Он вырвался из тумана и понёсся по лесу. Позвал в отчаянии:
– Веся! Веся!
Она выскочила откуда-то из-за деревьев, нагнала его. Ежи снял с девушки наручи, бросил на землю. Веся схватила его за руку, и они, не сговариваясь, побежали. Шумно, не таясь и не пытаясь замести следы.
Ежи не различал направления, он думал только о том, как бы убраться подальше от рощи, от Охотников и фарадалов. Он не чувствовал боли, усталости, только страх гнал вперёд, заставлял бежать быстрее и дальше.
Роща осталась позади. Они пересекли дорогу. Справа показалась деревня.
– Туда нельзя, – выдохнул Ежи.
Веся кивнула молча. Глаза её были расширены от ужаса, по шее стекала кровь. Они скрылись в перелеске с другой стороны, но и там не остановились для отдыха. Вниз по пологому холму, спотыкаясь о корни деревьев, скользя по опавшей листве. И дальше по устью ручья вперёд, дальше.
Под сапогами захлюпала вода.
– Не могу больше, – первым выдохся Ежи.
Ноги подкосились. Он упал на траву, положил руки под лоб, уткнулся вниз носом.
– Не могу.
Веся остановилась, тяжело дыша. Медленно подошла, села рядом.
– Тише, – попросила она. – Вдруг не услышим, – она произносила слово через вздох. – Как они идут.
Медленно Ежи поднял голову. Руки девушки лежали на её коленях. Дрожали пальцы. Окровавленные ожоги пузырились на запястьях.
– Скажи… что у меня… с лицом?
Она посмотрела на него сверху вниз. Волосы растрепались, рот скривился от боли. На всю щёку остался ожог от клинка. Ровный уродливый ожог. Ежи нахмурился.
– Там след.
Осторожно Веся подняла руку, коснулась пальцами повреждённой кожи. И отдёрнула, снова коснулась, зашипела от боли.
– Он большой, да? Очень большой?
Из глаз её брызнули слёзы. Она закрылась руками, согнулась, уткнулась носом в колени.
– Я урод, я теперь такой урод.
Ежи не знал что сказать. Он не умел утешать.
Спина Веси содрогалась от рыданий, и Ежи сжался под весом вины. Зачем он позвал её? Зачем повёл с собой, если не мог защитить?
– Тише, – Ежи обнял Весю за плечи и повторил её слова. – Тише, нас могут услышать.
Он должен был её защитить, он же мужчина, а он…
Веся зубами вцепилась в подол своей одежды, захныкала тихо, заскулила. Испарились травы и мёд, которыми всегда пахли её волосы. Потянуло холодом, солью, железом.
– Тише, – повторял Ежи потерянно. – Не плачь.
– Я урод.
– Ты красивая.
– Разве? – Она вырвалась, вскинула голову, посмотрела ему с вызовом в глаза. – Взгляни на меня. Красивая? Я?! Со шрамом на пол-лица?
Ежи едва сдержался, чтобы не отпрянуть прочь. Щека и рот её сморщились от боли и горя. Красная, заплаканная, опухшая, обожжённая. Никто не смог бы назвать Весняну теперь хорошенькой. Вся прелесть её утекла со слезами и кровью.
Но нужно было что-то сказать, как-то соврать. Язык у Ежи начал заплетаться:
– Стжежимир тебя вылечит. Нам только нужно добраться до Совина. Он целитель, он многое может.
Веся подняла руку, коснулась своей щеки.
– Не трогай, – Ежи схватил её за запястье. – Только хуже сделаешь. Нельзя тревожить раны зря.
Она вырвалась из его рук, оттолкнула и заплакала, зажмурившись.
Ежи больше не пытался её утешить, он не знал, какие слова могли её успокоить. Он просто ждал и слушал всхлипы, вздрагивал от каждого как от удара.
Лес вокруг роптал возмущённо, и вода в ручье звенела, будто тоже плакала.
Наконец Веся замерла, открыла глаза и уставилась в пустоту. Взгляд стал упрямым, яростным, совсем как у её старшей сестры.
– Обещаешь?
– Что?
– Этот твой целитель сделает меня снова красивой?
– Конечно.
Губы девушки всё ещё дрожали. Она огляделась по сторонам, пригладила взъерошенные волосы грязными руками, придирчиво осмотрела свою одежду. Что-то переменилось в её речи, в поведении, во всей Весняне точно по щелчку пальцев.
– Так в город идти нельзя. Там же Охотники, да? Они будут искать нас. Так нельзя.
Голос по-прежнему дрожал, но действовала Веся решительно. Она вырвалась из рук Ежи, поднялась и направилась к ручью.
– Отвернись! – велела она сердито.
Даже спросить ни о чём Ежи не решился, послушно повернулся спиной. Он услышал, как заплескала вода в ручье.
– Нужно отмыть кровь с одежды, – произнесла Веся. – И тебе тоже. Охотники наверняка будут искать кого-нибудь вроде нас. Всё, я одета. Теперь ты отстирай пятна.
Он послушно стащил через голову рубаху, подошёл к ручью и принялся тереть успевшие засохнуть пятна. Веся села в стороне на голой земле, заплела влажные волосы в косу.
– Скажи, Ежи, – голос её прозвучал безучастно. – Как выглядит ожог?
– Что?
– Как он выглядит?
Неохотно он пригляделся к её щеке, всё ещё красной, вспухшей.
– Как след от раскалённого меча.
Она кивнула, кусая губы. Перебросила косу за плечо, обняла себя за колени.
– Ты должен вырезать его.
– Что?
– Под платком всё лицо не спрячешь, а Охотники будут искать ведьму, которую пометили своим мечом. Они будут знать, что я прячу щёку. Ты должен сделать так, чтобы этот ожог невозможно было узнать.
Сталью и льдом отдавал голос. Веся хлюпнула носом, поджала искусанные губы, сжалась, предчувствуя новую боль, но произнесла всё пугающе решительно. Ежи не сразу придумал, что ответить.
– Как тебе вообще в голову это пришло?
Она стрельнула в него глазами.
– Сделай, что я прошу, пока не передумала. Если не хочешь, чтобы Охотники снова нас поймали…
Ежи замотал головой.
– Нет-нет, я не могу. Я никак. Чтобы я тебя? Ни за что!
– Сделай, Ежи, умоляю! – воскликнула она в отчаянии. – Иначе они убьют нас точно. Может, на поляне никто и не выжил, но если хотя бы один из них доберётся до Совина, он расскажет всё остальным, и другие Охотники будут искать нас. Они будут искать ведьму с отметинами меча, а не просто уродливую кметку.
Нож лежал на земле рядом с остальными вещами. Ежи посмотрел на него, вжимая голову в плечи, не чувствуя пальцев рук.
– Веся…
– Пожалуйста…
Медленно он натянул мокрую рубаху. Ткань прилипла к телу, но Ежи не почувствовал холода. Он поднял нож. Веся положила голову себе на колени, откинула косу назад и вцепилась зубами в подол своей понёвы.
Ежи хотелось бы забыть, как он неумело действовал ножом, как Веся всхлипывала и дёргалась, порывалась вырваться, но сама подставляла щёку. Он прокусил себе губу, пока сдирал кожу с девичьего лица.
– Прости, – повторял он. – Пожалуйста, прости.
После они долго держались за руки, не глядя друг другу в глаза.
– Всё хорошо, – плакала Веся. – Всё хорошо.
И снова пришлось смывать кровь в ледяном ручье. Снова приводить себя в порядок. На этот раз никто не произнёс ни слова. Только когда пришло время продолжать путь, Ежи зачем-то спросил:
– Что теперь делать? Ларец мы потеряли.
– Стжежимир что-нибудь придумает, – тихо сказала Веся. – Ты же говорил, что он могущественный чародей, он обязательно придумает, как спасти Милоша. И как залечить мой шрам.
Ежи кивнул молча, стараясь не расплакаться. И всё-таки разрыдался, уткнулся носом Весе в плечо.
– А что, если Милош умрёт? И всё из-за меня… и ты тоже из-за меня.
Весняна отодвинулась, посмотрела ему в лицо, а он с трудом выдержал, чтобы не отвести взгляд.
– Не стоит гадать, нужно спешить к Стжежимиру.
Она первой поднялась, перекинула мешок с вещами через плечо.
– Далеко ещё до Совина?
Ежи пожал плечами, оглядываясь.
– Не знаю, – признался он. – Надеюсь, что не очень.
Всю оставшуюся дорогу Веся не плакала. Молчала. Ежи не решался с ней заговорить.
Они пришли в столицу незадолго до заката того же дня, когда тени уже гуляли по улицам города.
Стражники сначала не хотели их пропускать, видимо, посчитали за попрошаек, тогда Ежи отдал им последние монеты, вшитые в потайной карман портов.
Каменные дома окружили их серым лабиринтом. Из окон доносились запахи мяса и хлеба, а от канав долетала вонь гнили и сырости.
Веся морщила носик, крутила головой по сторонам и крепко держала Ежи за руку. Стоило ему хоть на шаг отойти в сторону, она тут же нагоняла его и ещё крепче хватала за ладонь. Ежи попытался скрыть довольную улыбку, но не смог. Он шёл быстро, уверенно и, кажется, даже сделался шире в плечах.
То, что пугало и, кажется, даже отвращало Весю, было для него родным и дорогим. Мрачные в часы заката улицы Совина, далёкий замок и пыль под ногами, каждый дом, каждый закоулок в городе были ему знакомы. Он мог свернуть и пойти узкими переулками, чтобы быстрее оказаться дома, но намеренно повёл Весю по главной улице. Не такой широкой, как в Старгороде или Златоборске, но настолько иной, настолько непохожей на те, что встречались в Ратиславии, что девушка поражённо охнула и ближе прильнула к Ежи.
– Всё из камня, – повторила она несколько раз с нескрываемым удивлением. – Все дома из камня. И дорога тоже.
Сердце забилось чуть чаще, когда они повернули на улицу Королевских мастеров.
– Ой, – чуть слышно взвизгнула Веся, повиснув на нём. – Смотри, голова…
Ежи не сдержал смешка. Дом золотых дел мастера Пшемыслава Толстяка был хорошо известен благодаря украшениям: тяжёлым массивным колоннам у высокого крыльца, вычурным наличникам окон и грозному лику, вырезанному из цельного камня. Камень этот стоял на углу дома и никакой пользы не приносил, лишь мешал порой разъехаться двум повозкам на узкой улице. Но Пшемыслав Толстяк гордился каменной мордой. Может, оттого, что она походила на него самого и была так же неприятна, уродлива и громоздка. Может, потому что верил, что камень привезли из-за моря, из бескрайней пустыни, где некогда возвышался великий дворец Змеиных царей, а ныне остались лишь пыль да камни. А этот – с мордой – якобы прежде стоял на входе во дворец, и если пытался проникнуть вор или разбойник, то морда распахивала веки и одним лишь взглядом обращала людей в камень.