог сдержать смеха.
– Тихо, послушай.
Мелодия вдруг заволновалась, выплеснулась переливом, точно река по весне, и затихла, потекла медленно, ласково, точно Звеня летней ночью.
Прохожие останавливались, чтобы послушать, быстро вокруг собрались люди. Гусляр будто не замечал их, наслаждаясь игрой. Неждана открыла было рот, чтобы снова задать вопрос, но вдруг глубокий, мягкий, точно бархат, голос запел.
У песни не было слов поначалу, только звучание, но Вячко легко узнал её. Он слышал эту песню не раз и видел, как отец плакал, когда её играли на княжеских пирах.
Затихли люди вокруг, все прислушались, ожидая рассказа сказителя, кажется, замер весь Златоборск. Эта песня была и о нём тоже, а ещё о девушке с золотыми волосами и о князе, убившем Змея. О Великом лесе, о городе, окружённом бором, таким же рыжим, как косы его правительницы.
– Рыжим, как у тебя, огонёк, – прошептала Неждана.
Вячко шикнул, призывая её прислушаться к словам.
Гусляр запел о том, как лесная ведьма излечила князя и в уплату потребовала взять её в жёны. О том, как она стала княгиней, как полюбили её люди. О том, как князь основал город в её честь.
– Взгляни, какие золотые здесь кроны деревьев. Как твои косы, душа моя.
Точно воды реки, переливалась песня, текла всё дальше, уносила в прошлое.
У князя и княгини родились два сына, вот старший сын вырос, возмужал и пошёл на войну. И погиб от руки врага. Тогда старый отец его взял меч, снова отправился в битву, и битва та случилась на Трёх Холмах, где чародеи обрушили страшные заклятия, и тысячи людей погибли под градом проклятий.
– Взгляни, как смертельные чары сверкают золотом. Как твои косы, душа моя.
К горлу подступил ком. Вячко оцепенел, не смея дать волю чувствам.
Струны дрожали под руками гусляра, рождали песню, сливались воедино с его голосом.
Не могла княгиня простить гибель своей семьи. Она оставила младшего сына в столице, собрала дружину и повела за собой к границам врага, но потерпела поражение и отступила на север, где её окружили во вражеской крепости. И когда поняла княгиня, что ей не сбежать и не победить, то призвала огонь такой страшный, что в нём погиб весь город.